Она посмотрела на Томми.

— И интересно, зачем?

Ответа на это у Томми не было. Он посмотрел на миссис Боскоуэн. Тетушка Ада назвала бы ее дурой малахольной, но Томми так о ней не думал. Она была рассеянной, постоянно перескакивала с одного на другое. Казалось, то, что она говорит, не имеет почти никакого отношения к тому, что она сказала минутой раньше. Она из тех людей, которые себе на уме и предпочитают особенно не распространяться. Любила ли она своего мужа, ревновала его или презирала? Право, ни по ее манерам, ни по словам сказать этого было нельзя. У Томми, однако, возникло чувство, что дорисованная под мостом лодка причинила ей беспокойство. Ей не нравилось, что эта лодка там. И он вдруг подумал, а истинно ли сделанное ею заявление? Неужто она и вправду могла помнить, хотя прошло уже много лет, нарисовал Боскоуэн лодку под мостом или нет? Лодка и впрямь казалась маленькой и незначительной. Да если бы еще в последний раз она видела картину год назад… но ведь она видела ее много раньше. И картина причинила миссис Боскоуэн беспокойство. Томми снова посмотрел на миссис Боскоуэн и увидел, что она сама смотрит на него. Ее курьезные глаза остановились на нем не с вызовом, а всего лишь в задумчивости. В глубокой задумчивости.

— Ну и что вы собираетесь теперь делать? — спросила она.

Хоть это-то было легко. Проблемы, что делать теперь, у Томми не было.

— Вечером поеду домой — посмотрю, нет ли каких вестей от жены. Если нет, завтра же отправлюсь в этот самый Саттон Чанселлор. Я надеюсь, что смогу отыскать жену там.

— Это еще как сказать, — проговорила миссис Боскоуэн.

— Что значит «как сказать»? — резко спросил Томми.

Миссис Боскоуэн нахмурилась, затем пробормотала как бы самой себе:

— Интересно, где она?

— Кто?

Миссис Боскоуэн уже успела отвести от него свой взгляд, но сейчас снова на него посмотрела.

— О-о, — протянула она, — я имела в виду вашу жену. — И добавила:

— Я надеюсь, с ней все в порядке.

— А почему с ней не должно быть все в порядке? Скажите, миссис Боскоуэн, с этим местечком что-нибудь не так — с Саттон Чанселлор?

— С Саттон Чанселлор? С местечком. — Она помолчала. — Да нет, не думаю. Не с местечком.

— Я, вероятно, имел в виду дом, — поправился Томми. — Дом у канала. А не деревню Саттон Чанселлор.

— Ах, дом, — сказала миссис Боскоуэн. — Право, это был хороший дом. Предназначенный для возлюбленных.

— А там живали возлюбленные?

— Иногда. Право, не так часто. Если дом построен для возлюбленных, в нем должны жить возлюбленные.

— А не использоваться по другому назначению.

— А вы быстро соображаете, — сказала миссис Боскоуэн. — Вы поняли, что я имела в виду, правда? Нельзя использовать дом, предназначенный для одного, для чего-то другого. Дому это может не понравиться.

— Вы что-нибудь знаете о людях, которые там жили в последние годы?

Она покачала головой.

— Нет. О доме я вообще ничего не знаю. Понимаете, в моей жизни он не играл никакой роли.

— Но вы думаете о чем-то… нет, о ком-то?

— Да, — призналась миссис Боскоуэн. — Тут вы, наверное, правы. Я думала… о ком-то.

— Вы не могли бы рассказать мне о человеке, о котором вы думали?

— Право, тут и рассказывать-то нечего, — ответила миссис Боскоуэн. — Иногда, знаете, вдруг захочется знать, где какой-то человек. Что с ним… как он… Возникает какое-тo чувство… — Она махнула рукой. — Хотите копченой селедки? — спросила она вдруг.

— Копченой селедки? — Томми был ошарашен.

— Ну у меня тут есть две или три копченых селедки. Я думала, может, вам следует перекусить, прежде чем сядете в поезд. Вокзал Ватерлоо, — сказала она. — Я имею в виду, на Саттон Чанселлор. Раньше нужно было бы пересаживаться в Маркет Бейсинге. Я полагаю, и сейчас так.

