Он быстро отвернулся, будто разом отрываясь от нее, чтобы сделать расставание короче и безболезненнее. Когда он сел на лошадь и оглянулся, Барбара спокойно уходила с привратником. Она не стояла, не махала ему рукой и не плакала и даже не глядела ему вслед. Сомнение снова охватило его, он представлял себе всевозможные вероятные и невероятные причины ее безразличия, и только одна мысль не пришла ему в голову — что она отвернулась для того, чтобы скрыть текущие по ее щекам слезы. Какая бы мысль не приходила ему в голову, он отгонял ее как нелепую. По его мнению, у Барби не было причин прятать свой страх и слезы, а значит, и свою любовь.
Они были мужем и женой и имели право любить открыто; для Альфреда это было одной из самых больших радостей супружества. Ему не нужно было клясться в том, что он не будет искать встреч с другими женщинами: с тех пор как Барби согласилась стать его женой, он не желал никого, кроме нее, Альфред мучился, потому что она не смотрела ему вслед, в то время как он оборачивался снова и снова до тех пор, пока она не скрылась из виду. Так он домчался до Уэбли, где его ждало сообщение от Томаса, которое целиком заняло его мысли.
«Одна из лошадей, присланных моим братом, — писал Томас, — очень плохо слушается узды. Я пришлю человека, который вернет ее в четверг. Он встретится с вами западнее Уидмарш-Гейт, там, где начинаются небольшие холмы. Наденьте белую шляпу, чтобы мой человек мог узнать вас. Если вы помашете ею, он подойдет к вам, и дело будет быстро улажено».
* * *
Альфред с отрядом выехал из Уэбли после обеда в среду двадцать седьмого мая. Они немного проехали на восток, затем резко свернули на север в небольшой лесок. Здесь они проверили, не следят ли за ними, но никого не заметили. Тогда они разыскали отряд крепостных на простых лошадях и велели им вернуться в поместье Уэбли. Когда крепостные были уже на дороге, направляясь на запад, отряд повернул на восток через лес и, пока лес не кончился, вновь на юг. Они пересекли дорогу, ведущую в лесок поменьше, и оставили человека там, где он мог хорошо видеть оба конца дороги. Держа теперь путь на юго-восток, отряд выехал на холмистые пастбища. Здесь они остановились, пока люди, знающие местность, как следует не рассмотрели рощицы и спрятанные в них долины. Они вернулись, доложив, что местность пуста, если не считать нескольких пастухов, и снова уехали, приготовившись наблюдать ночью, на случай, если письмо Томаса окажется ловушкой. В сумерках Альфред, Шалье и еще несколько человек поехали на юг на вершину последнего холма. Севернее широкого склона они увидели мальчика, сидевшего на траве рядом с пасущейся на привязи лошадью. Из седельной сумки Альфред достал белую шляпу и надел ее Мальчик встал и помахал.
— Никаких перемен, — сказал мальчик, как только Альфред и его человек подъехали достаточно близко чтобы говорить обычным голосом.
— Ты вернешься обратно? — спросил Альфред, спешившись.
— Если вы не уйдете, я уеду на рассвете.
Лицо мальчика было оживленным от любопытства, но Альфред больше ничего не сказал. Он взял сверток с седла, развязал его и бросил мальчику одеяло, а в другое завернулся сам. Шалье и вооруженные люди тоже спешились; Шалье достал хлеб и сыр из седельной сумки и разделил их со своим хозяином и мальчиком. Никто ничего не говорил, и после еды все легли спать. К тому времени, когда полная темнота одела холмы, мальчик уснул. Альфред сел и коснулся Шалье, который пошарил вокруг, пока не обнаружил небольшое углубление, которое он отметил, когда они ели. Он вытащил из него большую часть травы, и на голой земле разжег маленький костер. Воины поднялись на вершину холма и залегли так, чтобы видеть дорогу внизу, оставаясь при этом незамеченными.
В течение ночи люди приходили и уходили, докладывая о сборе отрядов, выехавших из Уэбли маленькими группами и передвигавшихся по зарослям деревьев, растущих вдоль дороги и ниже холма на востоке от нее. В глубокой ночной тишине Альфред слышал, как колокола звонили к заутрене. К рассвету он насчитал, что прибыло по меньшей мере пятьдесят человек. Затем он съел еще хлеба и сыра, запивая их маленькими глотками эля, и лег спать. Шалье разбудил его примерно через час.
— Отряд из пяти человек только что прибыл на луговину и спешился, — тихо сообщил он.
