Филипп взял стул и сел рядом с Пьером, в лице которого не прочел ни малейшего страха перед ожидающей его судьбой. Глаза сохраняли изумительную ясность, а голос звучал даже сильнее прежнего.

— Я приговорен, мсье? — спокойно спросил он. — Я должен умереть?

— Да, Пьер, мне кажется, что надежды нет!

Влажные пальцы раненого крепко стиснули его руку. Его глаза мягко «блеснули, и он улыбнулся.

— Все к лучшему! — сказал он. — Верьте мне, что я очень рад такому исходу. Я чувствую себя почти хорошо. Ведь я проживу еще несколько часов?

— Да, Пьер, за несколько часов можно ручаться.

— В таком случае я благодарю судьбу и за этот последний дар! — произнес метис. — Мы здесь одни?

— Вы хотите, чтобы мы остались одни?

— Да!

Филипп кивнул Мак-Дугалу, и тот немедленно вышел в соседнюю комнату.

— Правду сказать, я очень рад тому, что умираю, — тихо произнес Пьер. — Вместе со мной умерло бы для меня все на свете, если бы я не знал, что вы любите Жанну и станете заботиться о ней после моей смерти. Мсье, я как-то говорил вам о том, что я люблю ее. Я обожал ее, готов был поклоняться ей, как божеству. Я теперь умираю почти счастливый, так как знаю, что умираю за нее. Если бы я остался в живых, то был бы обречен на страшные мучения, так как люблю только я. Она не должна никоим образом догадаться о том, что я люблю ее не так, как она любит меня. Я никогда не говорил ей о моих настоящих чувствах. Если бы она знала о моей любви, то очень страдала бы. Теперь, в последние минуты, я должен вам открыть, что она любила и любит только одного человека, и этот человек — вы, мсье!

Пьер с трудом перевел дыхание. Горячая волна крови залила лицо Филиппа. Правильно ли он понял слова метиса? Расслышал ли он его так, как надо? Нет ли тут ошибки?

Не отдавая себе отчета в том, что делает, он упал на колени рядом с ложем больного и отбросил нависшие на его лоб волосы.

— Да, я люблю Жанну, — тихо произнес он. — Но до этой минуты я не знал, что она любит меня.

— Но тут нет ничего странного! — возразил Пьер, глядя ему прямо в глаза. — Я объясню вам, и вы все поймете! Во мне есть еще некоторый запас сил, и я хочу рассказать вам все с самого начала. Может быть, я поступил неправильно. Вы сами скоро будете судить меня. Вы, конечно, помните рассказ Жанны о ребенке, которого я нашел в снегу на груди замерзшей женщины. Вот именно тогда для меня началась великая борьба, которая длилась до нынешнего дня. Надеюсь, мсье, что все рассказанное мной будет для вас так же священно, как и для меня самого?

— Оно будет и останется для меня священным на всю жизнь! — торжественно подтвердил Филипп.

Пьер молчал несколько минут. Казалось, он собирается с мыслями, так как ему предстояло в нескольких словах изложить трагедию, которая длилась так много лет. Два ярких пятна выступили на его щеках, и зноем повеяло от руки, сжимавшей руку Филиппа.

— Приблизительно двадцать лет тому назад в наш Божий Форт явился мужчина, — начал Пьер. — Он был очень молод и прибыл с юга. Д'Аркамбаль был тогда в расцвете сил: его молодая жена отличалась совершенно неописуемой красотой. Жанна говорила мне, что вы видели ее портрет, — тот самый, что висит лицом к стене. Д'Аркамбаль, как вы сами можете понять, обожал ее. В ней он видел всю свою жизнь. И вот… вы легко можете представить себе, что случилось. Человек, пришедший с юга, и молодая жена пожилого владельца форта в один прекрасный день исчезли.

Пьер закашлялся. На его губах выступила яркая полоса крови. Филипп осторожно вытер ее своим носовым платком, стараясь сделать это так, чтобы Пьер ничего не видел.

— Я слушаю вас, Пьер! — сказал он.