Томми давали понять, что пора уходить.

Таппенс заморгала. Все было как в тумане. Она попыталась оторвать голову от подушки, но тут же поморщилась от резкой боли, и голова вернулась в прежнее положение. Таппенс закрыла глаза. Вскоре она открыла их, снова и снова заморгала.

Будто совершив подвиг, она узнала свое окружение. «Я в больничной палате», — подумала Таппенс. Довольная пока таким прогрессом, она больше не пыталась делать никаких выводов. Она в больничной палате, и у нее болит спина. Почему она болит, почему сама она в больничной палате — в этом она была не уверена. «Несчастный случай?» — пронеслось у нее в мозгу.

У коек сновали нянечки. Это казалось вполне естественным. Она закрыла глаза и осторожненько попыталась подумать. На мысленном экране возникло слабое изображение старческой фигуры в клерикальном облачении. «Отец?! — с сомнением сказала Таппенс. — Это отец?!». Вспомнить она оказалась не в состоянии. Просто она так полагала.

«Но почему я лежу больная в больнице? — подумала Таппенс. — Я имею в виду, я ведь сестра в больнице, значит мне полагается быть в униформе. В униформе ДМО»[14].

— О боже, — сказала Таппенс.

Вскоре перед ее койкой материализовалась нянечка.

— Чувствуем себя лучше, дорогая? — с напускной бодростью сказала она. — Это же здорово, правда?

Здорово ли это, Таппенс вовсе не была уверена. Нянечка сказала что-то о чашке чая.

— Я вроде как пациентка, — с некоторым неодобрением сказала Таппенс самой себе. Она полежала спокойно, восстанавливая в памяти разрозненные мысли и слова. — Солдаты, — сказала Таппенс. — Члены ДМО. То есть, разумеется, я же член ДМО.

Нянечка принесла ей немного чая в какой-то поилке и поддерживала Таппенс, пока та пила. Боль снова стрельнула по всей ее голове.

— Я член ДМО, вот кто я такая, — сказала Таппенс вслух.

Няня посмотрела на нее, как будто ничего не поняла.

— У меня болит голова, — добавила Таппенс.

— Скоро ей будет легче, — сказала няня. Она убрала поилку, сообщив сестре на ходу:

— Четырнадцатая проснулась. Впрочем, она довольно слабая.

— Она что-нибудь сказала?

— Сказала, что она весьма важная персона, — ответила няня.

Палатная медсестра легонько фыркнула, показывая тем самым, как она относится к обыкновенным пациентам, которые корчат из себя бог знает кого.

— Ну это мы еще посмотрим, — сказала сестра. — Поживей, няня, не весь же день держать в руках эту поилку!

Таппенс в полудремотном состоянии лежала на подушках. Она еще не преодолела ту стадию, когда мысли проносились у нее в голове в довольно неорганизованной манере.

Она почувствовала, что тут непременно должен оказаться кто-то, кого она хорошо знает. Странная какая-то больница. Не такую больницу она помнила. Не в такой она работала нянечкой. «Там были все солдаты, вон в чем дело, — сказала Таппенс самой себе. — Хирургическая палата, я присматривала за рядами А и Б». Она подняла веки и еще раз огляделась. Этой больницы она определенно никогда раньше не видела. И сама она не имеет никакого отношения к выхаживанию хирургических больных, неважно военных или нет.

— Интересно, где же это, — сказала Таппенс. — В каком месте? — Она попыталась вспомнить название какого-нибудь города. Единственное, что пришло ей в голову, были Лондон и Саутгемптон.

У койки появилась палатная медсестра.

— Чувствуем себя немного лучше, я надеюсь, — сказала она.

— Я в полном порядке, — заявила Таппенс. — А что со мной такое?

— Вы ушибли голову. Я полагаю, вам довольно больно, нет?

— Больно, — ответила Таппенс. — Где я?

— В Королевской больнице Маркет Бейсинга. Таппенс переварила эту информацию, но та ничего ей не подсказала.

— Старый священник, — сказала она.

— Простите?..

— Да так, ничего. Я…

— Мы еще не занесли вашу фамилию в карту диетического питания, — сказала палатная сестра.

Она держала наготове ручку «Бик» и вопрошающе смотрела на Таппенс.