— Томас утверждал, что его брат откликнется на мой призыв в армию. Это правда или всего лишь надежда юного фанатика?

— Правда, но за это надо будет платить.

Эдуард вздохнул:

— Всегда надо платить, — но было заметно, что он немного расслабился.

Альфред тоже приободрился, поняв, что взял правильный тон. Конечно, сейчас в Эдуарде подорвана вера в преданность и великодушие; поэтому сказать ему, что его поддерживают только из этих побуждений, означало усилить его подозрительность, особенно учитывая его нынешнюю слабость. Однако он готов был заключить сделку. Принц подтвердил мысль Альфреда, оглядев маленькую комнату и указав ему на табурет возле постели, на котором стояли фляга и бокал.

— Возьмите это, отнесите к камину и садитесь. — Он подбросил в огонь несколько маленьких поленьев и засмеялся. — Леди Матильда была потрясена и благодарна, когда я отказался от ее комнаты, ее постели, кресла Мортимера и слуг и выбрал эту маленькую комнатку в башне.

— Вы имеете в виду, она думает, что вы оказали ей честь ради ее мужа, — бросил Альфред через плечо, пока ставил табурет и размещал флягу и бокал на полу между двумя табуретами. — Она очень предана Мортимеру, — продолжил он, пока Эдуард устраивался на табурете. Он последовал его примеру.

Принц рассмеялся, наполнил бокал, выпил половину, а остальное предложил Альфреду. Тот взял бокал, допил оставшееся вино и вернул его принцу.

— Могу себе представить, — сказал Альфред, — что роскошная тюрьма так же терзает дух, как кандалы разъедают тело. Хотя я уверен — после кандалов роскошь, даже тюрьмы, уже не так раздражает.

— Вы все еще пытаетесь убедить меня простить Генриха де Монфорта? — Голос Эдуарда повысился и стал тверже. — Вам не нужно беспокоиться. Я вполне оценил то, что он мог сделать мою жизнь намного несчастнее, даже несмотря на то, что кандалы были бы плохой политикой и не служили бы цели Лестера казаться добродетельным и великодушным.

Он снова наполнил бокал, но пить не стал, а, глядя в него, тихо спросил:

— Почему вы приняли участие в моем спасении, Альфред?

— Не только из любви к вам, милорд, — улыбнулся Альфред. — Боюсь, я был втянут отчасти случайно, а отчасти потому, что у меня зуб на Гая де Монфорта. — Он вздохнул. — Не слишком возвышенные причины.

Эдуард поднял бокал и отпил глоток. Альфреду показалось, что его глаза погрустнели, но теперь они уже не казались сумасшедшими. Альфред пожал плечами, пряча свое удовлетворение тем, что он честно признался принцу. Он догадывался, что, обнаружив личную заинтересованность, он сделал свое участие более понятным принцу. Альфред засмеялся и снова заговорил:

— Но в каком-то отношении Гай мой благодетель.

— Иносказательно? — поморщился Эдуард; его голос стал безжизненным и опасным.

— О нет, — снова засмеялся Альфред. — Если бы он не преследовал Барбару с бесчестными намерениями, в чем она боялась признаться отцу, чтобы он не раздавил маленькую вошь и не привел в ярость Лестера, она не бежала бы во Францию. Я бы никогда не увидел ее снова и не вспомнил, как она мне желанна. Так что благодаря похоти Гая я получил жену, вполне соответствующую моему вкусу. Вот в каком отношении он является моим благодетелем.

Эдуард рассмеялся, и Альфред принял это как приглашение рассказать всю историю целиком. Он подчеркнул, что Гай пытался наставить ему рога, сначала делая предложения, а когда Барби отказала, обманом и силой. Естественно, он мимоходом упомянул, что Барби не хотела втягивать своего отца, потому что у них были хорошие отношения.

Хотя принц не сделал замечаний, Альфред знал, что он отметил для себя существующее недоверие между Лестером и Норфолком. Он, наверное, имел другие свидетельства напряженности в их отношениях, но Альфред был рад, что его случайное упоминание о беспокойстве дочери послужило подтверждением возможности договориться с Норфолком.

Однако Эдуарда больше заинтересовало другое случайное замечание.

— Вы теперь друзья с Глостером, не так ли? — заметил он. — Я почти не знаю его. Он не приезжал ко двору и около двух лет назад отказался присягнуть мне в верности…

— Он отказался потому, что еще не получил право на собственность своего отца, — прервал его Альфред. — Это неправда, что ему было отказано на законном основании, так как он не достиг совершеннолетия. Закон отдал это право другому, более молодому, чем он. Поэтому неудивительно, что он отказался от клятвы.

