Мое дыхание выровнялось, сердце уже не подпрыгивало, чтобы трусливо рухнуть в пятки, и в нем поселилась решительность.

Распахнула глаза, мягко, но без сомнений вывернулась из объятий непонимающего Рада и набрала воздуха в грудь. Правда, глаза так и не решилась поднять. Не хватит у меня сил, чтобы сохранить на лице маску равнодушия. Слишком яркие эмоции обуревали меня. Но я должна была это сказать. Решение пришло мгновенно и было единственно верным.

— Спасибо, Рад, — выдохнула я. Сжала руки в кулаки и посмотрела на верхнюю пуговицу его рубашки.

— Что с тобой, птенчик? — его голос обволакивал, манил и обещал заботу, но я не могла позволить себе слабость. Больше нет.

— Ничего, — качнула головой и мысленно похвалила себя за выдержку. Голос звучал ровно. — Все в порядке. Не стоит беспокоиться, Радислав. У меня к тебе одна просьба, — бросила на него короткий напряженный взгляд и снова вернулась к разглядыванию неприметной пуговицы.

— Ты можешь на меня рассчитывать, — уверенно произнес он, чем вызвал мою горькую усмешку, которую я не смогла сдержать.

— Не приходи больше. Я не хочу тебя видеть.

«Чтобы не подвергать опасности», — только последние слова я произнесла уже мысленно.

Рад явно не ожидал ничего подобного. Иначе, я уверена, он не позволил бы мне так просто уйти. Он даже не окликнул, не остановил, когда я медленно, едва переставляя ватные ноги, брела по ступенькам своего нынешнего дома.

С этого мгновения я запретила себе любить. И пообещала, что даже шанса не оставлю этому чувству. С этого дня все, что я буду делать, — учиться и искать выход. Никаких чувств. А те, что уже расцвели в душе, я спрячу за семью печатями. Спрячу так глубоко, что и сама о них забуду, что и сама поверю, что их нет.

Глава 19

Всю следующую неделю я тщательно избегала встреч с Радом, хотя, он, кажется, не собирался оставлять попыток поговорить. Боже, я даже не представляла, что его может быть так много. И что он может устроить настоящую осаду. Кажется, он поджидал меня на каждом углу. Его правда было много, будто в школе учились десятки Радов. Почкованием он размножался, что ли. Но стоило мне завернуть за угол, как он оказывался в поле зрения, стоило свернуть на другую тропинку, как он снова вставал на пути. Я думала, что сойду с ума к концу третьего дня, но каким-то чудом мне удавалось избежать прямых столкновений. Пару раз спасала Олянка, возникая рядом и не позволяя Раду завладеть моим вниманием. Она — единственная, кому я рассказала всю правду. И моя неунывающая соседка, хоть и приобрела сметанный оттенок кожи в момент моего откровения, но взгляд пылал решительностью, с которой она и заявила, что выход обязательно найдется. По-другому и быть не может. И я ей верила. И благодарна была за поддержку и помощь в избегании Рада. Лишь однажды за неделю ему удалось перехватить меня. Причем, в прямом смысле слова. Вопреки своему обещанию не трогать без позволения, он крепко, но аккуратно схватил за локоть, не позволяя сбежать.

— Мила, — напряжение в его голосе можно было черпать ложками, но я не дала ему договорить.

Мне было больно. Не от его захвата, а от его присутствия. Так хотелось к нему прильнуть, почувствовать надежные объятия, вдохнуть древесный запах. Но я не могла. Нельзя.

— Отпусти, — едва слышно попросила я, удивляясь тому, насколько жалким и молящим был мой голос. Подняла на Рада взгляд, и он тут же отпустил локоть. Видимо, что-то в моих глазах не позволило больше удерживать.

Но, уже разворачиваясь, чтобы уйти, я видела, как он поджал губы, а глаза полыхнули решительным огнем. Не отступится, поняла я и только тяжело вздохнула.

И продолжала избегать его. Я стала, буквально, затворницей. Из дома выходила только в школу и к озеру в банный день. Ну и по нужде, естественно. Остальное время читала свои лекции и штудировала бабушкину ведьмовскую книгу, раз за разом пытаясь найти там хоть какой-то намек на то, что нужно делать дальше. Но я просто не знала, что искать.

