— Нам все о нем известно. Эскар, скорее всего, прямо сейчас откусывает ему голову.

— У меня бывают материнские воспоминания… — Он фыркнул, но я упорствовала. — Имланн открыл моей матери, что не он один презирает мирное соглашение. Существует целый заговор. Они ждут, пока Горедд достаточно ослабнет, а потом я могу только догадываться…

— Уверен, ты не можешь назвать ни одного имени.

— Генерал Акара.

— Пойман и модифицирован двадцать лет назад.

Я бросила попытки не злить его.

— Вы не сообщили об этом нашей королеве.

— Мои генералы мне верны. — Он принюхался через плечо. — Если ты хочешь убедить меня в существовании заговора, придется постараться.

Я открыла рот, чтобы возразить, но тут кто-то схватил меня рукой за горло, задушив голос, а потом ударил ножом в спину.

Ну, по крайней мере, попытался.

Вскрикнув от недоумения и ужаса, нападавший отпустил меня. Его кинжал не пробил моей чешуи; он уронил оружие на пол, и оно упало с металлическим лязгом. Комонот при этом звуке развернулся, вынимая спрятанный под сутаной меч. Я пригнулась; ардмагар ударил со скоростью, какой никак нельзя было заподозрить в человеке его возраста и сложения… впрочем, он ведь не был обычным человеком. К тому времени как я подняла голову, священник лежал мертвый на полу апсиды, его одежды сбились в кучу черной ткани, а жизнь багровой лужей разлилась перед троном епископа. В холодном воздухе собора над кровью поднимался пар.

Я заметила у него на шее янтарные четки. Это точно был тот самый священник, что разговаривал с Йозефом. Перевернув его, я не сумела сдержать тревожный вопль.

Торговец, который мне угрожал. Томас Бродвик.

Ноздри Комонота раздувались. Саарантрас, почуявший свежую кровь, — ничего хорошего это не предвещало. Послышались голоса и торопливый топот ног, спешащих к апсиде; шум нашей недолгой битвы не остался незамеченным. Я застыла в панике, не зная, то ли кричать ардмагару, чтобы бежал, то ли сдать его собственноручно.

Он спас мне жизнь… или я — ему даже это было непонятно.

Три монаха добежали до нас и резко остановились при виде мрачного зрелища. Я повернулась к Комоноту, готовая действовать, как он посчитает нужным, но он оказался неожиданно бледен и потрясен. Ардмагар посмотрел на меня пустым взглядом, качая головой. Я сделала глубокий вдох и сказала:

— Произошло покушение.

Официально нас с Комонотом под арест брать не стали, но до приезда королевской стражи мы оказались «добровольно» заключены в кабинете епископа. Тот распорядился, чтобы нам прислали доброй еды и вина с кухонь семинарии, и предоставил в наше распоряжение свою библиотеку.

Я бы с удовольствием отвлеклась книгами, но Комонот безостановочно ходил из угла в угол, а каждый раз как я двигалась, дергался, будто я вот-вот подойду и дотронусь до него. Я, вероятно, могла бы зажать его в углу, если бы было желание.

Наконец он взорвался:

— Объясни мне это тело!

Он выбрал для расспросов верного человека. Орме я на подобное отвечала уже раз двести.

— Что конкретно вас смущает, ардмагар?

Он сел напротив, впервые за все это время глядя мне прямо в глаза. Лицо у него было все еще белое, мокрые от пота волосы липли ко лбу.

— Почему я это сделал? Почему я инстинктивно убил этого человека?

— Самозащита. Он пытался убить меня, а следом, скорее всего, пошел бы на вас.

— Нет, — сказал он, качая дряблыми щеками. — То есть, возможно, он и напал бы на меня, но у меня в голове были иные мысли. Я защищал тебя.

Я чуть не поблагодарила его, но у него был такой встревоженный вид, что слова застряли у меня в горле.

— Почему вы сожалеете, что защитили меня? Из-за моего происхождения?

К нему отчасти вернулась его надменность: губы изогнулись, а тяжелые веки чуть опустились.

— Твое происхождение остается для меня ничуть не менее отвратительным, чем раньше. — Он налил себе большой стакан вина. — Тем не менее, я теперь перед тобой в долгу. Если бы я оказался там один, то уже мог бы быть мертв.

