После массового убийства близ деревни Грачко[218] британский премьер-министр Тони Блэр взывал к косовским албанцам, убеждая их забыть о вражде. «Мы участвовали в этом конфликте, — сказал Блэр в пропитую пятницу в столице края Приштине, — ибо верим в справедливость, ибо верим, что это неправильно, когда этнические чистки и расовый геноцид имеют место в Европе в конце двадцатого столетия, но мы участвовали в нем не для того, чтобы репрессиям подверглось другое этническое меньшинство [косовские сербы]». Это добросердечные, возвышенные, пристойные слова, слова человека, который верит, что сражался и победил в справедливой войне, и для которого «справедливость» включает в себя идею примирения. Однако эти же слова выдают недостаток воображения. Творившееся с албанцами в Косово было зверством, чье темное воздействие на душу не утишат никакие увещевания людей вроде мистера Блэра. Может статься, что случившееся с ними никак не простить.

Трагично то, что это не первый раз, когда воображение дает сбой. В первые дни конфликта многие косовские албанцы тоже не могли представить себе масштабы ужаса, который надвигается на них. Во многих деревнях мужчины решили спасаться бегством, уверенные, что армия Милошевича собирается их истребить. Они спрятались в лесах, в горах, подальше от смертоносной хватки армии. Однако они допустили просчет — оставили дома семьи, не в силах поверить, что их женам, детям и престарелым родителям угрожает опасность со стороны наступающих солдат. Они не представляли себе, на какую жестокость способен человек.

Теперь давайте вообразим себе ужасное возвращение беглецов по завершении конфликта. Возбужденные, в радостном предвкушении, они подходят к своей деревне. Но еще прежде, чем войти, понимают, что случилось невообразимое. Поля усеяны окровавленными лохмотьями и отсеченными конечностями. Стервятники важно расхаживают и хлопают крыльями. Смрад. Мужчины этой деревни вынуждены взглянуть в лицо правде, которая примешивает к великому горю жгучий стыд и унижение. Они живы, потому что сбежали, но те, кого они любили, кого оставили дома, уничтожены вместо них. Тела, которые они теперь везут на телегах к месту погребения, словно бы выкрикивают сквозь саваны слова обвинения. Сын мой, я был немощен в своем преклонном возрасте, а тебя не было здесь, чтобы меня спасти. Муж мой, ты допустил, чтобы меня изнасиловали и убили. Отец мой, ты обрек меня на смерть.

Те, кто уцелел, рассказывают вернувшимся беглецам историю кровавой резни. Они рассказывают, как некоторые сербы из деревенских надели форму сербской армии и, пользуясь своим знанием местности, помогали убийцам выгонять напуганных до смерти албанцев из их укрытий. Нет, говорили они, этот дом можете не обыскивать, в нем нет подвала. Зато в этом доме вход в подвал под половиком, они будут прятаться там.

Теперь эти косовские сербы бежали. Однако Милошевич не хочет, чтобы они оставались в Сербии, где служили бы живыми доказательствами его поражения. А мистер Блэр хочет, чтобы они вернулись по домам, где будут находиться под защитой Кей-фор[219]. Они же не хотят возвращаться, опасаясь мести. И знаете что? Они правы. Они правы, а Тони Блэр с его видением нового Косово — «символом того, какими должны быть Балканы» — ошибается.

Я поддерживал операцию НАТО в Косово, полагая защиту человеческих прав перед лицом интервенции достаточно сильным и убедительным аргументом. Многие писатели, интеллектуалы, художники и bien-pensants[220] левого толка считали иначе. Одним из их аргументов был следующий: если Косово, то почему не Курдистан? Почему не Руанда или Восточный Тимор?[221] Как ни странно, подобного рода риторика на самом деле доказывает обратное тому, что, как представляется говорящему, он утверждает. Потому что, если бы и в тех случаях было бы правильно вмешаться, а Запад этого не сделал, это только подчеркнуло бы правомерность защиты косовцев; предыдущие промахи Запада лишь подтвердили бы, что, по крайней мере, на сей раз все сделано правильно.

