Зверь не ожидавший атаки пошатнулся, но в следующий же момент распластавшись в неловком прыжке скрылся за кустами.

Из-за елей наконец-то показался охотник. Старый и порядком износившийся тулуп, запорошенная снегом заячья шапка, высокие кожаные сапоги мехом вовнутрь и тонкие кожаные перчатки на руках, сжимавших явно редко стоящий без дела лук. За пояс были заткнуты толстые варежки, которые хорошо греют руки, но очень мешают во время стрельбы, а на ноги чтобы постоянно не проваливаться в сугробы, которые, впрочем, пока что не поражали глубиной, были надеты снегоступы. Лицо до самых глаз скрывал вязаный шарф, на поясе покоился полный колчан, нож и пара небольших мешочков. В след за стрелком из-за деревьев показался еще один человек одетый точно так же, но вместо лука тот нес на плече пару копий и был слегка ниже своего напарника.

— Убежала, — коротко заметил низкий скучающе взглянув в сторону кустов за которыми скрылась косуля.

— Далеко не уйдет, — так же спокойно ответил первый, снимая с лука тетиву.

Молча потоптавшись на месте второй все же не выдержал и спросил:

— Ну так мы идем за ней?

— Я да, ты нет, — все так же спокойно произнес первый, уже убравший лук в чехол, который достал из мешочка на поясе. Свое оружие он очень берег, иногда с излишней дотошностью.

Низкий не стал возмущаться, а лишь молча наблюдал за сборами лучника.

— Отдай копье, а сам за санями иди. Толку вернуться по нашим следам хватит? — усмехнувшись одними глазами спросил высокий.

— Не смешно. Пока тебя не было, брат, я один ходил на охоту, — проворчал второй отдавая копье.

Высокий тихо фыркнул:

— Бродил по опушке, да зайцев из ловушек доставал?

— Не правда! Я…

— Хаку, иди уже за санями, — прервал высокий младшего брата. — До ночи надо вернуться домой, не хотелось бы в лесу ночевать.

Тот замолчал и развернувшись быстро зашагал в обратном направлении. Когда он почти скрылся за елями старший, провожавший его взглядом, неожиданно произнес:

— И кстати, в следующий раз следи за копьями и не цепляйся ими за ветки.

Младший слегка дернулся, как от затрещины, и вжав голову в плечи скрылся в лесу.

Оставшись на поляне в одиночестве, охотник стянул с лица шарф и вытер лицо. Из-за того, что дышать приходилось через шарф та часть лица которую он скрывал становилась влажной и сильно мерзла на морозе. Возможно тогда вообще не стоило снимать шарф, но Хакару было не привыкать к холоду, а лицо он прикрывал больше для того, чтобы не выдавать свое местоположение вырывавшимся изо рта паром. Натянув на руки варежки и подхватив копье, парень отправился в след за убежавшей косулей.

***

Хакар вернулся домой две с лишним луны назад. Про стычку недалеко от опушки к тому времени знала уже вся деревня, но мало кто знал ее причину. Встречать охотников вышло всего несколько человек, но уже к вечеру все в деревне знали и про нападение нанятых разбойников на караван купца Резельсона и про то, что в отчий дом вернулся старший сын Ланы и покойного Холкина. За следующие нескольких дней Хакара навестили некоторые жители его родной деревни и на этом все закончилось, долго чему-то удивляться было не принято у брильемцев. Как и лезть в чужую жизнь.

Хак же занялся обычными домашними делами. Учитывая, что он теперь являлся старшим мужчиной в доме дел скопилось предостаточно. За пару месяцев он успел подлатать крышу, починить почти все охотничьи снасти, в избытке оставшиеся от отца, съездить с братом за дровами и многое другое. Про свои Охотничьи дела парень практически ничего не рассказывал, предпочитая отмалчиваться, хоть Лане и было интересно. Иногда его мать вела себя не совсем как брильемка, чем в свое время и привлекла Холкина.