— Не стоило являться сюда в одиночку. Как вы сбежали от своей свиты незамеченным?

Ардмагар сделал несколько больших глотков и задумчиво вгляделся в пустоту перед собой.

— Я даже не садился в карету. У меня не было никакого намерения смотреть Золотые представления, я не интересуюсь вашей странной религией и театром, который она порождает.

— Тогда зачем вы пришли в собор? Предположительно, не ради религии.

— Не твоя забота. — Он пригубил вино, прищурившись в раздумье. — Как это у вас называется, когда делаешь что-то для кого-нибудь другого без всякой видимой причины? Альтруизм?

— Э-э-э… вы имеете в виду то, что сделали для меня?

— Естественно, это я и имею в виду.

— Но у вас была причина: благодарность за то, что я спасла вам жизнь.

— Нет! — воскликнул он. Я даже подскочила от испуга. — Это пришло мне в голову только тогда, когда все было кончено. Я защитил тебя, вовсе ни о чем не задумываясь. На долю секунды я… — Он помедлил, тяжело дыша, и его взгляд затуманился от ужаса. — Я ощутил какое-то очень сильное чувство. Мне было важно, что с тобой станет. Возможно, мне даже важна была ты! Мысль о твоей боли причинила мне… боль!

— Наверное, это можно назвать «сочувствием». — Сама я не ощущала в тот момент особого сочувствия к тому, насколько эта идея его ужаснула.

— Но это был не я, понимаешь? — воскликнул он. Вино уже начало придавать его манерам театральности. — Это все проклятое тело. Не успеешь подумать, а его уже захлестывает волна чувств. Возможно, здесь работал инстинкт самосохранения, позыв защищать беспомощный молодняк, но ведь до тебя мне нет никакого дела. Это тело хочет того, чего я бы никогда не захотел.

Естественно, капитан Киггс выбрал именно этот самый момент, чтобы открыть дверь.

Вид у него был смущенный, да и у меня, предполагаю, не лучше. Все-таки когда мы говорили в прошлый раз, я была под арестом.

— Ардмагар. Дева Домбей, — кивнул он. — Ну вы там и натворили дел под ульем. Есть желание рассказать мне, что случилось?

Комонот говорил сам; по его версии, мы пошли в апсиду побеседовать без свидетелей. Я затаила дыхание, но Комонот не упомянул ни о моем прошлом, ни о материнских воспоминаниях. Просто сказал, что у меня была для него конфиденциальная информация.

— Касательно чего? — спросил Киггс.

— Касательно того, что тебя не касается, — пробурчал ардмагар.

Он выпил уже столько вина, что больше не мог найти в разуме ту ячейку, куда следовало убирать эмоции. Если у него вообще такая была.

Киггс пожал плечами, и Комонот продолжал подробно описывать скорую кровавую расправу. Киггс вытащил кинжал Томаса из-за пояса и повертел в пальцах. Кончик лезвия был нелепо смят.

— Есть идеи, как это случилось?

Комонот нахмурился.

— Он не мог удариться об пол так, что…

— Вряд ли, если только он не швырнул его с размаху, — покачал головой Киггс и впервые за все это время посмотрел прямо на меня. — Серафина?

При звуке моего имени из его уст в груди забурлило старое чувство неловкости.

— Он меня ударил, — сказала я, опустив взгляд на руки.

— Что? Мне никто об этом не сказал! Куда? — Голос его звучал так обеспокоенно, что я не удержалась и подняла глаза. И тут же пожалела об этом — видеть его тревогу за меня оказалось очень больно.

Я пощупала правый бок. Нож пропорол плащ и все остальные слои одежды, что неудивительно. Хм, можно ли как-нибудь перевязать пояс так, чтобы скрыть дыру? Я снова взглянула на Киггса — у него челюсть отвисла. Логично: по идее, я должна была быть мертва.

— Разве Глиссельда не рассказывала? Я ношу… веригу, серебряный пояс, который хранит от ереси. Он меня и спас.

Киггс изумленно покачал головой.

— Вечно не знаю, чего ожидать. Но советую учесть: удар такой силы, — он поднял искривленный кинжал, — оставит болезненный синяк или даже рассечение. Я бы позаботился, чтобы его осмотрели дворцовые врачи.