Такие женщины лишены многого (особенно в эмоциональной сфере) из того, что доступно самым простым бабенкам, которым они иногда даже завидуют, не признаваясь себе в этом. Но ведь не может один человек разорваться на несколько частей, и им приходится чем-то жертвовать ради достижения других своих, вполне достойных и привлекательных целей, тем более что нередко они одновременно заменяют своим детям и отсутствующего (или никчемного) папочку. Эти женщины вносят немалый вклад в экономику, науку, искусство, но… они, несомненно, трудные родители, и им можно только посочувствовать. Посоветовать им уделять побольше внимания детям? Они и сами понимают необходимость этого, но вряд ли смогут воспользоваться нашим советом. Ведь живут они «сломя голову» и за одну жизнь успевают сделать столько, сколько иногда не под силу и десяти другим людям.
Не сомневайтесь, несмотря на все сложности в личной жизни и другие многочисленные трудности, на то, что нередко такие женщины чувствуют себя как загнанная лошадь, они счастливы и ни за что не поменяются своей судьбой ни с кем другим. К тому же они прекрасно понимают, что абсолютное счастье вообще вряд ли возможно на нашей грешной земле, ведь она — далеко не райский уголок.
Дементьева вернулась с заседания ученого совета и села за свой стол. Она хотела закончить статью в журнал, которую редактор ждал еще неделю назад. Отключила телефон, сняла очки и начала писать. Сразу с того самого слова в середине фразы, на котором остановилась, уходя на заседание. В дверь постучали. В кабинет вошла полная пожилая женщина, лица которой Дементьева не могла разглядеть без очков.
Женщина вела себя странно. Молча остановилась у двери. Не подходила к столу, не уходила совсем и даже как будто казалась чем-то напуганной. Дементьева надела очки, взглянула на женщину и вскрикнула. Перед ней стояла Рита.
Они не виделись двадцать лет. Их пути разошлись очень давно, и они уже не думали, что когда-нибудь встретятся снова. Когда-то они вместе кончали десятый класс, сидели за одной партой и очень дружили. Обе мечтали поступить на биофак. Но потом Рита сразу же после школы неожиданно ваышла замуж и уехала. Ее муж был военным. Сначала они переписывались, но потом у Риты родился ребенок, и переписка прекратилась.
Обе жадно рассматривали друг друга, переспрашивали, отвечали невпопад и никак не могли наговориться. Нина смотрела на Риту с чувством жалости. Выглядела она гораздо старше своих 37 лет, сильно располнела, была в стоптанных туфлях и каком-то совершенно невообразимом платье. Ей, видимо, доставалось в жизни. А ведь в школе она считалась одной из самых хорошеньких, и если бы следила за собой, то и сейчас была бы ничего.
Рита, в свою очередь, видела перед собой стройную выхоленную женщину, которой никак нельзя было дать больше 30. С прекрасной прической, элегантно одетую. Ужасно интеллектуальную. И похожую на кинозвезду. Это было удивительно. Ведь в школе Нинка никогда особой красотой не блистала.
Рита, конечно, знала, что сравнение было не в ее пользу. Что она всю жизнь моталась с мужем и детьми по провинции, не следила за модой, не следила за собой. Что она давно ничего не читала, все эти годы почти не работала и совершенно отстала от жизни. И теперь вряд ли смогла бы поговорить с Ниной на одном языке о чем-нибудь другом, кроме школьных воспоминаний. Она даже почему-то вдруг решила, что у нее грязные ногти, и начала смущенно прятать руки за спину.
Рита рассказала подруге, что после сына у нее еще родились девочки-двойняшки и теперь у нее трое детей. Старшему сейчас уже 17 лет. Ни в какой институт она так и не поступила, даже и специальности не получила никакой. И почти всю жизнь не работала из-за частых переездов мужа. А теперь вот дети упрекают ее, что она совсем несовременная. И пытаются разъяснить прелести поп-музыки, от которой ей становится просто дурно.