Зато за эти дни в нашем доме, наконец, воцарилось спокойствие и перемирие. Злата тоже извинилась. Коротко, но, вроде, искренне. И отношения наши теперь пусть и отдавали холодком, но все же стали более мягкими.

Однажды после занятий меня вызвала к себе Ядвига Петровна и сообщила, наконец, что через два дня мы отправимся в мой мир за душой бабушки, и я надеялась, что за ответами. Личная вещь у меня имелась — ее шаль, поэтому проблем с упокоением бабушки возникнуть не должно было. Впереди забрезжил свет надежды на скорые ответы, и моя апатия была вытеснена предвкушением. Я и думать о Раде забыла в этот момент, а вот он обо мне — нет. И даже зная, на что он способен, я не представляла, что он решится на что-то подобное, а вспоминая глаза моих соседок, еще долго не могла прекратить смеяться.

Укутавшись в бабушкину шаль, медленно дышала, наслаждалась ее запахом, который еще был свеж в памяти и не покрылся толстым слоем временной пыли. Колени притянула к груди, положила на них голову и сидела. В который раз, отгородившись от всего мира, жалела себя. В другое время не позволяла себе этого. А в такие тихие минутки отдыха лелеяла свои обиды на жизнь и пыталась понять, как так получилось. Хотя бы предположить. Но в голову ничего не шло. Только внезапно вспомнившийся разговор между мамой и бабушкой о дедушке не выходил из головы. Неужели, дело в нем? Какая-нибудь соперница прокляла бабушку? Но ведь это ужасно! Мне казалось, что я бы на такое не пошла ни при каких обстоятельствах. Даже если бы…

Додумать мне не дали.

Ба-бах! Я взвилась с кровати, едва не запутавшись во всех своих конечностях, и только чудом не рухнула с кровати. Грохот был такой, будто что-то взорвалось. А нет! Это всего лишь любимая, драгоценная Марья Федоровна ворвалась в мою комнату и, видимо, дверь открыла ударом ноги. С разбегу. Иначе я объяснить это не могу. С потолка даже побелка посыпалась.

— Привечаешь?

Она остановилась прямо передо мной, взглянула с прищуром на растрепанную меня и обвела комнату подозрительным взглядом. Прямо ходячий сканер.

— Кого? — испуганно проговорила я и тоже огляделась. Ну, мало ли, на всякий случай.

— Так того, что к тебе в окно лез, — с издевкой произнесла она и уперла руки в бока.

— К-куда? — поперхнулась я.

— В окно, — услужливо повторила Марья Федеровна.

Улыбка с ее лица уже сползла. Губы поджались, а брови сошлись на переносице. Она хмуро оглядела меня, пока я переваривала информацию.

— Что? — воскликнула я и бросилась к окну, когда смысл сказанного все же дошел до меня.

— Неужто, не знала? — теперь в голосе смотрительницы звучало сомнение.

Бросила на нее равнодушный взгляд и уставилась в окно. Там никого не было. Взглянула вниз. Тоже тишина и пустота. И только две ромашки белыми пятнами на зеленом полотне травы выделялись из общей картины.

Марья Федоровна бесцеремонно сдвинула меня в сторону, сама убедилась в том, что никого я не «привечаю». Недовольно цыкнула и отошла.

— От нахал, — хлопнула она себя по бедру, — от наглец, — возмущалась она. — К девке в окно. Романтик, едрить-колотить. А если б сорвался? Что? Школа виновата? От я его, — потрясла кулаком в воздухе, круто развернулась и бодро пошагала к выходу.

— Так кто лез-то? — спросила я, даже не надеясь на ответ. Но попытаться стоило.

— Так знамо, кто! — фыркнула смотрительница. — Радиславка. Или ты, вертихвостка, кого другого ждала? — она прищурилась.

— Я вообще никого не ждала, — окинула женщину враждебным взглядом. — И не привыкла, что ко мне в комнату вот так врываются.

— Так уж простите, стару, что не через окно. Не по возрасту как-то, — язвительно проговорила она, а потом стала серьезной. — Я тут тожа ваших ухажеров гонять не нанималася, а вот видишь, приходится, — она развела руками, — шоб потом по повитухам не бегать и сопли вам не подтирать из-за сердец разбитых.