— Простите, — немного успокоившись, я вновь вскинула руку. — Вы сказали, что шанса на упокоение у темных нет практически. То есть теоретически шанс все же есть вырвать темную душу из проклятого леса?

— Вы очень внимательны и наблюдательны, — похвалила меня учитель.

Ну так, еще бы. Пожалуй, после разговора с ней в кабинете, я вообще стала самым сосредоточенным и фантастически старательным человеком в этом учебном заведении. А уж после открывшейся невзначай информации о том, что моя бабуля там мается и до конца умереть не может, я и вовсе окончательно осознала ценность, важность и мудрость всем известной фразы «знание — сила». Не попала бы сюда и понятия бы не имела о том, что бабушка мучается.

— Милана, задала очень хороший вопрос. Но немного неправильно истолковала мои слова. Отправить темную душу за грань невозможно. Там царство света и добра. Но темную душу можно избавить от многолетних мучений. Можно позволить ей раствориться раньше, чем зло расщепит ее полностью. Все просто, и одновременно сложно. Нужно прощение или раскаяние. Искреннее, абсолютное и добровольное. А теперь скажите, много ли найдется смельчаков, которые отправятся в самое жуткое и даже опасное место нашего мира, чтобы встретить своего недруга, наславшего на них множество бед, избавить его от страданий, потратив время и силы и простить? Вот тут-то и оно, — она поцокала языком, оглядывая нас притихших, — что совершая преступление, каждый должен понимать, что обратно пути не будет. И вряд ли кто-то станет рисковать собой ради подлой душонки.

— А перечень преступлений, которые приводят к такому итогу, вы нам дадите? — вновь спросила я, чем заслужила очередной одобрительный взгляд главной ведьмы.

— Боишься, Милка, что ненароком чего натворишь? — весело шепнула Василиска, обернувшись ко мне.

— А ты, небось, знаешь, что можно, чего нельзя? — прошептала я и криво усмехнулась, — авось заговоры любовные, которые ты пишешь с заядлым постоянством (и которые, кстати, совсем не действуют, что всем известно), тоже на темную сторону перетягивают?

— Что бы ты понимала, — насупилась Васька.

— А то и понимаю, Вась, что насильно мил не будешь. И заговоры твои не помогут. К тому же, — хихикнула я, подалась вперед и на грани слышимости прошептала, — он тебя и без заговоров глазами жрет каждый раз. Только вы в своей любви оба слепые, как кроты. И вместо того, чтобы в глаза своей любви посмотреть, каждый раз при встрече их отводите. Над вами вся школа потешается.

— А давно ли ты такой сведущей в делах любовных стала? — она развернулась ко мне всем корпусом. Щеки от смущения горят, глаза в предвкушении сверкают, в глубине их надежда тлеет, но губы поджаты так явно и заметно, что наводит на мысли, что Васька только казаться сердитой хочет, а сама в моем лице ответы на свои вопросы невысказанные ищет.

— Так знамо дело, когда, — фыркнула сидящая со мной Дина, — слухи ходят, что Покровские-то оба вокруг чужачки петухами ходят. Да только говорят, что она уже младшенького охомутала. А по мне так зря. Славка-то вон какой, — она зажмурилась и восторженно улыбнулась, — сильный, мужественный, весь такой…такой… Самый лучший. А как улыбнется, так сердце из груди выпрыгивает.

Ага, от страха! И Славка… Ну не подходит Стасу это имя. Я даже не сразу поняла, что Дина о нем говорит.

— Так что, — продолжила Дина, — если уж кто тут в любовных делах-то что-то понимает, так это Миланка наша. Околдовала ты их, что ли.

Вот же… одним словом деревня. Такого напридумывали, что страшно становится. Вдруг завтра проснусь, а уже замужем и у меня семеро по лавкам? Сначала хотела возмутиться, а потом только головой покачала. Сплетни — они такие… сплетни. Чем больше буду возмущаться и отрицать все, тем большими подробностями будет обрастать невероятная история. И плевать, что выдуманная. У меня ни с одним, ни с другим Покровским ничего пока нет.

Подумала и осеклась. Пока. Даже в мыслях я уже сомневаюсь. Плохой, плохой знак.

