Визит к королю, как и следовало ожидать, только расстроил Барбару, и, отправляясь спать, она больше беспокоилась о короле, чем о человеке, с которым должна разделить ложе в следующую ночь. Утром она едва вспомнила, что надо сказать Клотильде, чтобы она постелила самую старую и изношенную простыню на случаи, если отец захочет получить доказательство ее девственности. Она уже почти отправила Беви за своим отцом, когда услышала, как он зовет ее, и выглянула в одной сорочке, чтобы сказать ему о своей встрече с королем.

Норфолк положил руку ей на голову и посмотрел искоса.

— Ты велела слуге поднять меня пораньше после такой ночи, как сегодня, чтобы сказать, что король хорошо умеет строить козни, заставляя кого-то думать обо мне с любовью, а кого-то — нет, и что казначей может вести себя, как идиот, не досчитавшись одного шиллинга?

Барбара не обратила внимания на сарказм его слов.

— Тебе следовало бы увидеть, как жена Питера де Монфорта смотрела на меня… — начала она.

— Мне не нужно на это смотреть! — прервал ее отец и нахмурился. — Ты хорошая девочка, Барби, и поступила совершенно правильно, рассказав мне о приглашении короля и о причинах, по которым оно сделано. Я рад, что ты не усвоила способ рассуждений твоего Альфреда. Его рот как стальной капкан. Он может широко улыбаться, но, когда зубы сжаты, все, что попало в него, наружу уже не вытащишь.

— Он пытается сохранить верность двоим друзьям, которые теперь в противоположных лагерях, — оправдывалась Барбара. — Не вини его.

Норфолк улыбнулся.

— Я его не виню и не могу не восхищаться им. Ты будешь с ним в безопасности. — Он привлек ее ближе, поцеловал в лоб и тяжело вздохнул, когда выпрямился. — Но ты слишком беспокоишься обо мне. Я уже не раз говорил тебе, что могу справиться со своими собственными делами. Ты могла бы сказать об этом и после свадьбы, вместо того, чтобы будить меня на рассвете. Я пойду обратно в постель.

— Отец!.. — воскликнула она.

Но граф только покачал головой, поморщился, стиснул ей руку и ушел, оставив ее еще более обеспокоенной.

Женщины, пришедшие вскоре, отвлекли ее от грустных мыслей, хотя некоторые, подобно Элинор де Боуэн, явились, чтобы поехидничать. Осматривая ее наряд, они под видом шутки задавали ей нескромные вопросы. Воцарилась фривольная, непринужденная атмосфера, в которой даже замечания о хорошей погоде, стоявшей целых пять дней, приобретали двусмысленное звучание.

Легко перекусив, женщины начали одевать Барбару, натягивая на нее прекрасные шелковые чулки и завязывая под коленями подвязки бантами, чтобы было легче развязать. Напрасная трата времени, заметила Барбара, смеясь, поскольку сегодня придворные дамы сами должны будут развязать их, чтобы показать невесту свидетелям жениха. Целый ворох шуток посыпался после этого замечания.

Затем ей надели туфли: светло-красные, лайковые, начищенные до блеска, украшенные золотым ободком и розочками и застегивающиеся вокруг лодыжки золотыми пуговицами с перламутром. Барбара закрыла глаза. Альва де Деспенсер поцеловала ее и прошептала, что это ее подарок: она знала, что у Барбары не было времени заказать новые туфли. Затем надели тунику и подпоясали ее золоченым пояском, щедро украшенным драгоценностями, который подарил принц Эдуард, что вызвало удивленное перешептывание. Поясок был виден сквозь широкие проймы верхнего платья, которое надели поверх туники, и каждая женщина в комнате сказала что-то о ценном подарке.

Этот предмет занимал их до тех пор, пока новый взрыв смеха и завистливые замечания по поводу попытки справиться с волосами Барбары не отвлекли их внимание. К сожалению, это настроение не сохранилось после того, как сетка, украшенная блестками, была наконец прикреплена, пряди уложены и сверху украшены лентой. Алиса де Монфорт преподнесла подарок от короля Генриха — золотой обруч, усеянный жемчугом и обвитый лентой, что вновь было встречено косыми взглядами и недобрым шепотом. Барбара приписала подарок дани королеве Элинор, в доме которой она прослужила много лет, но она знала, что такое яркое проявление королевской благосклонности было обусловлено политическими причинами.

