Сабрина молча покачала головой. Молчание затянулось. Морган пригладил мокрые волосы, не зная, как поступить, и тяжело опустился на стул. Вождь Макдоннеллов очень сожалел о случившемся и вновь проклинал себя за необдуманный поступок. Сабрина же, подумав, что угодить мужу невозможно, решила заняться тем, что приятно ей самой.
Не обращая больше внимания на мужа, она села на стул, взяла лютню и начала перебирать струны. Склонив голову, она стала напевать печальную балладу, которой научил ее Фергюс. Однако полностью игнорировать Моргана не удавалось. Даже сидя молча и неподвижно, вождь Макдоннеллов как бы заполнял собой всю комнату. Невозможно не ощущать присутствия этой горы мускулов, мужчины шести футов и трех дюймов ростом, даже если на тебя не действует его обаяние. На Сабрину оно, к сожалению, действовало.
Она искоса взглянула на Моргана, голос ее дрогнул и споткнулся на клятве вечной любви, которую давала прекрасная дева своему ветреному возлюбленному. Мимолетного взгляда на мужа было достаточно, чтобы от страстного желания у Сабрины перехватило дыхание. Морган сидел, закрыв глаза, золотистые ресницы оттеняли загар щек; ноги он вытянул перед собой, подол килта задрался, обнажив бронзовые бедра, поросшие светлыми волосками. Сабрина упивалась Морганом, как студеной водой в жаркий солнечный день.
Тонкие пальцы как бы сами по себе пощипывали струны, наигрывая старинную английскую песню, которую часто напевала матушка долгими зимними вечерами, когда окна светелки почти неслышно царапали крупинки снега. Под эту мелодию Моргана оставило напряжение, расслабились бугры мускулов, черты лица разгладились, и белокурый гигант приобрел вид человека, довольного собой и окружающим миром. Через пару минут он сонно вздохнул, пошевелился и тихонько сказал:
— Прекрасная мелодия, Бет.
Сабрина замерла. Морган открыл глаза, но в них ничего нельзя было прочитать, кроме изумления. Девушка даже подумала, что ей показалось и на самом деле с губ мужа не слетело имя ее матушки.
Морган потер лоб.
— Прости, я, кажется, задремал. Наверное, мне лучше пойти спать, а то придется звать Фергюса, чтобы отнес меня в постель.
Он с усилием поднялся, прошел к двери и неожиданно остановился. Сабрина же сейчас с трудом выносила его присутствие. Поскорее бы остаться одной, чтобы хорошенько обдумать события вечера и попытаться развеять нахлынувшие на нее страшные сомнения! Наконец она не выдержала и повернулась лицом к мужу.
— В чем дело? Чего ты ждешь?
Морган стоял у двери, скрестив руки на обнаженной груди, и напоминал в эту минуту греческую статую.
— Разумеется, поцелуя на сон грядущий.
Такого нахальства Сабрина не ожидала. Она уперлась руками в бока, кипя негодованием:
— Похоже, я не до конца объяснила тебе правила цивилизованного поведения. Если муж наносит своей жене незаслуженное оскорбление, на ночь они не целуются.
Какое-то время великан раздумывал над услышанным. Потом, не говоря ни слова, подошел к жене, стиснул за плечи и приподнял высоко над полом. В ее уста ворвался горячий язык, и вскоре Сабрина уже ничего не чувствовала, кроме обжигающей страсти. Она обвила руками бронзовую шею, прильнула к широкой груди и помышляла лишь о том, чтобы этот миг длился вечно.
— Это глупое правило, — неожиданно заключил Морган и поставил жену на ноги. — Спокойной ночи, малявка. — Он осторожно прикрыл дверь, и Сабрина осталась одна.
— Спокойной ночи, Морган, — прошептала вслед мужу Сабрина. — Не приходится удивляться, что он зовет меня малявкой. Видимо, забыл мое имя.
Из-под кровати выкарабкался Пагсли, смекнувший, что теперь ему ничто не угрожает. Сабрина прикрыла изуродованный бок чайника концом скатерти, чтобы лишний раз не вспоминать о событиях минувшего вечера. Неужели Ив права и Морган — точная копия своего отца, по стопам которого теперь свято следует? Может, все эти годы он действительно был тайно влюблен в матушку? На память пришло лицо Моргана, жадно слушавшего, как поет Элизабет.
