— Я надеюсь это у тебя от стресса?
Я молча смотрю в чашку, в пустую чашку, такую же пустую, как давно мое сердце.
АЛАН
— Завтра партнеры прилетают, ты уверен, что в Вегас, я полечу вместо тебя? — Майкл смотрит на меня, отпивая виски, а я развалившись на диване, разглядываю свою изрисованную руку.
Были времена… Жалею? Нет, ни сколько, но многое приходит с годами, не важно, сколько тебе лет, важно, как ты себя чувствуешь, кем внутри и важно тигр ли ты или шакал по жизни.
— Зверь, может, хватит? Ты че их всех грохнуть решил? Тебе 35 скоро брат, — Майкл затягивается сигарой. — Да и Анька, о ней подумай.
Я усмехаюсь, то, что мне 35 меня явно не тормозит, а вот Анька да. У каждого героя формируется определенный характер, и я становлюсь не исключением, он у меня давно сформировался и здесь даже Анька не повлияет.
— Сегодня стрела, — спокойно отвечаю я. — Валет попал на бабки, но есть плюс…
— Бабки?
— Сдурел? Там будет Френсис, он очень хорошо знает, где найти Акелу. Акела… По Маугли был честным, справедливым волком, а в жизни конченное дерьмо.
Майкл смотрит на меня и откладывает сигару.
— Брат, давай серьезно. Акелу никто никогда не видел, это очень крутой мужик, коронованный вор, даже если ты найдешь его, грохнешь, ты пару дней не проживешь за его убийство.
Я прищуриваю глаза.
— Что же тогда прожил, что дружка его завалил? Он брата моего убил и Наташку, на Анькиных глазах, думаешь, она гордится мной, что я не могу его найти?
— Алан, — Майкл с грохотом ставит стакан на стол. — Анька гордится тобой, что ты есть, как ты не понимаешь? Случись, что с тобой…
Я смотрю Майклу в глаза, вместе зона, вместе бизнес, вместе росли…
— А ты на что?
Майкл вздыхает.
— Я не брошу ее, но ей нужен ты, она любит тебя. Ты ей нужен живой.
Я молчу, так всегда говорила мне мама, что я ей нужен живой, говори брат… Только вот я жив, а их уже нет… Встаю с дивана, закуриваю и подхожу к окну. Зверь-вот, как меня называют, возможно, не зря, я порву глотку, я хорошо знаю, любому порву и за себя и за близких. Меня не просто уважают, меня боятся, я порой сам себя боюсь. Я знаю, что цель моей жизни, дать Аньке то чего не сумел и не успел мой брат, а также найти того, по чьей вине, он все это не успел, по чьей вине какое-то дерьмо живет, а Анара нет, и больше никогда не будет…
— Алан. Мы с тобой столько лет дружим, ответь мне на одну вещь.
Я лишь молча киваю головой, хорошо знаю, что он сейчас спросит. Про бабу в моей жизни… Была одна, очень давно была. Большие глаза, нежная улыбка и я пацан оборванец, готов был все бросить к ее стройным ногам, млел, как мальчик, вот только когда меня закрыли первый раз, со мной закрыли и ее любовь. Я на зоне часто вспоминал, как дарил ей золото, кидал к ее ногам все, как воровал, получал от брата, потом когда вошел в бригаду Анара, все равно продолжал закидывать ее всем, не поменял на другую, а жил ей, дышал ей… Глупый наивный мальчик, тогда я верил, что эта шкура будет меня ждать, но узнав через полгода то, что она выходит замуж за очень близкого мне человека не мог поверить, не мог признать предательство двух близких мне людей, помню, как выл в одиночке словно волк на луну, разбивал кулаки в кровь, но верил то что это неправда.
— Ты бабу себе не заводишь, потому что за столько лет Наташку не забыл?
Я поворачиваюсь и усмехаюсь.
— Нет, я давно ее забыл, просто с ней к бабам ненависть поселилась. Да и о мертвых либо хорошо, либо ничего. Я давно ее простил. Вот ты женился, когда у тебя все есть, на молодой красивой, а лишишься ты всего, уверен, что она не уйдет?
Майкл пожал плечами.
— Другую встречу, правда Римма мне детей родила.
Я сажусь на диван и наливаю себе виски.
— Какая разница? Значит не так сильно любишь раз другую встретишь, да и вообще че за лирика? Какая любовь? Мне бля 35 почти по твоим словам, мне только и осталось, что девок трахать, молодых и красивых. Так что не лечи меня, а давай лучше выпьем.
Майкл кивает головой и тоже усмехается.
— Ты неисправим Зверь, я уверен, встретится на твоем пути баба такая, что ты втрескаешься, как пацан.
Я заливаюсь хохотом, давно так не смеялся.
— Не переживай братух, ты об этом узнаешь первым.
