Движение лошади усилило удар копья, и первый человек был не сражен, а сметен в сторону. Другого Дедис оттолкнул корпусом, и копье бесполезно устремилось в небо. Альфред сжал свое оружие как раз вовремя, скользнув им по рукояти копья третьего нападающего. Человек пронзительно закричал, так как стальная головка проткнула ему бок. Альфред краем глаза увидел, как деревянная рукоять поднялась и его противник упал. Напрасная гибель, подумал он. Вся война была напрасна. На турнирах копье имеет тупой наконечник, и проигравший вынужден платить выкуп, но остается жив и может биться снова.
Мысли не отвлекали Альфреда от ратного дела. Он наклонил свой щит, отбив копье, угрожавшее ему, и выхватил меч, ударив им человека. Он почувствовал дребезжание, нанеся удар, но у него не было времени выяснять, какой ущерб он нанес. Дедис слишком быстро рванулся вперед, и Альфреду пришлось натянуть поводья, чтобы он замедлил шаг.
Он снова услышал боевой клич Лейборна слева и направил Дедиса вправо, врезавшись в колонны Лестера под углом. Они были намного ниже того места, где его люди сражались с отрядами принца. Альфред знал, что должен подняться выше в горы, чтобы найти Эдуарда. Он пришпорил коня и проехал дальше, расчищая себе дорогу. Альфред заслонился кнутом от меча, ударив нападавшего по шлему. Затем обменялся ударами с человеком, у которого был серебряно-красный щит, но кто-то бросился между ними, выкрикивая проклятия, и Альфред отъехал, догадавшись, что там сводили личные счеты.
Когда у него мелькнула эта мысль, позади дуэлянтов внезапно появился Гай де Монфорт. Альфред первый раз в этой битве с удовольствием прокричал вызов и ударил, затем отразил удар и снова ударил, увернувшись от достаточно сильного ответного удара. Альфред вытянул руку вперед, и это дало ему возможность сбить с Гая шлем. Он слышал приглушенный крик, но знал, что лишь слегка оглушил его. В самом деле, молодой человек выпрямился и ударил его с силой, достойной похвалы. Альфред отразил удар щитом, но ответного удара не последовало. Прямо за спиной Альфреда раздался крик:
— Не бейте меня! Я — Генрих Уинчестер, ваш король, я слишком стар, чтобы сражаться!
Поколебавшись мгновение, Альфред готов был повернуться, чтобы прийти на помощь старому человеку. Но тут меч Гая плашмя ударил его по плечу. Если бы он успел повернуться, острие меча попало бы ему в шею и смертельно ранило. Альфред почувствовал боль в голове и руке, хватка ослабла, меч едва не выпал из его руки. Гай, пришпорив свою лошадь, подъехал к Альфреду сзади, но старый конь знал свою работу и, пронзительно заржав, лягнул молодого жеребца.
Услышав новый крик короля о помощи, Гай снова напал. Альфред поднял меч, чтобы парировать удар, но рука, державшая меч, ослабла, но у него хватило сил пришпорить Дедиса и подтолкнуть его правым коленом. Лошадь послушно повернула налево и устремилась вперед. Гай издал победный клич и с новой силой ударил, в надежде, что его меч пробьет щит Альфреда и вонзится ему в грудь. С таким же громким криком Альфред наклонил свой щит, поймав оружие Гая, и стал опускать его вниз, одновременно подняв свой меч для удара, который пришелся Гаю по плечу. Гай пронзительно завопил. Поднявшись в стременах, Альфред снова поднял меч, рискуя быть выбитым из седла, в гневном желании вложить всю силу в удар. Он страстно желал нанести Гаю смертельный удар, прежде чем тот свалится с лошади. Волна гнева и триумфа нахлынула на него, когда он ударил со всей силой. В этот момент неизвестный всадник вдруг оказался между ним и его жертвой. Альфред не мог остановить удар и потрясенно закричал, увидев его щит: удар, предназначавшийся Гаю, пришелся по Генриху де Монфорту. Генрих не закричал. Он пошатнулся в седле, и светло-красное пятно медленно расплылось по его темной кольчуге. Но Генрих сумел удержать свою лошадь между Альфредом и Гаем, упавшим на шею своего жеребца. Был ли Генрих не в состоянии атаковать его или не хотел этого делать, но он уже не мог причинить вреда Альфреду.