Сабрина прижала ладонь к сердцу в надежде унять глухую боль. Забавная ситуация, ничего не скажешь! Оказывается, в то время, когда она, положив подбородок на пухлый кулачок, с обожанием взирала на Моргана, он с не меньшим восторгом пожирал глазами хозяйку замка Камеронов. В те далекие годы девочка об этом просто не задумывалась, потому что по-иному никто и не смотрел на Элизабет. Она была сердцем Камеронов, ангелом-хранителем, и всегда находилась на пьедестале, окруженная всеобщей любовью и обожанием. Всю жизнь Сабрина старалась быть похожей на свою матушку.
У единственной дочери были все шансы вырасти избалованной и самовлюбленной, какой ее и считал Морган, но она всегда старалась быть щедрой, великодушной и благовоспитанной. Еще тогда, в детстве, Сабрина поняла, что негоже проявлять свои истинные чувства к мальчишке, гостившему летом в замке, и приложила немало усилий, чтобы никто ни о чем не догадался.
Когда Морган и ее братья скакали на пони по полям, Сабрина не просилась с ними, а послушно усаживалась у окна с рукоделием на коленях, и ее выдавал только жалобный взгляд. Еще она покорилась воле матушки и согласилась ехать в Лондон, где предстояло выйти замуж за какого-нибудь скучного английского джентльмена, хотя в глубине души Сабрина знала, что ее сердце всегда будет принадлежать горам Шотландии и укравшему его диковатому, упрямому мальчишке.
Для матушки дочь всегда была самой любимой из всех выращенных ею роз, для отца — ненаглядной принцессой; а сейчас Сабрина стала игрушкой в руках Моргана, очаровательным зверьком, послушно вскакивающим на колени хозяина каждый раз, когда тот дергал за поводок. Но она так и не стала женщиной. Не сумела стать женой Моргану.
Вот Энид, к примеру, нашла в себе силы навсегда порвать с прошлым, а ее несчастная кузина все еще пыталась наладить жизнь прежними методами; захотела, видите ли, обаять Макдоннеллов в тайной надежде, что если удастся завоевать их симпатии, то это поможет покорить сердце их вождя. Да, видно, пришла пора распрощаться с детскими иллюзиями.
Сабрина присела к столу и обвела спальню горящим гневом взглядом. Приходилось с грустью признать, что в этой комнате ничто не напоминает о ее молодой хозяйке: не было ни единой вещи, по которой можно судить о ее личности и чертах характера, потому что во всем проглядывал тонкий вкус Элизабет Камерон. Именно она подобрала каждую вещь, будь то фарфоровый чайный сервиз, купленный на ее деньги в Лондоне и доставленный в Шотландию, либо элегантные тонкие свечи, сделанные по ее заказу, или белоснежное постельное белье, вышитое ее искусными руками.
Все, что находилось сейчас в спальне Сабрины, включая собаку, вначале принадлежало Элизабет. И как теперь выясняется, можно считать, что ей принадлежало и сердце Моргана. Сабрина любила и уважала свою мать, восхищалась ею, но никогда не могла бы стать ее точной копией — даже ради Моргана. Много лет назад несносный мальчишка получал несказанное удовольствие, сбивая с головы маленькой принцессы корону. Теперь пришло время добровольно отказаться от нее.
Пагсли одобрительно заворчал, когда Сабрина вынула шпильки и позволила густым волосам упасть на плечи и окружить ее темным пышным облаком.
В такие ночи Морган очень жалел, что не пристрастился к спиртному. Чресла горели огнем, который не смогла бы погасить самая холодная родниковая вода. Не осталось и следа от смертельной усталости, когда в ответ на его поцелуй дрогнули сладкие уста Сабрины. Теперь нечего и думать о возможности забыться сном.
В минуту страшной слабости в голову пришла дикая мысль: «Почему я не могу стать тем варваром, за которого меня принимают Камероны?» В душе шевельнулась зависть к своему далекому предку по прозвищу Альберт Ужасный, который никогда не терзался сомнениями, был лишен всяких моральных устоев и наверняка просто повелел бы посадить красивую дочь Камерона на цепь и услаждал себя ее телом, когда пожелает.
Представив себе эту картину, Морган застонал и осушил еще одну кружку воды. Он покинул спальню и спустился в зал в надежде утопить в вине одиночество и обрести покой среди веселящихся соплеменников, неизменно собиравшихся в замке. Они были вынуждены бросить свои коттеджи и искать прибежище под сенью полуразрушенных сводов дома предводителя Макдоннеллов, поскольку за последние годы их число изрядно уменьшилось, а Гранты и Чизхолмы все чаще и смелее вторгались в их владения и наносили все более ощутимый урон. Теперь Макдоннеллы вместе завтракали, обедали и ужинали, а потом располагались на ночь на скамьях, укрывшись пледами, как поступали их предки пятьсот лет назад.