— Бегство жены разбило сердце Д'Аркамбаля, — продолжал метис. — Он уничтожил все то, что имело малейшее касательство к его жене. Он повернул ее портрет лицом к стене. Любовь его превратилась в ненависть, как это обычно бывает. Так прошло два года, и вот однажды я чисто случайно зашел слишком далеко от дома. Дело происходило в Барренах вечером. Я наткнулся на труп женщины, которая прижимала к своей груди живую девочку. Эта женщина, мсье, была жена Д'Аркамбаля. Она возвращалась в Божий Форт, но судьбе было угодно вынести свой приговор в тот час, когда несчастная почти добралась до цели. Я отнес Жанну к моей матери-индеанке и готов был уже доставить труп погибшей ее законному супругу, но вдруг меня поразила страшная мысль. Ведь Жанна не была родной дочерью Д'Аркамбаля! Она принадлежала человеку, который похитил у него счастье, жену и жизнь! Я уже тогда обожал маленькую девочку, которая ни в чем не была повинна, и вот почему, с согласия моей матери, я похоронил найденную мной женщину, а ребенка доставил в Божий Форт. Только таким путем мне удалось ее спасти. Вместе с ней мы спасли и Д'Аркамбаля. И никто до сих пор не догадывается о том, кто была женщина, которую я нашел ночью в снегу.

Он снова остановился для того, чтобы перевести дыхание.

— Лучше и благороднее нельзя было поступить, — промолвил Филипп.

— Вы находите? — с дрожью в голосе спросил Пьер.

— Я уверен в этом! — твердо заявил молодой человек.

— Все было бы очень хорошо, если бы вдруг не вернулся отец Жанны! — продолжал умирающий. — Я должен торопиться, мсье, потому что мне становится очень трудно рассказывать. Впервые он снова появился у нас с год тому назад и немедленно дал о себе знать Жанне. Он рассказал ей всю историю и, зная, что Д'Аркамбаль богат, решил эксплуатировать и его, и нас. Он стал угрожать, и мы поневоле должны были подчиниться ему, дали ему денег и заставили удалиться из наших краев. Он уехал, но затем снова вернулся. Именно о нем я сообщил Жанне, когда приехал из Черчилла и нашел вас близ Порогов. Я вызвался убить его, но Жанна и слушать не хотела об этом. Но, очевидно, богу угодно было, чтобы я убил его. Сегодня вечером это случилось.

Филипп не произнес ни слова, но еще крепче сжал руку Пьера и напряженнее прежнего стал смотреть в его блестящие глаза.

Тихий крик сорвался с губ метиса, и его слова вновь нарушили наступившую тишину.

— Мсье, именно Торп был отцом Жанны. Этот же человек иначе назывался лордом Фитцхьюгом Ли.

Он страшно закашлялся. Филипп приподнял его голову и прислонил ее к своему плечу. Его лицо было так же бледно, как и лицо метиса, когда тот перестал кашлять.

— У меня был с ним разговор наедине, незадолго до нашей стычки на скале, — хрипло продолжал Пьер. — Он прятался в лесу близ Черчилла, и в тот же день отправился в наш форт. Жанне я не хотел ничего говорить до самой последней минуты, но знал, что этот негодяй будет ждать нас дома. Так оно и случилось. В последнее время он стал являться к нам очень часто, два-три раза в неделю, и невыразимо мучил бедную девочку. Ссылаясь на то, что он ее отец, он заставлял ее ласкать и целовать его. Мы снабжали его деньгами, отдавали все, что у нас было. Мы обещали ему, в том случае, если он навсегда уедет отсюда, выплатить пять тысяч долларов в течение трех лет. Он согласился на наше предложение и обещал уехать, как только закончит здесь работу. А вся работа его, мсье, заключалась в том, чтобы разрушать ваши достижения. Он не постеснялся рассказать об этом Жанне, так как знал, что из страха перед ним она никому ничего не сообщит. Он дошел до того, что приказал Жанне являться к нему на дом. Он считал ее своей рабой, которая ни в чем никогда не посмеет отказать ему. Он поведал ей о заговоре, о готовящемся на вас покушении, о перехваченном письме, которое было адресовано Мак-Дугалу, и о замене его другим письмом, которое преследовало совершенно иные цели. Повторяю, что он нисколько не боялся ее. Она находилась всецело в его власти, и он издевался над ее ужасом и играл с ней, как кошка с мышкой. Но Жанна…

Спазма страдания исказила его лицо. Снова на его губах показалась кровь. По всему его телу пробежала такая сильная дрожь, что в продолжение минуты он ничего не мог сказать. Наконец он произнес с большим трудом.

— Ради бога, мсье… дайте мне воды… или чего-нибудь другого… Со мной творится что-то ужасное…