Идти по следу косули было легко. Раненый зверь, не разбирая дороги ломился сквозь кусты и скакал через валежник. Тут и там на снегу алели капли крови. Примерно через четверть версты дорога пошла в гору. Идти по заснеженному склону холма оказалось тяжело не только для человека и очень скоро Хакар отыскал раненую косулю. Зверь лежал на снегу и дышал через раз. При появлении охотника он даже не попытался подняться на ноги. Опустившись на колени возле косули Хак достал нож и сжав рукоять двумя руками прошептал что-то на языке, который и сам почти не понимал, но проигнорировать этот обряд было нельзя. Проделав это, охотник наконец-то добил зверя, прекратив его страдания.

Слова что он шептал, были на старобрильемском языке. Их точному значению Хакара никогда не учили. В его деревне этот язык знал лишь старейшина, да может его сын. Нет, где-то в глухих лесах живет еще лесной народ, что может свободно общаться на этом языке, но здесь, на границе с остальными людскими королевствами это наречие было практически забыто. Сейчас же старобрильемский язык применялся лишь для обращения к Богам во время обрядов и ритуалов. К примеру, Хакар знал, что сказанные им слова — это благодарность Ухтану, богу Лесов и Охоты, который был одним из главных божеств для брильемцев, но на этом все.

Церковь Трех считала брильемских богов языческими и даже пыталась с этим бороться. Еще до рождения Хакара Церковь направила в леса несколько сотен миссионеров. Правда на родину спустя несколько месяцев странствий в глуши вернулись лишь единицы. На все вопросы Церкви старейшины лесного народа отвечали, что знать не знают куда делись ее служители, все же заблудиться в этих лесах было проще простого. Пришлось Церкви отступить, оставив брильемцев с их верой.

Подвесив тушу косули за задние лапы на ветку Хакар нашел необходимую точку на шее зверя и коротко уколол ножом. Из разрезанной артерии хлынул тонкий ручеек алой крови. Нужно было обескровить зверя, прежде чем приступать к разделке.

Спустя какое-то время Хакар наконец-то начал работу. Его брат до сих пор не явился, но в любом случае, пока зверь не будет освежеван никуда идти охотник не собирался. Ловко орудуя ножом и голыми руками, парень начал снимать шкуру. За свою жизнь он делал это кучу раз так что проблем с этим не возникло.

Хакар успел снять шкуру и выпотрошить тушу, когда его брат наконец-то нашел его. За собой он тащил небольшие узкие сани с широкими полозьями, пока что пустые.

— Зачем сейчас разделывать было? — бросая лямку на снег спросил Хаку.

— Не люблю шкуру снимать если, туша остынет, — ответил Хакар снимая косулю с ветки.

Вместе они аккуратно уложили ее на сани, поверх ее же шкуры, а сверху младший из братьев накрыл мясо чистым, но сильно потрепанным куском ткани и закрепил веревкой.

— А я еще думал, зачем мать мне эту тряпку с собой дала, — пробормотал Хаку завязывая узел. — Знала, что ты опять в лесу добычу освежуешь.

— Отец часто так делал. Он тоже не любил уже холодного зверя разделывать, — буркнул старший и пошел по следу в обратную сторону.

Его брату ничего не оставалось кроме как поспешить за ним, волоча за собой сани.

По дороге домой Хакар часто петлял, то отдаляясь, то возвращаясь к саням, которые тащил его брат. Он делал это чтобы проверить ловушки. Их было много и были они все разные. Силки на зайца; расклиненные бревнышки, дополнительно нагруженные камнями, на пушного зверя; плетеные клетки на птиц. Почти в каждой ловушке его ждала добыча, так что в деревню братья вернулись с порядком нагруженными санями.

Дом покойного Холкина находился практически на самой верхушке холма, на склоне которого и раскинулась небольшая деревушка Гримьяр — родина Хакара. Скромные домишки были разбросаны то тут, то там и от каждого тянулась узкая стежка тропинки. Часто тропинки соединялись, становились шире и превращались в широкие тропы, которые в большинстве своем стремились к широкой, расчищенной от снега площади на самой верхушке холма. На площади той стояло несколько массивных, вытесанных из дерева истуканов — Старые Боги. Именно здесь проводились почти все праздники и обряды, которых у брильемцев было довольно много. А еще площадь была негласным центром поселения. Здесь постоянно сновал народ: делился новостями, обменивался вещами, да изредка болтал, коротая время.