Через несколько минут она отпустила слуг, сказав, что сама запрет входную дверь. Убедившись, что нее разошлись, Аннабел прихватила ключ от конторы и вышла через заднюю дверь в сад — так проще было пройти незамеченной.
Пивоварня находилась всего в нескольких шагах от дома, а других домов поблизости не было — только конюшни и бондарня, закрытая на ночь. Конечно, трудно было представить, чтобы кто-нибудь заметил ее сейчас, но все же Аннабел пожалела, что отец когда-то настоял на освещении улицы газовыми фонарями — в темноте ей было бы спокойнее.
Когда из тени у черного входа на пивоварню внезапно вышла темная фигура, Аннабел едва не вскрикнула от страха. Но уже в следующую секунду она поняла, что это Джаррет. Когда же он приблизился к ней и она увидела его лицо, сердце ее болезненно сжалось. Сейчас перед ней был вовсе не тот Джаррет, который когда-то подшучивал над ней, и не тот, который сводил ее с ума своими пьянящими поцелуями, и даже не тот, который злился на нее сегодня в ратуше.
Сейчас лицо Джаррета походило на маску, высеченную из камня. Было ясно: он ожесточил против нее свое сердце и теперь, очевидно, собирался мстить.
Ей же оставалось лишь молить Господа, чтобы не покинул ее, если она проиграет. Потому что отдаваться такому Джаррету она не могла. Ни сегодня, ни когда-либо в дальнейшем.
Весь последний час Джаррет готовился к встрече с Аннабел. Переодеваясь в более подходящий костюм для тайного свидания с этой… гнусной обманщицей, он отчаянно пытался укрепить в своей душе те бастионы, которые она еще не успела разрушить за эти дни, заставлял себя забыть все то, что восхищало его в этой женщине.
Да, она была не просто обманщицей, а именно гнусной обманщицей. Ведь она не только лгала сама, но и заставила лгать всех остальных членов своего семейства. И она внушила ему, Джаррету, что ее план вполне жизнеспособен, хотя все это время знала о пьянстве своего брата. Более того, она даже разыграла в своем доме весьма правдоподобную сцену с доктором. И в результате заставила его поверить в нее.
Но почему же он с такой легкостью ей поверил? Черт возьми, ну почему эта женщина так на него воздействовала? Ведь он же, казалось бы, уже давно усвоил, что нельзя доверять малознакомым людям, в том числе — хорошеньким женщинам.
— Ты так рано… — пробормотала она, проходя мимо него к двери.
— Жду не дождусь ночного пиршества, — ответил он с усмешкой. — Хочу, чтобы у меня было побольше времени — дабы как следует насладиться своим выигрышем.
Джаррет окинул ее дерзким взглядом, чтобы напомнить, как именно собирается мстить. Но вместо ожидаемого румянца у нее на щеках он увидел пламя ярости в ее глазах.
— Насладишься, если выиграешь? А я в этом вовсе не уверена.
Аннабел сунула ключ в замочную скважину, а Джаррет, приблизившись к ней сзади, прошептал ей в ухо:
— А вот у меня уверенность имеется. Причем полнейшая!..
Аннабел слишком долго возилась с замком — руки ее дрожали, — и он, взяв у нее ключ, тут же отпер дверь. Вернув ей ключ, Джаррет отступил в сторону и добавил:
— Да-да, полнейшая уверенность.
— Я однажды обыграла тебя и могу снова обыграть, — пробурчала Аннабел.
Он негромко рассмеялся.
— А знаешь, как меня называют в игорных домах Лондона?
— Наглецом?
Джаррет хмыкнул и ответил:
— Нет, Королем пикета. Я практически не проигрываю.
Аннабел отворила дверь. Переступив порог, она заявила:
— В таком случае мы не в равном положении. Предложить именно пикет — это с твоей стороны не по-джентльменски.
— Что, ж, согласен, — ответил он, закрывая за собой дверь. — Но я в данном случае вовсе не пытаюсь быть джентльменом.
Взяв кремний, Джаррет зажег свечу и вставил ее в подсвечник. Когда же Аннабел сняла свой шерстяной плащ, он едва сдержал возглас восхищения. На ней было все то же вечернее платье, которое так поразило его на вечере в ратуше.