Многие из присутствующих женщин поспешили выказать свою преданность, однако вскоре неловкий момент прошел и начало возникать беспокойство иного рода. Барбара вдруг поняла, что они могут опоздать, и уже собралась предложить приготовиться к выходу, когда хлопнула наружная дверь.

— Наконец-то подарок жениха, — прошептал кто-то.

Эти слова потрясли Барбару. Она совсем забыла обычай, по которому жених должен одарить невесту. Но она знала, что подарка от жениха быть не могло: Альфред никогда не опозорил бы ее пустяковой безделушкой, а возможности сделать дорогой подарок у него не было. Ее сердце упало при мысли о необходимости все объяснять. Альфред был не виноват, но могло показаться, что ею пренебрегают.

— Бедный Альфред… — начала Барбара. Но тут раздался голос ее отца, поднимавшегося по лестнице и раздраженно говорившего что-то.

Барбара просияла в улыбке. Может быть, совсем невольно, отец спас ее. Когда он вошел в комнату, ее глаза изумленно блеснули сквозь слезы умиления. Она не смела ему улыбнуться, так как оба разразились бы смехом или слезами, осознавая, какую жертву он принес из любви к ней. Он был одет по последней моде, которую ненавидел. На нем была великолепная золотая накидка, расшитая красными крестами, поверх темно-красной туники на широкой груди — золотая цепь, которую он обычно надевал, отправляясь в иностранные посольства, чтобы не позорить своего короля. Его меч с простой оплетенной проволокой рукоятью выглядел странно: он был прикреплен к позолоченному, низко опоясывающему его бедра поясу. Башмаки тоже были позолочены и украшены огромными золотыми шпорами. О, бедный отец!

Женщины расступились перед графом Норфолком, пропуская его вперед. Барбара подняла на него глаза, желая выразить свою благодарность, но у нее перехватило дыхание. Его улыбка была застывшей, а в глазах сквозило беспокойство и тревога. Он вручил ей резную деревянную шкатулку и буркнул:

— Подарок жениха.

Барбара машинально взяла шкатулку. Она едва не уронила ее при этих словах: шкатулка была старая и хорошо знакомая.

— Открой ее, — приказал отец.

Она открыла рот от изумления, когда увидела содержимое: это ожерелье и браслет были ей прекрасно известны, так как они всю ее жизнь хранились в сундуке отца. Это были очень древние золотые кельтские украшения. Причудливые птицы и животные переплетались, и в каждом было отверстие, из которого на подвеске свисала жемчужина. Браслет и ожерелье принадлежали матери графа Норфолка.

За восторженными восклицаниями никто не различил слабый стон, вырвавшийся из груди Барбары. Придворные дамы приняли ее оцепенение за радостное удивление и повыше подняли драгоценности, чтобы и остальные смогли восхищаться ими. К тому времени, когда все дамы протиснулись вперед, чтобы посмотреть, потрогать и высказать свое мнение, и драгоценности были надеты на ее шею и руки, Барбара справилась с собой. Она широко улыбнулась, и улыбка эта предназначалась отцу, который облегченно проворчал что-то, погладил ее по голове и пробормотал:

— Хорошая девочка.

Остаток дня прошел в непрерывной суматохе. Вся группа должна была сначала возвратиться в замок, так как Генрих и Питер де Монфорт чувствовали, что для короля и принца слишком опасно останавливаться на улице, когда группа невесты присоединится к группе жениха. По этой же причине процессия невесты из замка в кафедральный собор, расположенный на другом конце города, выглядела как нашествие армии, и в кафедральном соборе среди гостей было множество вооруженных людей. Так много охранников шло впереди Альфреда и принца, а также обступило их с обеих сторон, что Барбара не смогла увидеть своего нареченного, пока он не взял ее за руку у алтаря. Даже тогда у нее не было времени на надежды и страхи, обычные для невесты. Хотя Альфред крепко держал ее за руку и улыбался, в его глазах таилась тревога.