Я оглянулась. Через атриум ко мне шел граф Апсиг, и его шаги эхом отдавались от мраморного пола. Я не спросила, что он имел в виду. Правители Ниниса и Самсама разнесли новость во все концы дворца. Я крепко сжала перила, успокаивая себя.

— Это не ложь. Я наполовину дракон… как Ларс.

Он не скривился и не ринулся на меня с кулаками, чего я отчасти боялась. На лице Йозефа проступило отчаяние, он бессильно опустился на широкую каменную ступеньку и уронил голову на руки. На секунду я задумалась, не сесть ли с ним рядом — он выглядел таким несчастным! — но уж очень граф был непредсказуем.

— Что же теперь делать? — сказал он наконец, всплеснув руками и подняв покрасневшие глаза. — Они выиграли. Нет больше ничего чисто человеческого, нет исключительно нашей стороны конфликта. Они везде пролезают, везде захватывают контроль! Я присоединился к Сынам святого Огдо, потому что они казались единственными, кто был готов действовать, кто был готов посмотреть соглашению в глаза и назвать его тем, что оно есть на самом деле: нашей погибелью.

Он вцепился рукой в волосы, словно хотел выдернуть их с корнем.

— Но кто познакомил меня с Сынами и убеждал присоединиться? Дракон, леди Коронги.

— Не все из них желают нам зла, — сказала я тихо.

— Да? А как же та, что обманула вашего отца, или тот, из-за которого моя мать родила ублюдка?

Я ахнула, и он бросил на меня сердитый взгляд.

— Она воспитывала Ларса как равного мне. А потом его плоть проросла чешуей. Ему было всего семь, и он нам всем показал, без единой дурной мысли закатал рукав… — Голос Йозефа сорвался. Он закашлялся. — Мой отец ударил ее ножом в шею. Это было его право, его поруганная честь. Он мог убить и Ларса тоже.

Апсиг уставился в пустоту, словно не желая договаривать.

— Вы не позволили ему, — предположила я. — Убедили этого не делать.

Он посмотрел на меня так, будто я говорила на мутии.

— Убедил? Нет, я убил старика. Столкнул с круглой башни. — Он невесело улыбнулся, видя мое потрясенное лицо. — Мы живем в горах, в самой отдаленной местности. Такого рода вещи постоянно случаются. Я взял фамилию прабабушки, чтобы избежать неудобных вопросов при дворе в Блайстейне. Родословные горцев запутанны; никто в прибрежной части Самсама за ними не следит.

Вот, значит, как. Он был не драконом, а отцеубийцей, который сменил имя.

— А что с Ларсом?

— Я сказал, что убью его, если снова увижу, а потом выгнал в горы. Понятия не имел, что с ним стало, пока он не появился здесь, словно мстительный дух, посланный меня мучить.

Он посмотрел на меня исподлобья, с внезапной злобой от того, что я узнала слишком много, — пусть даже он сам мне все это рассказал. Я кашлянула.

— Что же вы будете делать теперь?

Граф встал, одернул подол своего черного дублета и насмешливо поклонился.

— Вернусь в Самсам. Заставлю регента понять, что верно.

От его тона у меня побежали мурашки.

— И что же верно?

— Только одно. Ставить людей выше животных.

С этими словами он опять удалился через атриум, и весь воздух, казалось, пропал вместе с ним.

Глиссельда обнаружилась в покоях Милли — она рыдала, обхватив голову руками. Когда я вошла без стука, Милли, которая гладила ее по плечам, испуганно вскинула взгляд.

— Принцесса утомлена, — сказала она, с тревогой шагнув ко мне.

— Все в порядке, — пробормотала Глиссельда, вытирая глаза. Она распустила волосы по плечам, и с красными пятнами румянца на щеках выглядела сейчас совсем ребенком. — Я всегда рада тебя видеть, Фина, — попыталась улыбнуться она.

При виде ее горя у меня сжалось сердце. Она только что потеряла мать, и вес целого государства рухнул на ее плечи, а я была плохой подругой. Нельзя было спрашивать у нее про Киггса. И почему это вообще показалось мне хорошей идеей?

— Как вы держитесь? — спросила я, усаживаясь напротив.

Она посмотрела на свои руки.

