Он смущался, нервно теребя пальцами край затканной золотом мантии.

– Ну и ну, – вздохнула тогда Орландина. – Плохи наши дела. Разве ж это правитель? Он, небось, недавно еще на горшок ходил.

– А ты помолчи! – достаточно зло прошипел Лепреон. – Будут тут еще всякие чумички язык распускать. Розог отведать не терпится? Сама тоже выискалась – царица Ипполита такая-сякая! – И добавил: – Знаю, что надо бы постарше да поумней, только вот другого правителя у нас не имеется.

Орландина не обиделась. К Лепреону она испытывала невольную симпатию, хотя именно он упек ее на службу. Наверное, потому, что он напоминал ее товарищей по, вероятно, уже навсегда оставленному легиону вольных воинов.

Был он выходцем из Троецарствия. Да не откуда-нибудь из Куявии или хоть из Артании, а из Саклавии – самой дикой и отсталой земли народов словенского языка.

Да не из Ильменска, к примеру, – там хоть люди знают про водопровод и книги, а из какого-то племени, что живет у Скифских гор. И был он там патрицием или кем-то вроде – это было единственное, что о нем знали.

Настоящее его имя было, конечно, другим, но он его не называл, всячески подчеркивая, что давно и прочно стал гражданином Империи.

А когда однажды Орландина вставила в разговор пару словенских словечек, которые знала (в Сераписском легионе поневоле познакомишься с разными языками), Лепреон сухо предложил говорить на латыни или на койне.

И вполголоса произнес фразу, очень похожую на ту, что сказала Светлана, когда по возвращении в гостиницу обнаружила, что из роскошного пятикомнатного номера, запирающегося на три замка, пропало ее любимое рубиновое ожерелье.

В Тартессе он поселился уже лет двадцать назад, заведовал охраной караванов, что водили здешние купцы в земли мавров, и стал здесь уважаемым человеком. Насколько чужак может тут прижиться и стать уважаемым.

Кстати, как он глухо обмолвился, именно из-за происхождения регентский совет и вручил ему командование ополчением. Ибо неизвестно, как все повернется, и случись бунтовщикам победить – кому охота отвечать за сопротивление воле истинного государя?

Да, Кару не позавидуешь. Впрочем, обычная история: юный царь-сирота и его взрослый и хитрый дядя. Сколько раз так было – и у соседей, да и в самой Империи.

Как она успела узнать, родители Кара, царица Олайя и князь-консорт Истолатий умерли семь лет назад от гнилой горячки (что занятно, тогда от нее умерло всего человек двести).

Чего тогда Аргантоний ждал все эти годы? Или дожидался, пока император окончательно впадет в маразм?

Осада затягивалась.

Уже третью неделю как смутьяны обложили город с суши, а из гавани можно было разглядеть расползшиеся вдоль горизонта паруса пиратской эскадры. Надежды первых дней, что, не сумев взять Тартесс с налету, враги сами начнут разбегаться, не сбылись и теперь казались смешными даже воительнице. Тщетны оказались надежды и на вмешательство метрополии.

Дело в том, что по договору с Римом еще времен Суллы Великого Тартесс имел право самостоятельно определять, кому быть царем.

Чем Аргантоний не преминул воспользоваться, отправив в столицу верноподданническое послание, где заверял августа в своей преданности, что лишь хочет получить то, что ему принадлежит по праву, и выступает не против власти императора, а против негодных приближенных племянника, незаконно, возведших его на трон.

Узнав об этом, в регентском совете крепко приуныли.

Мятежники тем временем по-хозяйски расположились в предместьях древнего Тартесса.

Нарыв валов и люнетов, огородившись рвами, они засели на виду у горожан, всем своим видом давая понять, что не уйдут, пока город сам не откроет ворота.

На третий день на валах появились диковинные метательные машины – скорострельные «скорпионы».

Здоровенные арбалеты, где хитрая механика при помощи натянутой на шестерни цепи одновременно взводила дугу и вытаскивала из магазина заряды. И приводилась в движение эта штука шестью здоровыми лбами, стоявшими с боков и вертевшими рукояти лебедки.

