Конечно, оставался еще сад, но им можно было заниматься лежа. Половина из тех персонажей, которых я разыскала, уже спали. Даже Летучий мыш сонно качался на своей ветке. Я на цыпочках прокралась мимо и оставила его в покое.

Добравшись до Розового сада, я долго смотрела, как госпожа Котелок очень маленьким арбалетом сшибает тлю с листьев. Я совсем забыла, что видела ее в салоне, но подсознание мое все помнило. Одета она теперь была в зеленый бархат — так же, как на приеме. Вообще-то, вся ее фигура казалась более четкой и настоящей, плотной и основательной. Было ли это доказательством того, что я вправду ее видела, или я просто уверила себя в этом?

Если прямо сейчас взять ее за руки, что я увижу? Если она все еще в голубом салоне, то я пойму мгновенно. Я почувствовала укол совести от того, что собиралась сознательно шпионить за ней, но любопытство пересилило. Мне необходимо было знать.

Госпожа Котелок сама протянула ладони, послушная, как телок. Видение засосало меня, словно сток раковины, а потом выплюнуло обратно на свет.

Тускло освещенная комната, открывшаяся моим незримым глазам, оказалась не голубым салоном, но это смутило меня только на мгновение. Прошло несколько часов; наверное, она ушла к себе. Я смотрела сверху на аккуратный будуар: тяжелая резная мебель в старинном стиле, кровать с балдахином (пустая), книжные полки, какая-то замысловатая скульптура — и все это освещалось только светом очага. На дворцовые покои было совсем не похоже — но, возможно, она жила в городе.

Только вот где она сама?

— Кто здесь? — раздалось вдруг резко, и я от испуга едва вовсе не выпала из видения.

Силуэт, который я приняла за скульптуру, шевельнулся. Двигался он медленно, подняв руку и ощупывая пустой воздух, как будто был слеп — или искал что-то невидимое.

— Я не знаю, кто ты, — прорычала старуха внизу, — но у тебя есть два варианта: либо ты назовешься, либо я сама тебя найду. Предупреждаю, второго ты не хочешь. Мне плевать, что сейчас глухая ночь. Я тебя найду, и ты пожалеешь.

Мне по-прежнему было трудно узнать в ней своего персонажа. Я грешила на неверный свет очага, но причиной было не просто плохое освещение. Она выглядела по-другому.

На ней не было платья, и без него она казалась намного стройнее. На самом деле, фигура у нее была почти мальчишеская. Неужели та пышная грудь была накладной? Очевидно, я застала ее посреди приготовлений ко сну, и хоть мне было неловко до крайности, я, казалось, не могла ни моргнуть, ни отвернуться. Можно было бы предположить, что такая знатная дама, пусть и с фальшивой грудью, должна держать служанок.

И тут я увидела, почему никто не помогал ей раздеваться, и потрясение в ту же секунду выбросило меня из видения обратно в реальность.

Ощущение было такое, будто я упала на свою кровать с внушительной высоты; голова кружилась, перед глазами все плыло.

У нее был хвост, короткий и толстый, сплошь покрытый серебряной чешуей.

Точно такой же чешуей, как у меня.

Я натянула одеяло на голову и долго лежала, дрожа, в ужасе от увиденного, вдвойне в ужасе от собственного ужаса и в нелепом восторге от того, что все это означало.

Она была полудраконом. Ничем другим объяснить эту чешую было решительно невозможно.

Значит, я не единственная такая на свете! Раз госпожа Котелок оказалась наполовину драконом, значит ли это, что и остальные мои персонажи тоже полукровки? В одно мгновение все рога, зобы и рудиментарные крылья в моем саду вдруг обрели смысл. А я, оказывается, еще легко отделалась — всего-то видениями, чешуей и изредка набегающим штормом материнских воспоминаний.

Час спустя, когда в дверь постучали, я еще не спала.

— Открывай сейчас же, или я заставлю слугу взломать дверь!

Голос госпожи Котелок даже через слой древесины угадывался безошибочно. Я встала и прошла через переднюю комнату, на ходу готовя объяснения. Летучий мыш в последний раз почувствовал мое присутствие, но кроме него никому в видениях этого не удавалось. Почему же теперь? Оттого, что я увидела ее в реальном мире? Или оттого, что мы оказались так близко? Если бы я знала, что она сможет меня засечь, ни за что не стала бы за ней вот так подглядывать.

