Двадцать третьего августа штурмовали Таганрог. Тридцатого взяли его.
Неожиданное произошло третьего сентября. Василька Жигайлова направили в штаб бригады, а оттуда прямым сообщением в Ставрополь, в Суворовское училище.
Мальчишки-суворовцы с восторгом смотрели на юного фронтовика-танкиста с гвардейским значком на груди.
А Василий даже ночами учился, чтобы не отставать от своих однолеток. Незаметно он пробирался в классную комнату и при тусклом свете маленькой электрической лампочки учил уроки, учил немецкий язык, который, как он ответил начальнику училища, «сто лет не нужен ему», но звание гвардейца не позволяло отставать в учении.
И вдруг страшная катастрофа. В сорок седьмом он ослеп. Сказалось незначительное, на первый взгляд, ранение в бровь.
В Ростове сделали операцию правого глаза, зрение частично возвратилось, но с училищем пришлось расстаться.
Приехал в Дивное, село, где он родился. Здесь началась новая, трудовая жизнь.
Подруги
А Неля нервничала дома. Квартира заперта, и Джульбарса, красивую, огромную овчарку, не на кого было оставить. Один пес оставаться никак не хотел.
— Джульбарс, ну как ты не понимаешь, что я иду в госпиталь? Тебе туда нельзя. Ясно? Псина ты разумная, а вот не понимаешь, что идет война. И нам всем тяжело: и отцам нашим, что на фронте, и нам. Сиди дома.
Но у собаки даже после столь убедительных доводов не появилось желания разлучаться с хозяйкой. Неля высоко подняла черные брови, что-то соображая. Голубые глаза лукаво посмотрели на собаку.
— Подожди же, сейчас я заложу камнями окно в сарае и закрою тебя. Не вырвешься, не думай!
Заперев, наконец, Джульбарса, она облегченно вздохнула и пустилась по улице.
Запыхавшись, Неля вбежала в класс:
— Я очень виновата… Все Джульбарс… Пока я нашла, куда его запереть.
Нелю прервал дружный смех. Она с недоумением перевела взгляд туда, куда смотрели ребята, и… ахнула: в открытых дверях класса стоял Джульбарс.
— Противный! — закричала Неля со слезами. — Как же ты выбрался оттуда? Ты ж теперь и в госпиталь за нами потащишься!
Джульбарс виновато посмотрел на хозяйку, но чувствовалось — «сдавать завоеванных позиций» не собирался.
После короткого совещания ребята решили: Джульбарс пойдет с ними в госпиталь и подождет их во дворе.
Увидев Джульбарса, вахтер, седобородый старичок, забеспокоился:
— С собакой нельзя!
— Мы этого артиста здесь оставим. Он не выступает! — пошутил кто-то из ребят.
— Джульбарс, тубо! — приказала Неля.
Постояв немного, овчарка отошла к цветочной клумбе и легла, не спуская глаз с двери.
Валя подала знак начинать. Маленькая девочка из четвертого класса открыла концерт стихотворением Исаковского «Наказ сыну». Потом играл оркестр, ребята танцевали, пели. Объявили Нелин номер.
Ее голос сразу покорил слушателей. В открытые окна песня неслась на улицу.
Джульбарс услышал голос хозяйки, привстал, навострил уши… Вахтер как раз отлучился на несколько минут. Собака рванулась в дверь, огромными прыжками пронеслась по серой мраморной лестнице, мигом очутилась на третьем этаже и вбежала в зал. Мгновение — и Джульбарс оказался на сцене. Сел у ног хозяйки и невозмутимо посмотрел на публику. Зал зашумел.
— Вот так артист!
Под громкие рукоплескания Неля с Джульбарсом ушла со сцены.
Концерт очень понравился раненым.
Во дворе восьмиклассники столкнулись с группой девушек.
— Что они здесь делают? — спросила Валя у парторга, провожавшего их.
— Это комсомольская бригада, — пояснил парторг. — Работают у нас в столовой.
— Постоянно работают? — спросила Неля.
— Нет, они общественницы.
Вдруг одна из комсомолок крикнула:
— Неля! Валя!