— А может, нам следует уравнять наши шансы и выбрать какую-нибудь другую игру? — спросила Аннабел неожиданно. — Если тебя не устраивает вист в две руки, то можно сыграть в ирландский вист, как предлагал твой друг Мастерс. Вряд ли эта игра сильно отличается от обычного виста. Только объясни мне, пожалуйста, правила. Не сомневаюсь, что я быстро освою ирландский вист.
Джаррет язвительно, рассмеялся:
— О, с удовольствием объясню! — Он вдруг схватил Аннабел за бедра и привлек к себе, так что она тотчас ощутила его стремительно нарастающее возбуждение. — Вот что такое ирландский вист, моя дорогая. — Он сделал несколько резких движений бедрами, — Так валет берет туза, понимаешь?
Он рассчитывал смутить Аннабел, но ему это не удалось. Пожав плечами, она пробормотала:
— Что-то не понимаю… Конечно, с «валетом» все более или менее ясно, а вот…
— Пиковый туз, — это проститутка на жаргоне, — объяснил Джаррет. — Имеется в виду треугольник темных волос у женщины между ног. Таким образом, получается, что валет берет туза.
Аннабел оттолкнула его и с отвращением в голосе прошептала:
— А почему «ирландский» вист?
Джаррет пожал плечами:
— Понятия не имею. Возможно, потому, что мы, англичане, обвиняем ирландцев во всех грехах. «Ирландские корни», к примеру, означают мужские половые органы, а «ирландская зубная боль» — мужское возбуждение.
Джентльмен никогда не стал бы рассказывать подобные вещи даме благородного воспитания, но сегодня Джаррет не чувствовал себя джентльменом. Он думал, что Аннабел ударит его за грубость… и даже отчасти надеялся на это.
Но она с усмешкой проговорила:
— Боже, какие же вы, мужчины, дети… Это вы так развлекаетесь, когда рядом нет женщин? Придумываете столь пикантные термины? Пиковый туз — надо же!..
Джаррет тоже усмехнулся:
— Совершенно верно! Развлекаемся, придумывая термины. А также изобретаем способы, как добраться до этого самого туза.
Тут на щеках ее наконец-то вспыхнул румянец, и она, резко отвернувшись, направилась к камину.
— Нужно развести огонь. У меня не было времени переодеться, а здесь довольно прохладно.
— Что ж, разведем, — пробормотал Джаррет, когда она наклонилась к каминной решетке. — Тут и впрямь прохладно. А ведь тебе придется снять даже и это платье, не могу этого дождаться. Весь вечер представлял, как это будет происходить.
Аннабел замерла на несколько мгновений. Потом, взглянув на него через плечо, спросила:
— Не слишком ли ты уверен в себе?
— Я всегда в себе уверен.
Тут она вдруг выпрямилась и, посмотрев ему в глаза, тихо проговорила:
— Наверное, ты теперь считаешь меня шлюхой.
Джаррет смутился.
— Почему ты так решила?
— Ну, потому что я… В общем, из-за Руперта.
— Одна ночь страсти с «настоящей любовью» — за это женщину едва ли можно назвать шлюхой.
— Тогда почему же твое отношение ко мне так резко изменилось? Почему ты ведешь себя так грубо и позволяешь себе говорить мне… столь шокирующие вещи?
Потому что он хотел, чтобы она почувствовала то же, что почувствовал он, узнав о ее лжи. Ведь оказалось, что эта прелестница всего лишь играла с ним, чтобы получить желаемое.
— Шокирующие вещи? — переспросил Джаррет. — Но ты ведь сама заговорила об ирландском висте, не так ли?
— Дело вовсе не в этом. — Она покачала головой. — Просто ты сейчас такой холодный, такой злой…
Боль, прозвучавшая в ее голосе, еще больше смутила Джаррета. Но он по-прежнему не мог обуздать свой гнев.
— А ты разве не понимаешь, почему я стал такой? Ведь ты лгала мне…
— Если бы не лгала, ты бы сюда не приехал. Я сделала то, что должна была сделать.
— И сейчас делаешь тоже, — констатировал он ледяным голосом.
Она с вызовом вскинула подбородок:
— Да, делаю то, что должна.
— А я-то думал, что ты…
— Невинная и целомудренная девственница?
