Одна из лодок была спущена на воду и тотчас же направилась вниз по течению. Спустя пару минут за ней последовала вторая лодка. Как только замер шум весел, Филипп радостно рассмеялся.

— Они до самого утра будут искать нас между портом и заливом. А после того примутся за поиски в самом Черчилле.

Не глядя он почему-то чувствовал, что Жанна сидит, опустив голову на руки, и переживает все то, что случилось. Но он не хотел тревожить ее и лишь тогда, когда услышал мгновенное судорожное рыдание, снова нагнулся над ней и слегка коснулся ее плеча. Он понимал, что независимо от того, что происходило у него на душе, он должен на время скрыть это и заботиться только о девушке.

— Вы прочли мое письмо? — ласково спросил он.

— Да, мсье!

— В таком случае вы легко можете понять, что имеете все основания довериться мне!

В его голосе одновременно зазвучали гордость, сила и уверенность в победе. Это был голос мужчины, знающего меру своих сил, — голос, согретый теплом великой любви и сознанием, что отныне он, Филипп Уайтмор, является единственным покровителем существа, самого дорогого ему на свете.

Жанна уловила все это и радостно вздрогнула. Она протянула обе руки, в темноте нащупала его руку и на одно Мгновение в полной неподвижности задержала свое весло в воздухе.

— Благодарю вас, мсье, — произнесла она едва внятно. — Я верю вам так, как могла бы верить только Пьеру!

Он вспомнил все слова, которые когда-либо слышал от женщин, и все они показались ему жалкими по сравнению с теми, что тихо произнесла Жанна. В легком прикосновении ее пальцев он нашел все те радости, о которых мечтал и которые может дать только любимая женщина. Он остался сидеть молча, почти без движения, когда Жанна ослабила свое пожатие и выпустила его руку.

— Я постараюсь доставить вас в Божий Форт, — произнес он, стараясь подавить в голосе все то блаженство, которое испытывал в душе. — Но вы должны дать мне самые точные указания, быть моим гидом!

— Божий Форт находится на расстоянии двухсот миль от Черчилла, выше по течению! — ответила она поняв, что он хотел сказать.

В продолжение десяти минут он греб изо всех сил, затем повернул к берегу и остановился на расстоянии какой-нибудь полумили от мелководья, близ которого разыгралась предыдущая сцена.

— Правда, — начал он, — это не совсем удобно, но все же мы должны остановиться здесь на некоторое время. Вам необходимо как можно скорее сделать перевязку на лодыжке. На носу находится сверток с платьями. Может быть, вам нужно что-нибудь? Я немедленно достану все, что хотите! Дать вам этот сверток?

— Благодарю вас, я сама разберусь в нем. Вы только помогите мне добраться до него.

Она подала ему руку, сделала попытку подняться, но тотчас же с сильнейшим криком боли упала на прежнее место.

Его самого удивило это обстоятельство, но он испытывал особую радость оттого, что она была больна. Он прекрасно знал, что она страдает и не может ни сидеть, ни стоять. Он вспомнил, что в лагере, из которого они только что бежали, она, несмотря на адские муки, встала и пришла к нему на помощь, — и вот именно эта отзывчивость и желание оказать ему содействие наполнили все его существо такой радостью, какой, казалось, он еще доселе не испытывал.

— Нет, вы не можете сами ходить, и мне придется поднять вас! — сказал он так, точно беседовал с малым ребенком. Его тон успокоил ее, и она не оказала ни малейшего сопротивления, когда он действительно поднял ее на руки. На один миг она снова оказалась совсем близко к нему, и, когда он перенес ее через скамью, ощутил рукой нежную теплоту ее лица.

— Я специалист по вывихам! — сказал он полушутливо, стараясь приободрить Жанну ввиду предстоящей мучительной пытки. — За последние три месяца мне пришлось перевязывать, по меньшей мере, шесть человек. Снимите, пожалуйста, ваши мокасины и чулки, и я сделаю вам перевязку.

С этими словами он вынул из кармана большой носовой платок и опустил его в воду, после чего сделал несколько шагов по берегу, где нашел индейскую иву. Нарезав с помощью карманного ножа довольно много коры, он прополоскал ее в воде, долго мял в руках и вернулся к девушке, которая успела к тому времени разуться. Ее голая ножка нежно светилась в лунном сиянии.

