Альфред д'Экс медленно поднимался по широким ступенькам дома Хью Бигода. Альфред невероятно устал, но дело, которое привело их с Джоном Харли к королевскому двору, не терпело отлагательств. Он специально немного замешкался, чтобы дать Джону возможность наедине переговорить с сэром Хью — тем более что дело касалось благополучия их семей, и позволить Бигоду приготовиться принять того, кто может оказаться слишком неожиданным гостем. За последний день Альфред впервые получил передышку и теперь обдумывал, как подступиться к королеве Элинор, на встрече с которой так настаивал Джон Харли.

Альфред настолько погрузился в размышления, что внезапный радостный вопль: «Барбара! Это Барбара!» — заставил его привычным жестом схватиться за рукоять меча. Но в следующее мгновение он увидел, как от камина навстречу гостям метнулась девичья фигурка.

Альфред так резко остановился, словно увидел святую Терезу, а не Барбару де ле Труазьен де Буа. Рука Альфреда, сжимавшая рукоять меча, напряглась, а сердце вдруг забилось частыми ударами. Мысленно Альфред одернул себя: он не имеет прав на эту женщину, и никогда не имел. Глупо, что он когда-то отверг ее любовь, но. тогда она была еще совсем ребенком — худой, нескладной тринадцатилетней девочкой. Благородство не позволило Альфреду воспользоваться безыскусным предложением жениться на ней, которое это невинное дитя тогда сделало ему. Девочка долго плакала, когда он ответил, что этот брак невозможен. Альфреду пришлось явить всю свою деликатность, чтобы объяснить, что Барбара должна подыскать себе более подходящую партию. «Кто я? — убеждал Альфред юную Барбару. — Всего лишь безземельный младший сын, а ты — наследница огромного состояния, и позже отец подберет тебе достойного мужа…» Именно этими словами, на его взгляд, очень благоразумными, завершил он свои объяснения и так и не понял, почему девочка, запершись в своих покоях, безутешно рыдала два дня.

Поначалу Альфред попробовал еще раз воззвать к ее благоразумию и осмотрительности, которые никогда не вредят женщине, но, увидев, что все его попытки только усиливают ее рыдания, оставил уговоры и отбыл на очередной турнир. Сражаться на ристалище куда приятнее, чем разбираться в детских капризах.

Тогда Барбара была нескладным подростком, то ли дело теперь! Альфред стоял в дверном проеме, решая, как ему обратиться к Барбаре, чтобы она не заметила, насколько он смущен. Девять лет назад он первым поздравил графа Норфолка, когда тот объявил, что выдает свою дочь замуж за Пьера де Буа, а потом горько страдал, когда внезапно понял, что потерял Барбару навсегда. В одночасье из неуклюжего подростка Барбара превратилась в молодую прелестную женщину. С точки зрения придворных рыцарей, внешность Барбары была слишком необычной, даже вызывающей, чтобы девушку можно было причислить к красавицам. Тонкие ровные брови безукоризненной линией очерчивали глаза, но казались слишком резкими; когда она смеялась, глаза ее светились голубизной майского утра, но случалось, они темнели и становились холодными, серо-голубыми, словно море в осеннее ненастье, а иногда, в гневе, эти глаза превращались в черные уголья: их прямой взгляд было трудно держать; рот у Барбары, может, был несколько великоват, а губы — полноваты. Когда она была сосредоточена, ее губы складывались упрямой ровной линией; а когда улыбалась, как теперь, то выглядела совершенно очаровательно: верхняя губка словно приготовилась к поцелую. Лицо Барбары отлично выражало ее характер — сильный и цельный, поэтому мало соответствовало придворному идеалу красоты, где, кроме безукоризненных черт, в цене была притворно-робкая, даже слегка глуповатая, покорность.

Альфред с трудом сглотнул ком в горле и тяжело вздохнул. Несомненно, возразил он себе, она уже не вдова. За семь лет, прошедших с тех пор, как они последний раз встречались, она не могла не выйти замуж вторично.

Но, во всяком случае, она замужем не за Джоном Харли — это видно с первого взгляда. В их объятиях и бурной радости нет ничего даже отдаленно похожего на встречу мужа и жены — они отстранились друг от друга без малейшего влечения, не стараясь продлить объятия. Джон сразу засыпал ее вопросами о положении в Англии, и она отвечала, уверяя, что с его близкими — Уильямом Марлоу и Обри — все в полном порядке.