Эдуард ничего не ответил, глядел в бокал с вином, который все еще держал в руке. Альфред колебался. Это обстоятельство было одним из опаснейших моментов в деле сближения между Глостером и принцем. Он знал, что все точки над «i» должны быть расставлены прежде, чем принц лично встретится с Глостером. Но он уже сделал ошибку, показав, что принял объяснение Глостера, не дождавшись реакции Эдуарда. Он очень устал, поэтому голова работала так плохо.

Голубые глаза принца широко раскрылись, выражая удивление. Он долго в задумчивости глядел на Альфреда, принимая этот вызов.

— Я не знаю, что случилось во Франции, — медленно проговорил Эдуард, — но это правда, мой отец отдал собственность Глостера в руки опекуна. — Он пожал плечами. — Эти земли два года приносили доход в вечно пустой кошелек моего отца.

Слезы облегчения стояли в глазах Альфреда. Этот ответ показал, что Эдуардом правили не только негодование и подозрительность.

— Я думаю, Глостер сумел бы понять и принять это, если бы не был унижен обращением короля.

— Мой отец не слишком обижается на дурное обращение, — огрызнулся Эдуард.

Еще одна ошибка. Альфред утомленно потер глаза рукой.

— Милорд, — сказал он, — я бы никогда не упомянул об этом, но чувствую, что вам следует знать, как можно подобрать ключ к доброй или злой воле Глостера. Лестер обращается с ним, словно с маленьким мальчиком, когда он возражает против того, что считает несправедливым. Это большая ошибка. Глостер мужчина, облеченный властью и способный здраво судить о государственных вопросах. Он, возможно, не настолько силен в единоборстве, как вы, милорд, но он проницательный предводитель в сражении. При этом Глостер молод и легко обижается.

— Он только на четыре года моложе меня, — сказал Эдуард.

Альфред взглянул на него, но принц снова смотрел в чашу с вином, и по его профилю нельзя было понять, что он имел в виду. С упавшим сердцем Альфред подумал, что его предупреждение может быть неверно понято. Он вздохнул и сделал еще одну попытку:

— Глостер на четыре года моложе вас по годам, но на сто лет моложе, если учесть ваш жизненный опыт.

Эдуард ничего не ответил, только допил вино, налил снова и протянул Альфреду.

— И что вы теперь будете делать? — спросил принц, еще раз переменив тему.

— Что бы вы ни приказали, — ответил Альфред и затем с отчаянием добавил: — Но сегодня ночью я надеюсь лечь спать, а завтра буду готов ко всему остальному.

В течение нескольких дней Альфред не знал, какие плоды принесет его разговор с принцем. Наутро после беседы, проснувшись, Альфред увидел заспанное лицо Томаса де Клера, который спал на соседней койке, а сейчас сидел на краю постели, что-то сонно бормоча. В этот момент Альфреда осенило: а ведь принц намеренно долго беседовал с ним после того, как он упомянул, что почти спит от усталости, зная, что таким путем проще и легче узнать правду!

Гордости Альфреда был нанесен удар, когда он осознал, как легко попал в расставленную ловушку. Он не мог избежать этого разговора, но не понял сразу замысла Эдуарда. Однако, заново оценив ситуацию, он усмехнулся. Принц пал жертвой собственной интриги. Альфред знал, что сказал именно то, что намеревался, только не очень тактично. И так как именно Эдуард вызывал его на разговор резкими прямыми замечаниями, отсутствие такта можно было извинить, а сами слова приобрели большую силу.

Пока он не мог судить о результатах разговора. Позднее, в то утро, когда Альфред завтракал с Эдуардом, Томасом и Матильдой, принц казался уже менее одержимым какими-то идеями и меньше нуждался в постоянном внимании. Однако он не стал менее подозрительным: несколько раз забрасывал каверзные приманки, чтобы поймать хоть на чем-то своих спутников, но так и остался без улова. Когда он спросил Томаса, вернется ли тот к своему брату, молодой человек ответил, что поступил на службу к Эдуарду и выполнит любое его приказание. Жена Мортимера по указанию своего мужа также была готова немедленно выполнить любое распоряжение принца: поехать куда угодно, стать посыльной или заложницей, выполнить любую роль по его желанию. А когда принц спросил Альфреда, не желает ли тот, чтобы его отпустили домой во Францию, Альфред был уже не настолько уставшим, чтобы долго думать, и лениво улыбнулся.