В ту пору железной дороги в Шимлу еще не было, поэтому мы обратились в «Горную транспортную компанию», представительство которой располагалось прямо на вокзале, наняли тонгу и отбыли в Калку – первую остановку на пути в Шимлу.

Тонга – прочная двухколесная повозка, в которую, как в английскую коляску, впрягается одна или две лошади. Помимо возницы в тонгу могут поместиться, усевшись вплотную друг к другу, от четырех до шести человек. Но эта тонга была в нашем полном распоряжении, и мы с мистером Холмсом вольготно расположились в ней вместе с нашим скудным багажом. В тонгаваллахи, или возницы, нам достался сморщенный седобородый старец в грязном красном тюрбане, намотанном вокруг костлявой головы. Мы ехали в прохладе омытого дождем рассвета. Несмотря на почтенный возраст, наш возница ловко правил парой катьяварских пони, и те резво катили повозку по Калкской дороге.

Много часов подряд тонга тряслась по жесткой, вымощенной канкаром дороге, и только раз возница остановил ее у придорожного парао – места для отдыха путешественников, чтобы дать нашим пони перевести дух. Мы тоже не преминули воспользоваться этой остановкой, чтобы размять ноги и выпить подслащенного пальмовым сахаром красновато-коричневого чая – единственного напитка, который можно раздобыть в этих небогатых краях.

Когда мы отъехали от Амбалы примерно на тридцать пять миль, далеко на севере из-за горизонта показались горы. Рано утром прошел небольшой дождь, и поэтому воздух был чист настолько, что горные вершины на фоне голубого неба светились и переливались на солнце.

– Смотрите, мистер Холмс, Гималаи! Обитель богов, как сказано в «Сканда Пуране».

Шерлок Холмс поднял голову. Лицо его удивительным образом преобразилось, глаза засверкали. Нет человека, которого не впечатлила бы первая встреча с Гималаями, но мистер Холмс, казалось, на мгновение стряхнул с плеч весь груз своих забот и тревог – подобно путнику, который долго странствовал и наконец вернулся домой. Некоторое время он молча созерцал далекие вершины.

– Как там было у Бетховена? – пробормотал он себе под нос. – «В вышине царит покой, чтоб молитвы возносить». Тра-ла-ла… ла… ла… ла… ла-ла… лирра-ла…

Мистер Холмс потянулся за скрипичным футляром и, открыв защелки, достал весьма бывалого вида инструмент. Прижав скрипку к плечу длинным подбородком, Холмс принялся ее настраивать. И вот он заиграл. Стоило ему извлечь из скрипки первые звуки, как в глазах его появилось мечтательное выражение. Должно быть, он играл Бетховена. Но сказать точно я не берусь. Вынужден признаться, что я несколько невежествен в вопросах музыки.

Как бы то ни было, игра мистера Холмса не могла не тронуть даже самого черствого обывателя. Я был очарован. Старик тонгаваллах крякнул от удовольствия, и даже усталые пони как будто оживились.

В мелодию вплетались все новые звуки: мерное тарахтение повозки, ритмичный стук копыт пони, журчание реки Гхагар где-то вдалеке, пение бородастиков и воркование горлиц в кронах тенистых джамунов, склонявшихся к дороге. Эта странная и восхитительная симфония природы стала своего рода гимном нашему приближению к подножию Гималаев.

Но вот пьеса закончилась, и ее последние незабываемые звуки растаяли в воздухе. Я на миг застыл в молчании, а потом неожиданно для себя разразился аплодисментами:

– Вах! Браво, мистер Холмс! Да у вас больше талантов, чем у бога Шивы рук.

Шерлок Холмс улыбнулся и едва заметно поклонился. Даже великий сыщик, при всем его сухом научном складе ума и уверенности в себе, не мог не растаять, столкнувшись с выражением искреннего восхищения.