Глава 16

Перечень злодеяний, которые могли привести к страшным последствиям, нам также пообещали дать на следующем занятии. Я вышла из кабинета в глубокой задумчивости. С одной стороны, меня переполняла радость от того, что я оказалась в этом мире. Здесь все дышало жизнью, она здесь была пусть немного неудобной из-за отсутствия душа, туалета, телевидения и интернета, но, тем не менее, жизнь здесь была яркой, настоящей, насыщенной, какой-то… полноценной. Наверное, именно это имели в виду учителя, когда говорили о том, что мы принадлежим этому миру, а тот — нам чужд. Здесь моя жизнь, по ощущениям, впервые стала полной. С другой стороны, я чувствовала страх перед неизведанным. Сколько, сколько еще мне предстоит пережить потрясений подобно тому, которое коснулось меня сегодня? Сколько раз еще сердце собьется с размеренного ритма, когда я осознаю, что кому-то из близких грозит опасность, кому-то из них необходима помощь? Но я вдруг отчетливо поняла, что, сколько бы раз я не замирала от страха, лучше знать опасность в лицо и пытаться ее предотвратить, чем пребывать в счастливом неведении, пока дорогие сердцу люди будут страдать. Значит, мне нужно учиться, учиться и еще раз учиться.

Кто-то подхватил меня под локотки, заставляя остановиться и вскинуть голову. Так глубоко погрузилась в себя, что ничего вокруг не замечала, вот и угодила, как обычно, прямо к Раду в руки.

— Моя птичка ничего вокруг не замечает, что случилось?

Заглянула в его волнующие глаза со светлыми переливами и почувствовала, как щеки обжигает румянец. Вчерашний вечер, неловкое прощание… Я половину ночи не могла сомкнуть глаз, переживая снова и снова минуты сладких переживаний. А утром встала с полной уверенностью, что так дальше продолжаться не может, и нужно четко сказать свое «нет», глядя в глаза этому змею-искусителю. И вот стою я перед ним, а весь мой воинственный настрой пропал под этим ласковым взглядом, слово «нет» застряло где-то в горле, когда я увидела мягкую улыбку Рада, а от его пальцев, которые держали мои локти, вверх к плечам бегут мурашки теплой волной. Осталось только белый флаг вывесить и контрибуцию выплатить в виде собственного тела в знак поражения. Мысленно застонала, но видимо, скрыть своего разочарования не смогла. А Рад это разочарование принял на свой счет. Ну надо же какие мы мнительные.

— Это из-за меня? — он стыдливо опустил взгляд. — Я снова нарушил обещание вчера. Не сдержался. Прости, Мила. Но так хотелось коснуться твоей кожи, мягкой, нежной, — его руки спустились к запястьям и прошлись в невесомом поглаживании до самых плеч, где и замерли.

— Рад, — выдохнула я, сердце отбивало дробь, а слова этого ловеласа густым туманом опутывали разум, в котором завяз весь мыслительный процесс, — я об учебе задумалась. Ты не при чем.

Он вскинул голову, его взгляд прояснился, в глазах искрами заиграли бесенята, а я дала себе мысленный подзатыльник за чрезмерную честность. Нет бы соврать, сказать: «Да-да Рад, ты был излишне настойчив, ай-яй-яй тебе за это, моя честь поругана, чувствую себя оскорбленной, бла-бла-бла, убери руки, подлый соблазнитель юных доверчивых девушек». И все, проблема решена. Но нет, Мила, ты виртуозно усложняешь себе жизнь своими силами. С такими умениями мне и врагов не надо, я сама себя рано или поздно угроблю.

— Значит, — ох же блин, опять эти бархатные нотки в голосе, легкая хрипотца, от которой что-то сжимается от предвкушения в груди, и голова идет кругом, — я могу рассчитывать на новую встречу, может быть даже сегодня.

«Да!» — радостно встрепенулось сердце.

— Нет, — выдала я, пока еще сохранила остатки разума. А увидев, как опустились плечи Рада, как померкла его улыбка, и потухли искры в глазах, стушевалась, — э-э, хм, у меня это, уроки, — потрясла перед его лицом своей тетрадью. — Готовиться надо, в общем. Вот. Не получится сегодня. В другой раз, — опять ляпнула, не подумав, последнюю фразу и мысленно застонала.