Генрих и Гай отступали, круг побежденных формировался вокруг знамени Лестера. Снова донесся крик: «Я — король Генрих Уинчестер. Не причиняйте мне вреда!» На этот раз Альфред не пришел в замешательство. «Пусть король умрет, и эта война навсегда закончится», — подумал он.
* * *
Как привязанная, Барбара следовала за Альфредом до садовых ворот. Дальше она не пошла, но стояла, глядя, как он легко бежал под тяжестью своих доспехов и запрыгнул на Дедиса, словно был молодым рыцарем, пробующим свои силы. Она чувствовала большое облегчение и радость от того, что ей не надо больше ничего скрывать.
Он с восхищением улыбнулся ей, и в его взгляде не было самодовольного удовлетворения. «Надолго ли?» — спросила ее ревность. При этой мысли Барбара улыбнулась, хотя по ее щекам текли слезы. «Возможно, на всю его жизнь, — если он не переживет этот день», — ответила она сама себе. Когда за Шалье и Альфредом закрылись ворота, Барбара прислонилась к стене, горько всхлипывая. Потом выпрямилась и вытерла лицо. По крайней мере, он уехал счастливым. «Ясный ум и легкое сердце — такое же сильное оружие, как щит и меч», — как-то раз сказал ей отец, критикуя жену своего друга, которая стонала и выла, когда провожала его на битву.
Альфред сказал, что вернется до того, как стемнеет. Барбара засмеялась, предвкушая скорую встречу. На дворе уже было темно, приближалась буря. Она уронила руки и посмотрела на облака, которые с каждой минутой становились все ниже и темнее. Буря обещала быть ужасной, она могла остановить сражение. Лестер мог бежать в темноте в Кенилуэрт. Начнется долгая осада крепости, и Альфред будет смертельно скучать. Но в случае осады Кенилуэрта он сможет уехать от Эдуарда.
Она вернулась в дом для гостей. Где-то внутри у нее жило сомнение, что она напрасно надеется на такой быстрый исход, в то время как вся Англия, втянутая в войну, будет страдать. Но страдания окажутся еще сильнее, если Лестер будет побежден и король Генрих вновь начнет свободно править по собственной воле, бросая земли и деньги в утробу своего ненасытного семейства или проматывая их на безрассудные и рискованные предприятия в надежде завоевать корону для своего молодого сына.
«Генрих недолго мучил бы королевство, — возразила она сама себе. — Он стар, а Эдуард не будет так мягок к Лусиньонам, как его отец. Из графа потоком лились правильные речи и законы, но если Генрих потворствовал евоим жестоким и алчным сводным братьям, то Лестер конфисковывал поместья для своих беспечных и жадных молодых сыновей. По крайней мере, Генрих разоружал своих критиков тактом и обаянием».
Снова прогремел гром, но, хотя ветер утих, воздух казался плотным и тяжелым. Барбара подняла голову и решительно направилась в свою маленькую комнату. «До того как стемнеет», — вновь вспомнила она слова Альфреда. Проснувшись задолго до рассвета, она лежала на узкой постели в одежде, надеясь проспать несколько долгих часов.
Сначала ее надежда казалась тщетной. Некоторое время она тихо лежала с закрытыми глазами, стараясь отогнать от себя страшные мысли. Когда это не удалось, она начала считать овец, словно учила детей, но робкие кудрявые овцы предательски превращались в кричащих, размахивающих мечами мужчин. Она повернулась на правый бок и пристально разглядывала стену, пытаясь найти на грубом камне узор, который отвлек бы ее внимание, но красная, словно кровь, прожилка заставила ее отвести глаза и повернуться на спину, а затем снова лечь на правый бок. Клотильда сидела возле двери и шила, наклонив работу, чтобы лучше видеть в сумеречном свете. Сначала это успокаивало Барбару, но скоро Клотильда настороженно подняла голову, прислушиваясь. Против своего желания Барбара тоже стала слушать, так напряженно, что услышала тихое дыхание своей служанки, робкое царапанье, доносящееся из коридора, жужжание.
Барбара закрыла глаза, чтобы лучше слышать, не отвлекаясь, пока звуки не затихли. Темнота сгустилась, все звуки исчезли, и она почувствовала спокойствие. Когда она вновь напрягла слух, на нее нахлынул шум, ужасный шум человеческих криков и стонов. Барбара в замешательстве открыла глаза, считая, что это звуки нарастающей бури, проникающие сквозь стены гостевого дома. Окончательно проснувшись, она поняла, что звуки голосов доносились из коридора.