На ночь мы остановились в Калке, но уже рано утром выехали в Шимлу. Когда мы миновали раскинувшиеся неподалеку сады Пинджоры[42], дорога начала то подниматься, то спускаться, скользя все выше и выше между горными отрогами. Со всех сторон слышалось журчание ручьев и речек, а кедровые рощи по бокам от дороги полнились трескотней обезьян. Движение на дороге тоже стало оживленнее. Британские офицеры на бадахшанских жеребцах, патханские конеторговцы верхом на горячих кабульских пони, местные семьи в битком набитых повозках, влекомых неспешными волами, пассажиры вроде нас в шумных тонгах и даже одинокий погонщик слонов в тюрбане верхом на правительственном слоне – всяк направлялся по этой извилистой горной дороге по своим делам и со своей скоростью.

По мере того как мы приближались к Шимле, воздух становился все холоднее, растительность все пышнее, а дорога все круче. Мистер Холмс удовлетворенно покуривал одну из своих трубок, которых он возил с собой великое множество, и напевал про себя обрывки какой-то мелодии, слегка шевеля в такт длинными тонкими пальцами. Ужасы Бомбея остались далеко позади. Козни полковника Морана, человек, похожий на хорька, залитый кровью труп, смерть портье-португальца, ночное нападение тхагов – все это казалось теперь далеким и неправдоподобным, словно полузабытый ночной кошмар.

Но я не уставал напоминать себе, что отвечаю за безопасность Шерлока Холмса. Пусть до сих пор я сделал очень мало для того, чтобы оправдать его великое доверие, мне следует не терять бдительности, особенно если я не хочу запятнать честь нашего ведомства. Поэтому, когда мы наконец прибыли в Шимлу, я проявил изрядную осторожность и смотрел в оба, опасаясь, что полковник Моран вновь затеет недоброе.

Шимла, с 1864 года летняя столица Британской Индии, – город восхитительный и отвечающий самому тонкому вкусу. Европейская часть города, где располагается церковь, аллея для гуляний, увеселительный театр, резиденция вице-короля и все лучшие здания, дома и магазины, лежит на вершинах гор и на связующих их горных кряжах. Ниже раскинулся местный базар – этакое нагромождение домишек из ржавой жести и дерева, столь тесно лепящихся друг к другу на крутом склоне горы, что кажется, будто бы их насильно водрузили один на другой да так и оставили.

Позавтракав у «Пелети» и поселив мистера Холмса в гостинице «Голубиная лощина», я направился на нижний базар, где у меня была скромная квартирка. Мой верный слуга Никку напоил меня чаем и отчитался о событиях в Шимле. После этого я отправился беседовать с другими горожанами: водителями рикш, саисами, владельцами лавок, правительственными клерками, служащими гостиниц, нищими и даже с одной милой маленькой мусульманкой не слишком строгих правил. Ни один из собеседников не отказался снабдить меня нужными сведениями или выполнить небольшое поручение – конечно же, не без денежного вознаграждения, ad valorem[43]. Зато я мог быть вполне уверен, что если полковник Моран, его похожий на хорька сообщник, а то и какой-нибудь наемный головорез попытаются совершить очередную гнусность или даже просто въехать в Шимлу, то первым об этом узнаю я – Хари Чандра Мукарджи, магистр искусств.

Два дня спустя мне удалось снять для мистера Холмса небольшой, но полностью обставленный загородный дом – коттедж «Раннимид», что неподалеку от Чота Симлы. Прежде его занимал известный жиголо, один из старейшин здешнего фешенебельного общества. По ряду причин, не последнее место среди которых занимало опьянение, он свалился с лошади в ущелье глубиной девятьсот футов, непоправимо испортив попутно маисовую грядку.

Меня тревожило то, что мистер Холмс, несмотря на все мои усилия, не хотел вписаться в здешнее общество и держал себя не вполне комильфо. Казалось бы, пережив столько трудностей и опасностей, он мог наконец позволить себе немного расслабиться и присоединиться к другим европейцам, наслаждающимся жизнью на этом курорте. Но не тут-то было. Он не представился вице-королю, не внес своего имени в список гостей в Доме правительства и даже не оставил визитной карточки в домах важных чиновников и людей света – собственно говоря, у него и не было визитных карточек. Поэтому его не приглашали ни на балы, ни на званые ужины, да и просто на обед не позвали ни разу. Однако такое положение дел удовлетворяло его во всех отношениях. Его не интересовали ни турниры Общества стрелков из лука в Шимле, ни даже скачки и соревнования по поло в Аннандале.