Главное утверждение противников интервенции состояло и состоит в том, что на самом деле действия НАТО вызвали волну насилия, которую должны были предотвратить, что, если на то пошло, в кровавой резне виновата Мадлен Олбрайт[222]. Это представляется мне и предосудительным с точки зрения морали (потому что снимает вину с настоящих убийц), и откровенно неправильным. Отриньте эмоции и взгляните на устроенную Милошевичем резню с холодной рассудительностью. Сразу станет очевидным, что эти зверства тщательно планировались. Никто не разрабатывает детальный план уничтожения тысяч людей просто на случай, если потребуется спешно отражать атаку Запада. Кровавая резня планируется для того, чтобы устроить кровавую резню.

Верно, скорость и напор сербской атаки застали войска НАТО врасплох (снова воображение дало сбой). Что не позволяет винить войска НАТО. Убийцы виновны в тех убийствах, которые совершили, насильники виновны в изнасилованиях.

Но если мы имеем право вмешиваться и война действительно велась по идеалистическим соображениям, идеализм нынешней политики, кажется, приобретает все более мечтательный характер. Реальность же, как сообщают, возвращаясь из Косово, испытавшие ее на себе иностранные корреспонденты, не похожа ни на что виденное ими раньше, в Косово еще остаются немногие сербы, но защитить их, скорее всего, невозможно. Прежнее, многонациональное Сараево было уничтожено в ходе Боснийской войны[223]. Старое Косово тоже исчезло, очень может быть, что это и к лучшему. Идеал Косово, каким видит его мистер Блэр, недостижим. Он и его коллеги теперь вынуждены поддерживать создание свободного, этнически албанского сообщества, что представляется исторической неизбежностью. Послевоенный период не время для мечтаний.

Несколько лет назад в Кочине, на юге Индии, я отмечал Всемирный день взаимопонимания в местном Ротари-клубе. Главным спикером был американский креационист Дуэйн Т. Гиш[224]. который приписывал болезни современной молодежи распространяющемуся через образовательные системы во всем мире зловредному учению несчастного старины Чарльза Дарвина. Современную молодежь учат, что она произошла от обезьян! В результате — и это совершенно понятно — молодежь чувствует отчужденность от общества и «подавленность». Все остальное: пассивность, преступность, сексуальная распущенность и наркомания — лишь неизбежное следствие.

Я с любопытством отметил, что через несколько минут обычно вежливая индийская аудитория просто перестала слушать его лекцию. Сдержанный гул голосов становился все громче, заполняя помещение, пока окончательно не заглушил докладчика. Но Дуэйна это не остановило. Словно динозавр, не заметивший, что его племя вымерло, он продолжал твердить свое, пытаясь всех перекричать.

Однако уже этим летом рептильное племя мистера Гиша получит радостную весть. Решение Канзасского совета по вопросам образования[225] исключить теорию эволюции из рекомендованных учебных и экзаменационных программ само по себе является убедительным свидетельством ошибочности великой теории Чарльза Дарвина. Если бы Дарвин побывал в Канзасе 1999 года, он обнаружил бы живое доказательство того, что естественный отбор не всегда имеет место, что самые глупые и неприспособленные иногда выживают и человеческая раса, таким образом, способна эволюционировать в обратном направлении, к этим угнетающим юношество обезьянам. Но случай с Дарвином не единственный. Очевидно, Большой Взрыв обошел стороной Канзас; во всяком случае, это одна из имеющихся теорий. Таким образом, на одной чаше весов мы имеем теорию относительности, космический телескоп «Хаббл» и все, пусть несовершенные, зато собранные по крупицам знания человечества, а на другой — Книгу Бытия. В Канзасе чаши уравновешиваются.