— Они не закованы в кандалы и не заключены в темницу, — рассказывала Барбара. — По крайней мере, Уильям. Он находился с Ричардом Корнуоллом. Я видела Ричарда и Уильяма в Лондоне, они выглядели вполне хорошо. Мне трудно поверить, что с Обри обращаются плохо.

Джон наклонил голову и пробормотал:

— Слава богу. Слава богу. Я не смог бы перенести того, что уехал, оставив их умирать. — Он громко засмеялся и слегка ударил Барбару по руке. — Теперь мы можем заняться их освобождением! — Затем он нахмурился, временное облегчение сменилось удивлением. — Да! А ты какого дьявола здесь делаешь?

— Меня послал отец. Не думаешь же ты, что он оставил бы бедного брата мучительно гадать об участи жены и детей. Отец расставил своих людей охранять земли Хью, и, если повезет, все будет в порядке до возвращения Би-года домой.

— А когда это может произойти? — Голос Джона приобрел холодные нотки.

— И не смей спорить со мной! — огрызнулась Барбара. Она нахмурилась — густые каштановые брови почти сошлись на переносице. — Я не побоюсь оттрепать тебя за уши, как ты того заслуживаешь. Что за люди эти мужчины! Вы заботитесь только о собственной гордости и своем драгоценном праве! Дядя Хью тоже! Он хоть раз подумал о страданиях своей жены, когда бросился на помощь королевской армии?! А бедняжка Джоанна все глаза выплакала, ведь от Хью не было никаких известий, а вдруг бы он…

Джон примирительно махнул рукой, как бы останавливая Барбару. Этот жест окончательно убедил Альфреда, что отношения этих двоих точно родственные. Никогда ни один мужчина не решился бы таким жестом, будто отмахиваясь, оборвать любимую женщину, даже если она оказывалась трижды не права, а уж женщина точно не снесла бы подобной обиды.

— Не пили меня, Барби. Я не более, чем ты, свободен поступать по собственному желанию. Когда ты приехала? Ты останешься здесь, с нами? И где сэр Хью?

Хью Бигод! Когда Барбара назвала его дядей Хью, Альфред наконец связал сюзерена Джона с Роджером Бигодом, графом Норфолком. Альфред никогда не называл Норфолка по имени, поэтому не сразу понял, что Хью Бигод, должно быть, брат графа. Но Альфред не мог остаться в доме, пока здесь находилась Барбара. Он не предполагал, что ему будет так больно ее видеть. Если бы кто-то при нем назвал ее имя, он сказал бы, что почти забыл ее. И это не стало бы ложью, ведь он не испытывал боли от разлуки с ней в течение стольких лет.

Только гнев и презрение в ее голосе, когда она говорила о мужской гордости, вернули его назад, в те дни, когда пришла весть о смерти Пьера де Буа. В течение ночи французский король Людовик, который взялся покровительствовать молодой вдове, получил дюжину прошений о женитьбе.

Тогда Барбара не казалась уж слишком опечаленной. Альфред знал, что она не хотела выходить замуж и даже обрадовалась, когда оказалось, что ее мужу предписано отправиться с королевским поручением прямо из собора, где проходило венчание. За два года замужества она получала от мужа лишь короткие послания. Когда же пришло известие о смерти Пьера, Барбара, помолившись за упокой души мужа, объявила Альфреду, что не намерена больше выходить замуж, даже если отец начнет настаивать.

В ее голосе были те же гнев и презрение, что и сейчас, она назвала претендентов на свою руку вампирами. В тот же день Альфред уехал в Экс из опасения, что она и его причислит к вампирам, которым нужна не она, а ее прелестное поместье, полученное после смерти мужа. Почему бы и нет? Откуда она могла знать, как сильно он полюбил ее за те два года, в течение которых она считалась женой де Буа, получив лишь его имя. Альфред обращался с ней очень бережно, со всей возможной учтивостью. А что еще он мог сделать? Пьер де Буа был его другом и к тому же свято выполнял данное Альфреду обещание: не предъявлять супружеских претензий к своей жене до тех пор, пока ей не исполнится пятнадцать лет…