Он снова перегнулся через стол и продолжал:

— Послушай, Филь, клянусь тебе, что, если бы сейчас шла речь не об Айлин, я не пришел бы к тебе. Я не сомневаюсь в том, что она покончила бы с собой, если бы знала, что я все время был в курсе дел. Она откровенно призналась мне во всем, что сделала, рассказала также о том, что ей было известно относительно отца. Она находилась в таком ужасном состоянии, что я не счел возможным бросить ее. Я позабыл про ужасное письмо и нашел возможным уехать вместе с Брокау и его дочерью в Черчилл, где, впрочем, мы оставались очень недолго. Я решил не искать тебя больше. Айлин сослалась на нездоровье, и мы решили устроиться за городом, близ самой реки. Мы отослали в Форт двух индейцев, прислуживавших нам, так как решили, что в столь острый момент лучше будет, если мы останемся одни, без посторонних. Вот и все! Наш план расстроился, так как все своевременно раскрылось. Как только я узнал о смерти Торпа, я немедленно поспешил к тебе. Сознаюсь, что я пал настолько, что готов был защищать Брокау, но Айлин изменила весь мой план действий, и теперь я говорю с тобой ее устами. Она заявила мне следующее: «Грегги, вы любите меня. В таком случае вы должны рассказать Уайтмору все, что знаете. Только в том случае, если он простит нас — чего мы никоим образом не заслуживаем! — я могу быть вашей женой».

Он помолчал и затем закончил:

— Мне остается прибавить очень немногое. Я лично дал Брокау совет, который он решил принять без оговорок. Он готов передать тебе все права, а также капитал, хранящийся в банке, то есть шестьсот тысяч долларов. Кроме того, в погашение убытков, которые вызваны только его виной и его образом действий, он готов, по первому твоему требованию, отдать тебе все свои сбережения, которые достигают пятисот тысяч долларов. После этого он исчезнет навсегда! Что касается нас, то и нас ты больше не увидишь, ибо мы, то есть Айлин и я, не находим возможным оставаться в районе твоих работ. Теперь все зависит от тебя. Если ты находишь, что нас можно простить, то все будет сделано именно так, как я сказал тебе.

Филипп ни разу не перебил Грегсона во время его потрясающего рассказа. Он сидел на стуле, точно окаменелый. Ярость, возмущение и изумление были до того сильны, что они сожгли в его сердце всякую возможность реагировать на тот подлый поступок, который совершил человек, считавшийся когда-то его самым близким другом. Из этого полуобморочного состояния его вывел слабый стук в дверь. Он оглянулся и почувствовал, как кровь стремительно бросилась ему в лицо. Звякнула щеколда, и на пороге показалась Жанна. Сквозь слезы она видела теперь только человека, которого любила, и, не переставая судорожно всхлипывать, точно малый ребенок, протянула к нему беспомощные руки. Когда же он подбежал к ней и прижал ее к своему сердцу, она несколько раз подряд произнесла его имя и ласково провела рукой по его лицу.

Филипп забылся, но вдруг поднял глаза и увидел, как Грегсон с опущенной головой, точно побитая собака, направился к выходной двери. Он был слишком счастлив для того, чтобы не пожалеть человека, находящегося в беде, — поэтому он поднял руку и ласково произнес:

— Том Грегсон, если ты познал любовь, подобную моей, то возблагодари судьбу. Если я разрушу твое счастье, то тем самым я потеряю и свое. Скажи Брокау, что я принимаю все его предложения. А после того вернись и приведи Айлин. Моя Жанна полюбит ее, как женщина женщину!

Жанна подняла голову и только теперь увидела Грегсона. Он тотчас же переступил порог и исчез.

После того, как Грегсон ушел, Филипп и Жанна в продолжение нескольких минут стояли молча. Уайтмор проявлял свою радость только тем, что нежно и ласково проводил рукой по волосам молодой девушки. Их сердца были до того полны, что уста немели. Но Филипп не искал теперь слов, так как Понимал, что ничем не сумеет выразить те чувства, что обуревали его. Открытие, которое сделал Грегсон и которое должно было положить конец компании против него, было слишком незначительно по сравнению с той пыткой, что ждала теперь Жанну. Пьер и Торп — ее отец — умерли. Таким образом, тайна ее рождения была известна только Филиппу и вместе с ним должна была уйти в могилу. Казалось, он слышал отзвуки бури, которая бушевала в душе девушки, но все еще не находил слов для выражения собственных эмоций, и вот почему он ограничился только тем, что ласковее прежнего приподнял голову Жанны и напряженно и пытливо заглянул в ее глаза.