Шалье избрал позицию ниже по склону холма, готовый вместе с отрядом перегородить дорогу после того, как проедет принц. Мальчик уехал с вооруженным человеком. Альфред вскарабкался на вершину холма, прячась за низкие кусты, и выглянул. В отдалении он мог различить стены Херефорда. Внизу вилась дорога, убегавшая за стены. Слева от дороги росла пышная блестящая зеленая трава и высокий камыш — там было болото. Оно переходило в широкую, плоскую луговину. Между луговиной и городом виднелась одна из маленьких рощиц, которыми была усеяна вся окрестность.
«Лучше места нельзя было выбрать», — подумал Альфред. Большая часть луговины скрыта рощей от наблюдателей на стене; до них не могли долететь и звуки. Как раз в этот момент какой-то человек, бывший выше остальных, очевидно, принц, испытывал одну из лошадей. Он отдал поводья великолепного скакуна в руки смуглого хрупкого человека пониже ростом — без сомнения, Томаса. По движению рук Томаса было понятно, что он возражал против решения принца и настаивал испытать лошадь еще раз.
Эдуард проехал на лошади по кругу, управляя поводьями и коленями, заставляя ее поворачивать и подниматься. Затем он, кажется, крикнул что-то ждущим его людям и пришпорил животное в галоп. Он как сумасшедший помчался к краю луговины, повернул, поехал назад и так снова и снова, пока четверо других всадников не присоединились к нему. Но он не спешился немедленно, а ездил вперед-назад до тех пор, пока лошадь не была взмылена и в поту. Альфред уселся и стал ждать. Эдуард выбрал вторую лошадь.
К тому времени, когда Эдуард спустился с четвертой лошади, Альфред мог видеть, что его спутники собрались вместе, словно им надоело все это, и почти не обращали внимания на принца. Томас подошел к принцу, ведя животное, от которого он отказался в первый раз. Кажется, они обменялись несколькими словами, и Томас резко повернул назад, словно рассердился. Он сел верхом на отвергнутую лошадь, а Эдуард — на последнюю, которую осталось испытать. Оба начали ездить по кругу, как делали с другими лошадьми. Остальные мужчины почти не смотрели на то, что происходит.
Подавив приступ волнения, Альфред уселся верхом на Дедиса и выехал на вершину холма. Эдуард проворно пришпорил свою верховую лошадь, которая перешла в галоп. Томас мгновение колебался, затем последовал его примеру. Альфред направил Дедиса вниз по холму, взмахнув шляпой, когда Эдуард достиг края луговины, где раньше поворачивал свою лошадь назад. На этот раз вместо того, чтобы повернуть, он выехал на дорогу и устремился вперед, пригнувшись ниже в седле, пришпоривая и нахлестывая свою лошадь. Немного отставая, грохотал копытами черный жеребец Томаса. Последнее, что видел Альфред, спускаясь с холма, как остальные спутники Эдуарда пустились вслед за принцем.
Сначала промчался Эдуард, затем Томас. Альфред повернул Дедиса на дорогу вслед за ними, намереваясь заслонить беглецов от преследователей своим телом в доспехах. Он слышал крики позади, но только несколько и совсем слабых. Это означало, что вблизи города не оказалось отряда, охранявшего принца. Он даже покачал головой, сомневаясь в доверчивости Лестера, голоса позади него совсем замерли. Очевидно, преследователи поняли, что гнаться за Эдуардом на измученных лошадях бесполезно, и вернулись в Херефорд за подмогой. Справа и слева от Альфреда возвышался лес.
На траве между деревьями ждал Шалье, голову его украшала белая шляпа. Эдуард скакал, не сбавляя скорости, Томас за ним. Шалье отправился следом за ними, в то время как Альфред замедлил Дедиса, ожидая людей, выезжавших из леса. Пять человек выехали из рощи, расположенной на юге. Они поехали по берегу Уая на север, пока не смогли перейти реку вброд и повернуть на юг, прокладывая ложный след. Остальной отряд, полностью перегородив дорогу, медленно поехал на север. Когда расстояние между отрядом и тремя всадниками было около четверти мили, Шалье пришпорил свою лошадь, обогнавшую уставших лошадей Эдуарда и Томаса, выехал вперед, затем, повернувшись, сделал знак, и первые десять человек, отделившись от отряда, повернули направо и погнали, как только могли, своих лошадей вверх по холму. На вершине они разделились: пятеро поехали точно на восток, а пятеро других — на юг, словно собираясь обогнуть Херефорд.