Оставалось только извиниться. Намереваясь так и сделать, я открыла дверь.

Она тут же ударила меня в лицо, и перед глазами от резкой боли расцвели звезды.

Я попятилась, смутно понимая, что из носа хлынула кровь. Госпожа Котелок стояла в дверях и размахивала огромной книгой — такое она выбрала себе оружие — тяжело дыша, с маниакальным блеском в глазах.

Старушка слегка побледнела, заметив кровь, и я уж было решила, что она сменила гнев на милость.

— Как ты это сделала? — рыкнула она вдруг сквозь зубы, ринулась вперед и пнула меня в голень. Потом снова замахнулась по голове, но мне удалось увернуться; ее рука пронеслась мимо, оставив на своем пути неуместный шлейф запаха сирени. — Почему ты за мной шпионишь?

— Н-г-г-б-д-а! — ответила я. Не самое убедительное объяснение, но я не привыкла разговаривать сквозь реки крови.

Она прекратила меня колотить и закрыла дверь. На мгновение я испугалась, что намечается кое-что похуже, но она смочила кусок ткани в тазу, вручила мне, указав на нос, и уселась на скамейку спинета, ожидая, пока я вытрусь; ее лягушачий рот то сжимался, то растягивался, выдавая всю гамму чувств от отвращения через раздражение к любопытству и обратно. Она, конечно, была теперь полностью одета, такая же степенно-пышная, как обычно.

Как она умудряется сидеть на этом хвосте? Пришлось долго и обстоятельно вытирать кровь с сорочки, чтобы только не пялиться на нее.

— Простите меня, леди, — сказала я, снова прижав покрасневшую ткань к носу. — Я даже не знаю, кто вы.

Ее брови изумленно взлетели.

— Неужели? Ну, а вот я тебя знаю, дева Домбей. Я знакома с твоим отцом. Он отличный юрист, гуманный и добрый человек. — Лицо ее вдруг стало суровым. — Я надеюсь, ты унаследовала его сдержанность. Никому не говори.

— О чем не говорить? Что вы явились ко мне посреди ночи и стали колотить?

Она пропустила эту реплику мимо ушей, разглядывая мое лицо.

— Ты, возможно, не поняла, что видела.

— Возможно, я ничего и не видела.

— Лгунья. Меня привело сюда нутро, а мое нутро никогда не ошибается.

Слово «лгунья» ударило больно; я неловко поерзала на месте.

— Как вы поняли, что за вами следят? Вы меня заметили?

— Нет. Я почувствовала чье-то присутствие… чей-то взгляд на себе? Не могу объяснить… Никогда раньше ничего подобного не ощущала. Это колдовство? Я в него не верю, но, с другой стороны, наверняка есть люди, которые и в такую, как я, не поверят. — Она скрестила руки на своей искусственно пышной груди. — Мое терпение заканчивается. Что это было, и как ты это сделала?

Я помяла окровавленную ткань в ладонях и угрюмо шмыгнула носом; в ноздрях пахло железом. По-хорошему, нужно было дать ей хоть какое-то объяснение — может быть, даже правдивое. Она была полукровкой, как и я, и, должно быть, чувствовала себя такой же ужасно одинокой. Я могла дать ей понять, что она не одинока, всего лишь оттянув рукав и показав ей свою чешую.

Столько раз я мечтала об этом моменте, но теперь, когда он наконец настал, я не могла выдавить ни слова. Вся тяжесть признания камнем опустилась на грудь. Я не могла этого сделать. Что-то обязательно должно помешать. Небеса обрушатся. Я засучу рукав и тут же загорюсь. Но сорочка была не завязана, я высоко подняла руку и позволила широкому рукаву соскользнуть с запястья, открывая руку до самого локтя.

У нее вытянулось лицо, и на одно бездыханное мгновение мне показалось, будто время остановилось.

Она все смотрела, вытаращив глаза, и молчала так долго, что я начала сомневаться, действительно ли видела то, что видела. Может, это была игра света? Или я до того отчаянно хотела найти собрата, что мне все почудилось? Я со стыдом опустила руку и снова укрыла ее рукавом.