— Вы любите меня! — сказала она очень просто и так спокойно, что поразила Филиппа. — Я знаю, что вы любите меня!

— Что вам сказать? Я люблю вас больше всего на свете! — так же просто и бесхитростно ответил он.

Она опустила глаза, но тотчас же снова подняла их и посмотрела так, точно хотела увидеть всю душу любимого человека.

— Вы все знаете! — прошептала она через минуту.

Он так сильно прижал ее к себе, что она не могла больше двигаться, и коснулся своим лицом ее лба.

— Жанна! Жанна! Все сложилось именно так, как должно было сложиться! Я рад, что Пьер нашел вас в снегу. Я бесконечно рад, что женщина на портрете — ваша мать! Если бы все зависело только от меня, то я ничего абсолютно не изменил бы, потому что, если бы изменились обстоятельства, изменились бы и вы сами и не были бы той Жанной, которую я так люблю! Ведь правда? Дорогая моя девочка, вы много и сильно страдали, но есть ли что-нибудь на свете прекраснее страдания? Что еще так возвеличивает и укрепляет дух? Я тоже достаточно перенес на своем веку, но под конец судьбе было угодно свести нас вместе, и я не могу представить себе более счастливого и чудесного конца! Жанна, дорогая моя, поверьте…

Уходя, Грегсон оставил дверь слегка приоткрытой. Порыв ветра еще шире открыл ее. Вдруг в комнату ворвались звуки, которые оборвали Филиппа на полуслове и заставили Жанну задрожать всем телом.

В первый же момент оба поняли характер звуков. Это была ружейная перестрелка, которая доносилась с противоположной стороны горы, примыкающей к озеру. Во власти одного и того же импульса, держась крепко за руки, Филипп и Жанна бросились к двери.

— Это Сашиго! — простонала Жанна; о"а так дрожала, что с трудом произнесла дальнейшие слова. — Я совершенно забыла… Они дерутся там, а мы…

Мак-Дугал оставил свой наружный пост, где он ждал появления Жанны, и бросился в комнату.

— Там стреляют! — закричал он. — Что бы это могло значить?

— Нам необходимо выждать! — ответил Филипп. — Пошлите, Мак, двух человек на разведку. Я присоединюсь к вам, как только отведу мисс Д'Аркамбаль к жене Кассиди.

С этими словами он быстро удалился вместе с Жанной. Новый порыв ветра донес до них грохот выстрелов. Послышался оглушительный залп, который сразу заглох, а после него раздалось еще три-четыре отдельных выстрела. В продолжение нескольких секунд царила абсолютная тишина, а затем с вершины горы, которая все еще светилась во мраке ночи, разнесся победный и торжествующий крик индейцев, — крик полузвериный, мрачный в своей радости и напоминающий вой волчьей стаи, яростно несущейся за добычей.

И снова воцарилась прежняя угрюмая тишина.

— Кончилось! — тихо произнес Филипп.

Он почувствовал, как пальцы Жанны впились в его ладонь.

— Никто никогда не узнает, что произошло сегодня ночью! — закончил Филипп свою мысль. — Даже Мак-Дугал, который находился в двух шагах от нас, не может догадаться об истинном положении вещей!

Он остановился на расстоянии нескольких шагов от хижины Кассиди. Окна были довольно ярко освещены, и изнутри доносился счастливый и беззаботный смех детишек Кассиди.

— Жанна! — сказал Филипп, привлекая к себе девушку. — Вам придется сегодня переночевать здесь. Завтра утром мы отправимся в Божий Форт.

— Нет, Филипп, вы должны будете сегодня же проводить меня домой! — прошептала Жанна, глядя ему прямо в глаза. — Это необходимо! Пошлите кого-нибудь со мной, а вы… приходите к нам завтра утром вместе с… Пьером.