Нина живо представила себе Ритиных детей. Застенчивого русоголового, нескладного паренька с наивными умными глазами, похожего на Риту в молодости, и двух 14-летних сорвиголов, которым следовало бы родиться мальчиками. Сколько же она перевидала таких за свою жизнь! Таких и других. Только чуть-чуть постарше.
Нина вела занятия на четвертом и пятом курсах. Обычно, когда она впервые появлялась в группе, она приходила в ужас. Один из студентов был невообразимым тупицей. Другой омерзительно заискивал и угодничал перед ней. У третьего были глаза подонка. Девчонки попадались какие-то на редкость некрасивые и неженственные. А Нина любила, чтобы в ее группе были самые красивые девушки курса. На которых приятно смотреть. Потому что она не сомневалась, что красивые, породистые девушки гораздо умнее некрасивых, хотя, конечно, часто и учатся хуже. Но это потому, что у них голова обычно занята не тем, чем надо.
Первое время она с отвращением ходила на занятия и жаловалась другим преподавателям, что в этом году на ее голову опять свалилась совершенно несносная группа. В общем-то, она, конечно, не ошибалась в первой интуитивной оценке. Но потом постепенно узнавала, что невообразимый тупица — исключительно добросовестный, трудолюбивый и исполнительный человек, который за все эти годы ни разу не пришел на занятия с невыполненным заданием. И это несмотря на то, что часто недосыпает, потому что у него маленькая дочка и ему приходится крутиться по хозяйству. Что он прекрасный муж и отец. А в портфеле у него всегда кефир и колбаса, которые он после занятий повезет на электричке домой, потому что живет далеко за городом. А тот, у которого глаза подонка, прекрасно поет и совершенно преображается во время пения. На нем держатся все факультетские вечера самодеятельности. И уже несколько лет эта самодеятельность занимает первые места на общеуниверситетских конкурсах. Что отпетый лизоблюд написал талантливую статью и не мыслит своей жизни без науки. А самая страшная, губастая, лохматая рыжая девчонка в группе, у которой топорное лицо и коренастая, как будто обрубленная фигура, — лучшая спортсменка факультета, прекрасный товарищ, душа всего курса и большая умница.
Непонятным образом Нина постепенно начинала без них скучать. Между нею и студентами устанавливались самые хорошие отношения, и к концу семестра она уже всем говорила, что у нее на четвертом курсе еще никогда не было такой замечательной группы, как сейчас. Разве только на пятом. И совершенно незаметно для нее самой эти занятия с новой группой превращались из пытки в праздник.
Она никогда не уставала от занятий. Если у нее было плохое настроение и что-то не ладилось, она приходила к своим ребятам, шутила, подтягивалась, и все становилось на свои места. С ними она чувствовала себя всегда молодой. С ними она могла говорить о музыке, о последней выстав— ке живописи. О чем угодно. И в первую очередь, конечно, о своей любимой органической химии, которую она давно уже любила больше всего на свете, а они только начинали любить, и она помогала им в этом.
Всех их она любила и считала своими детьми, хотя нередко попадались студенты, которые были моложе ее всего лет на десять. Когда на пятом курсе они защищали дипломы и уходили, она с горечью думала, что вот и еще одна группа ушла навсегда, а она постарела еще на один год. Но она почему-то совершенно не чувствовала, что стареет.
Рита, конечно, не представляла себе всего этого. Из рассказа Нины она очень хорошо поняла только, что никакой личной жизни у той не было и нет. Ни мужа, ни детей. Так всю жизнь и живет одна. Рите было жалко подругу, которую никто никогда не назвал любимой или мамой. Которая не была нужна никому. На всем белом свете. Хотя, конечно, и тешила себя иллюзиями, что нужна своей науке. Рите было стыдно признаться в этом, но она считала, что наука — все-таки не женское дело. Главное для женщины — семья, дети. И она очень бы удивилась, если бы узнала, что и Нина думает абсолютно так же. Хотя для себя лично и не мыслит жизни без науки.