В легионе был один такой, но наемники не очень доверяли подобным хитростям, тем более стоили они дорого. А вот нашлись деньги и на это.

Со скоростью шесть залпов в минуту эти чудо-машины принялись обрабатывать городские стены. А в каждом залпе, между прочим, по десять коротких острых стрел, бьющих на семь сотен шагов, и от которых даже полный воинский доспех спасет не всегда!

Прежде чем горожане спохватились и, лихорадочно работая, сколотили щиты для бойниц, человек двести убитых и раненых унесли со стен.

Потом обстрел ослаб, зато бунтовщики принялись на виду у всех сколачивать осадную башню.

Работали они с ленцой, ни шатко ни валко. Из чего воительница поняла, что штурма не будет. Впрочем, не она одна это поняла.

Хотя военачальники хоть с одной, хоть с другой стороны умом не блещут, но понимают, что штурм – это игра в чет-нечет, где ставка – твоя голова. При неудаче войско претендента разбежится кто куда, а известно, что из трех штурмов только один бывает успешным.

Кроме того, у этого Аргантония было немного опытных воинов.

Впрочем, и в городе их было мало.

Ветераны-отставники из легионов, кто еще был достаточно крепок, наемники (к счастью, ни одного соратника Орландина не встретила), дружины нескольких саксонских танов, застрявших тут по дороге ко двору в Александрию.

Всякие сорвиголовы, которые обычно скапливаются в любом портовом городе.

Да еще команда норманнского купца – три десятка могучих парней семифутового роста.

Они в самом начале решили, что местные проблемы их не касаются, и попытались проскочить сквозь пиратское оцепление. Им это почти удалось, и удалось даже отбить абордаж, когда их догнала тартана под черным флагом. Но, отваливая, корсары запустили в трюм кнорра кувшин с «диким огнем», и до гавани северянам пришлось добираться на шлюпках. Двое суток они пили беспрерывно, разнося кабак и с руганью и божбой поминая погибшую лохань (для норманна корабль – почти живое существо).

А на третьи сутки в полном составе вступили в городское ополчение, причем их капитан, рыжий Сигурд, пообещал поймать Аргантония и накормить его же дерьмом, предварительно завязав узлом его козлиную бороду (смертельное оскорбление у викингов).

Она вновь посмотрела в сторону моря, на обвисшие паруса морских разбойников.

Да откуда же столько денег у этого самого Аргантония? Вроде не богач, так, сын двоюродного Дяди брата отца нынешнего царя, безвылазно просидел в имении полжизни, и вот на тебе! Какая муха его укусила?

А страдать из-за него должны они с сестрой.

Чем больше Орландина размышляла над всеми этими событиями, тем все более странными и подозрительными они ей казались.

Конечно, в Империи бунты не такая уж редкость – раз в пять – десять лет обязательно какой-нибудь город или даже целая провинция поднимутся и устроят очередное непотребство.

Но в том-то и дело, что Тартесса это не касалось. Бунтов тут не помнят не то что старожилы, но ничего такого не упомянуто ни в городских хрониках, ни даже в преданиях.

Споры о престолонаследии если возникали, то решались, как положено по древним законам, дошедшим со времен Атлана. Либо по священному жребию в храме Посейдона, либо там же – в священном поединке на бронзовых мечах.

А народ тут всегда жил неплохо и зажиточно.

Да и вообще, чего бунтовать? Неужели простым людям не все равно, как будут звать того, кто ими правит? Так ведь восставали, уж никто не помнит сколько раз. Резали друг друга, гибли от голода и мечей легионеров и наемников, а потом уцелевшие гордились тем, как храбро дрались… непонятно из-за чего.

Вот теперь и тут то же самое.

Единственное доброе дело – осаждающие выпустили из города всех артистов и певцов. Посейдоновы состязания были священными даже для них.

Так что хоть ее мимолетный знакомый Стир в безопасности.