Девочки остановились. К ним подбежала рослая, с озорными глазами, подстриженная под мальчика Женя Буланова. Раньше она училась вместе с ними, а потом перешла в ремесленное училище.
— Вы у нас выступали?
— С каких это пор «у вас»? — удивилась Валя.
Женя улыбнулась, и, кажется, улыбнулись веснушки: а ее лице.
— Я так привыкла, что считаю госпиталь своим.
Валя попросила:
— Поговори о нас, Женечка. Мы тоже хотим быть своими. Все будем делать. Все!
— Хорошо, я поговорю с Аней Ивановой. Это секретарь горкома комсомола. Я тогда вам скажу. Договорились?
— Ладно! — согласились подруги и побежали к воротам догонять товарищей.
На третий день Валя и Неля уже работали в столовой госпиталя. На кухне чистили картошку, рыбу. Все, что им ни предлагали, делали охотно.
Как-то начальник госпиталя разрешил комсомольской бригаде навестить палаты тяжелобольных. Пришли с цветами, книгами, бумагой. Медицинская сестра открыла дверь четвертой палаты.
— Здравствуйте, товарищи бойцы! — волнуясь, сказала Аня Иванова. — Мы из горкома комсомола. Пришли к вам в гости… Скажите, может, кому письмо домой надо написать? Может, газету кто послушать хочет? Мы с удовольствием все сделаем…
— И письма надо написать, и о чем в газете говорят, послушаем.
Женя подошла к койке, на которой лежал раненый с забинтованным лицом. Свободными от повязки оставались лишь губы.
— Как вас зовут? — Женя легонько тронула раненого за плечо. — Вы откуда?
— Я ставрополец. Местный. Зовут меня Глеб. Глеб Волков. Эх, завязаны глаза. Не вижу… — Он высвободил из под покрывала руку и протянул Жене.
— А я Буланова. Евгения.
— Ну, вот и познакомились. Вы приходите почаще.
— Спасибо, Глеб. Обязательно приду.
Знакомство девочек с бойцами вскоре переросло в дружбу. Каждый вечер перед началом работы на кухне Женя, похожая больше на мальчишку своими решительными поступками и грубоватыми жестами, и нежная, голубоглазая Неля с белокурыми косами, уложенными венком на голове, торопливо шли через большой двор госпиталя, в четвертую палату.
— Наши девушки! — ласково встречали их бойцы.
И девчонкам-подросткам было приятно, что их величали девушками. Значит, они уже взрослые.
В последний их приход Глеб сообщил Жене, что в субботу снимут повязку с глаз.
— Вот тогда и увидите рыжую, конопатую Женьку Буланову, — засмеялась Женя.
Когда вышли из палаты, Женя задумалась:
— Как бы поторжественнее отметить выздоровление Глеба?
Неля несколько минут молчала, а потом воскликнула:
— Придумала! Вышьем на все четыре тумбочки салфетки. Валя тоже умеет вышивать. К воскресенью успеем. Рисунки выберем самые красивые. У меня их много.
— Цветов принесем, — добавила Буланова.
В тот же день подруги пришли к Вале Плугаревой с кипой рисунков, разноцветными нитками мулинэ. Из дома ушли в сад. Там расстелили рядно и принялись за работу. Женя вздохнула, потом закрыла свои огромные глаза.
— Нелька, знаешь, я вижу тебя сейчас на сцене. Ты окончила консерваторию. Тебя уже приняли в оперу. А какой у тебя красивый костюм! И сама ты раскрасавица, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
— Нашла красавицу! — рассмеялась Неля. — Следи лучше за стежками, а то забракую работу.
— А знаете, девчонки, у меня тоже мечта, — сказала Валя. — Только не об опере… О другом. Окончу десятилетку, поеду в текстильный институт. Сяду в вагон, помашу своему городу платочком и подставлю лицо ветру. Люблю ветер! Я буду все время смотреть в открытое окно вагона на наши степи, беленькие домики в садах. Войны тогда уже не будет. Одно только страшно — как я выйду из вагона на московскую землю?! Я же там сразу потеряюсь! А как я институт найду? А потом… а потом все станет на свое место. Будут Москва, институт, новые друзья и подруги. Но вас-то, девочки, я все равно не забуду. — Валя перестала класть стежки на полотно, задумалась.