— На людях неплохо. Мне просто нужен небольшой перерыв, чтобы… побыть дочерью. Сегодня ночью будет служба и бдение святого Юстаса, все глаза обратятся на нас, и мы решили, что лучше всего — молчаливая, возвышенная скорбь. Значит, отрыдаться как младенец надо сейчас.

Я думала, она говорит о себе во множественном числе по королевскому праву, но она продолжала:

— Ты бы видела, как мы придумывали это письмо, когда закончился совет. Я начинала рыдать, Люциан пытался утешить меня и от этого сам начинал рыдать, а я от его слез рыдала еще сильнее. Я сказала ему, чтобы шел в свою гадкую башню и выплакался.

— Ему повезло, что у него есть вы, — сказала я, и сказала искренне, как если бы душа у меня в эту самую секунду не разрывалась.

— Это мне повезло, — сказала она дрогнувшим голосом. — Но солнце уже скоро зайдет, а он еще не спускался. — По лицу принцессы пробежала судорога; Милли бросилась к подруге и обняла ее. — Ты не сходишь за ним, Фина? Я посчитаю это великой милостью.

Это было самое паршивое время, чтобы разучиться лгать, но меня затопило слишком много противоречивых чувств. Оказать милость из эгоистических соображений хуже, чем быть благородно бесполезной? Неужели нет такой линии поведения, от которой меня не будет грызть чувство вины?

Глиссельда заметила мои колебания.

— Я знаю, с ним было непросто с тех пор, как он узнал, что ты наполовину дракон, — сказала она, потянувшись ко мне. — Ты же понимаешь, нелегко свыкнуться с этой мыслью.

— Я не стала меньше уважать его из-за этого.

— А я… не стала меньше уважать тебя, — твердо сказала Глиссельда. Она встала, и я тоже поднялась, думая, что она собирается меня отпустить. Она слегка подняла руки, потом уронила — фальстарт — но собралась с духом и обняла меня. Я обняла ее в ответ, не в силах ни остановить поток собственных слез, ни понять, от облегчения я плачу или от печали.

Принцесса отпустила меня и вздернула подбородок.

— Не так уж сложно было это принять, — отчеканила она решительно. — Это просто вопрос желания.

Слишком уж горячо она пыталась себя в этом убедить, но я чувствовала ее добрые намерения и не сомневалась в ее стальной воле.

— Если Люциан будет к тебе хотя бы неучтив, Серафина, я его отругаю. Только дай мне знать!

Я кивнула, чувствуя, как дрогнуло сердце, и пошла к восточной башне.

Поначалу мне показалось, что его там нет. Дверь была не заперта, и я с заходящимся сердцем взлетела по ступеням, но в комнате оказалось пусто. Ну, не совсем пусто — там было полно книг, перьев, рукописей, минералов, линз, антикварных шкатулок и чертежей. У королевы был свой кабинет — а это оказался кабинет принца Люциана: там царил очаровательный беспорядок и все было при деле. Я не оценила зрелище, когда мы были здесь с леди Коронги, а теперь все, на что натыкался взгляд, заставляло любить его еще больше, и от этого становилось грустно.

По шее пробежались ледяные пальцы ветра. Дверь во внешний переход была слегка открыта. Я сделала глубокий вдох, запихнула в дальний уголок сознания боязнь высоты и вышла.

Он стоял, опираясь на парапет, и смотрел на облитый закатным солнцем город. Ветер ерошил ему волосы; край плаща танцевал у ног. Я осторожно шагнула за порог, огибая наледь, и плотно завернулась в плащ, чтобы сохранить тепло и мужество.

Когда Киггс посмотрел на меня, взгляд его темных глаз показался мне отстраненным, но совсем не враждебным. Я пробормотала заготовленное послание:

— Глиссельда отправила меня напомнить вам… э-э-э… что после заката все будут сидеть со святым Юстасом по ее матушке, и она… гм…

— Я не забыл. — Он отвернулся. — Солнце еще не зашло, Серафина. Вы постоите со мной немного?

Я подошла к парапету и вгляделась в то, как растут тени гор. Вся моя решимость угасала вместе с солнечным светом. Может, так даже и лучше. Киггс останется с кузиной, я отправлюсь на поиски остальных своих собратьев. Это будет правильно, по крайней мере, на поверхности, а все неудобное останется спрятанным там, где никто не увидит.