— Я предупреждаю, что вначале будет довольно больно, — ласково и сочувственно произнес он. — Но это — самое лучшее и верное средство! Назавтра вы так поправитесь, что сумеете свободно стоять на ногах и даже ходить. Вы легко переносите боль?

Он опустился пред ней на колени, едва решаясь прикоснуться к ее ноге.

— Не знаю! — ответила она. — Боюсь, что буду кричать!

Ее голос дрожал, но Филипп уловил в нем разрешение. Он сложил мокрый платок в виде бандажа, поверх него растянул ивовую кору, после чего осторожно взял одной рукой ногу девушки, а другой слегка коснулся поврежденного места.

— Еще раз предупреждаю, что вы вначале почувствуете довольно сильную боль! — повторил он, — но это будет длиться самое непродолжительное время.

— Готово! — крикнул он через несколько минут и нервно рассмеялся. Бандаж был наложен так туго, что Жанна совершенно лишилась возможности двигать ногой.

Покончив с перевязкой, он вернулся к лодке, а Жанна временно оставалась еще на прежнем месте. Он дрожал, чувствуя, как от безумной радости горит все его тело. Жанна что-то сказала ему, и ее голос звучал так нежно и вместе с тем так застенчиво, что он стал внимать ему, как мальчик, готовый сделать все, что только от него потребуют. Он был счастлив, что ночной мрак скрывает его лицо, но отдал бы все сокровища мира за то, чтобы увидеть в эту минуту выражение лица девушки.

— Я готова! — сказала она.

Он перенес ее в лодку и устроил на растянутых платьях так, что при желании она могла свободно спать. Впервые за все время свет падал таким образом, что он мог увидеть ее всю — от головы до ног. На один миг их глаза встретились.

— Вы должны во что бы то ни стало уснуть! — убедительно произнес он. — Вы будете спать, а я останусь на веслах всю ночь.

— А вы уверены в том, что Пьер не ранен серьезно? — с дрожью в голосе спросила она. — Может быть… может быть, вы просто скрываете от меня печальную правду?

— Уверяю вас, что пуля только поцарапала его! — ответил Филипп. — Я не допускаю возможности, что он ранен серьезно. Я, к сожалению, дорожил каждой минутой и никак не мог остаться с ним. Он в самый короткий срок присоединится к нам. Будьте совершенно спокойны!

Он занял свое место на корме, а Жанна довольно уютно устроилась на ложе из платьев и медвежьих шкур. В течение некоторого времени Филипп греб в абсолютном молчании. Он надеялся вначале, что какое-нибудь слово Жанны даст возможность продолжить начатый разговор. Он жаждал этого, несмотря, на то, что решил обеспечить девушке полный покой. Но ни единое слово не доносилось с носа лодки, и через полчаса Филипп убедился, что она вняла его словам и заснула.

Филипп чувствовал, что ночь утомляет его, и с волнением ждал, когда, наконец, дневной свет сменит ночной мрак, надеясь, что утром Жанна рассеет значительную часть его сомнений. Во всяком случае, он узнает кое-что из ее личной жизни и выяснит основные причины готовящейся атаки на Черчилл.

Он не выпускал из рук весел в продолжение еще одного часа, а затем зажег спичку и взглянул на часы, которые показывали три.

Жанна по-прежнему не шевелилась, но, когда спичка осветила пальцы Филиппа, он вздрогнул, услышав ее голос:

— Скоро утро, мсье?

— Приблизительно через час начнет светать! — ответил он. — Вы спали, и довольно крепко! Знаете…

Ее имя было на его губах, но у него не хватило ни духу, ни силы произнести его. А между тем в слове «мсье», которое произнесла Жанна, было что-то ободряющее.

— Знаете… я думаю, что вы голодны! — закончил он фразу.

Жанна приподнялась и села почти прямо на медвежьей шкуре.

— Там в узле вы найдете все, что нужно, мсье Филипп! — сказала она. — Если не ошибаюсь, имеются и маслины!