Выпиваю до дна и закуриваю вновь, я уверен такого не будет, но смотря на многих друзей, чувствую, что порой действительно хочется быть кому-то нужным, чувствовать на шее руки не очередной бл…ди, а той за которую ты отдашь все, но слишком давно, я уже это испытал и уверен, второй раз такого уже не будет.
Застегиваю у зеркала рубашку, поправляю рукава и вижу внезапно позади себя отражение Ани.
— Ты куда-то собираешься?
Я оборачиваюсь.
— Да, по делам.
Аня садится на подлокотник дивана.
— На стрелу?
Я вздыхаю, а моя племянница не только очень красива, но у нее еще потрясающе длинные уши.
— Много будешь знать, скоро состаришься, — щелкаю ее по носу.
Аня сердито смотрит на меня, а потом берет за руку.
— Алан. Ты все, что у меня есть, я не хочу, чтобы тебя не стало, как папы и мамы.
Внутри все переворачивается, снимаю ее с подлокотника и прижимаю к себе, глажу по волосам. Аня тоже, все, что у меня есть…
— Девочка моя, ты меня никогда не потеряешь. Я тебе обещаю.
Аня поднимает голову и смотрит на меня.
— Ты никак папа, ты другой, порой мне кажется, папа так сильно не любил меня, как ты.
Я вновь щелкаю ее по носу, я люблю ее, единственного человека на свете по-настоящему сильно люблю и даже представить не могу, что со мной будет, если с ее головы упадет хоть один волос и что будет с тем, по чьей вине, это случится…
АЛИНА
Я лежу в номере отеля и смотрю в потолок, просто равнодушно смотрю, совсем не думая ни о чем. Хуже уже все равно не будет, а если и будет, то я привыкла, я неудачница…
— Алин, — Тим подходит и садится рядом. — Идти надо сегодня.
Я все также молчу, мне так все равно… Даже страха не осталось и слез нет, наверное, вот именно так и можно разлюбить, когда окончательно разочаровываешься в человеке, которому ты все подарил.
— Скажи мне, ты беременна? — внезапно спрашивает он.
Я сажусь на кровати и смотрю в его красивое лицо, в этот момент понимаю только одно, все, что я чувствовала к нему, пропало все, больше нет нас, есть я и есть он. Отдельно… Навсегда…
ГЛАВА 3
АЛИНА
— Алина, прекрати. Ты убила троих человек, мы собираемся смываться за границу, мало ли что.
— Что мало ли что? Зассал?
Тим меняется в лице.
— Не смей так со мной разговаривать, поняла?
Я усмехаюсь.
— А как надо? Ты их должен был убить, а не я.
Тим смотрит на меня.
— Не захотел руки марать, еще вопросы?
У меня потемнело в глазах, хотя, что я ожидала. Так все и было, а я…
— Я с тобой ни на какое дело не пойду, — решительно отрезаю я. Даже не думай, меня с тобой больше ничего не связывает.
Тим ухмыляется.
— Напугала баба, ежа голой жопой. Думаешь страшно? Пойдешь, как миленькая или я тебя ментам сдам. Забыла, на ком бар оформлен, кто хозяйка по документам, а, как мы деньги отмывали, любимая, тоже забыла?
Я резко вскакиваю с кровати, даю ему оглушительную пощечину, Тим отшатывается.
— Только попробуй.
Тим хватает меня внезапно за горло и прижимает к стене.
— Играем по моим правилам детка. А если мне что-то не понравится, живо уедешь на зону, рожать будешь там.
Потом, оттолкнув от себя, хватает пиджак и идет к двери. Когда она за ним закрывается, я беззвучно сползаю по стене на пол. В глазах нет слез, но в сердце цело море, меня всю знобит, боль от осознания того что я дура, приходит почти сразу. Почему то, я начинаю понимать, что он никогда меня не любил, а вот я решала за нас двоих все, я была удобна и не более того. Взъерошиваю волосы и хочу разрыдаться в голос. Не могу больше сдерживаться, прижимаю ладони к щекам, но понимаю нельзя, я сильная, я должна все это выстоять, ведь я теперь не одна. Встаю и иду к балкону, тянусь к сигаретам, лежащим на тумбочке, и затягиваюсь дымом, обещая себе, что брошу. Я не дам ему убить частицу себя, я рожу, я воспитаю и загрызу любого, кто только тронет моего ребенка, кто посмеет обидеть. Никогда не стану похожей на мать, не променяю дочь на мужика. Сжимаю сигарету в пальцах крепче, все, что я сейчас чувствую, я не могу объяснить, просто мне очень больно, хочется выть. Меня поймет любая женщина, разочаровавшаяся в жизни, в мужчинах, в неудачном детстве. Я не привыкла быть слабой, с самого раннего детства знала то что матери не нужна.