Решив выяснить, что в рассказах пасечников о шмелях правда, а что недоразумение, я напечатал в пчеловодном журнале просьбу сообщать о каждом случае, когда обнаруживается шмель, ворующий мед из ульев, и просил по возможности присылать насекомых, задержанных на месте преступления или подобранных под летками. В ответ со всех концов Союза посыпались письма с перечислением примет разных крупных перепончатокрылых и двукрылых, вроде Волюцелла и Ксилокопа, но также и каких-то вовсе загадочных «шуршунов», «шершаков», «крылатых паутов». Что это за создания, догадаться было совершенно невозможно. В спичечных коробках, в аптечных пузырьках, просто в вате, вложенной в почтовый конверт, присылали иногда самих насекомых, подобранных под летками ульев. Чаще всего это оказывались различные пчелы, осы, мухи… На сотню шестиногих и восьминогих — паукообразных — едва ли приходился один действительный шмель.
«Примите во внимание, — сообщал, отвечая на запрос один любитель шмелей, — если шмели могут залетать в ульи за пчелиным медом, то ведь и пчелы не обходят вниманием запасы меда в шмелиных гнездах. Сюда, к восковым горшкам с медом, хоть он и жиже пчелиного, вроде подсолнечного масла, и аромат у него другой, пробираются не только муравьи, осы, мухи, но и домашние медоносные пчелы. И не случайные, залетевшие на запах меда одиночки, а сотни шныряющих в чужое гнездо. Это я видел не раз. Еще надо хорошо взвесить, кто кого чаще обижает: шмель — пчел или пчелы — шмеля…»
Другой — на этот раз противник шмелей — жаловался: «Главный вред от них не в том, что они мед прямо из ульев воруют. Такое, в общем, если и бывает, то редко. Тут другое плохо: они уносят корм из цветков, а из-за них в сотах к осени и у пчел меда нет».
Так думают многие.
Сейчас уже не установить, кто первым высказал это опасение и даже предписал пасечникам начисто искоренять шмелиные гнезда, чтоб обитатели их, обирая цветки, не снижали пчелиные медосборы…
Едва обнаружено гнездо шмелей, все равно надземное или подземное, следует, поучали авторы некоторых пчеловодных руководств, весь хранящийся в восковых горшках запас шмелиного меда скормить пчелам. Автор одной книги даже специально оговаривает: пчелы этим кормом не брезгуют, больше того — «объедаются шмелиным медом с подлинно эпикурейским обжорством».
Справедливо ли, однако, рассматривать шмелей как конкурентов пчел на их пастбище?
В полете, в природных условиях, шмели и пчелы просто не замечают друг друга. Между ними и тени нет непримиримости, неприязни, даже настороженности. Но это в полете, в воздухе… А на цветках? Где бы мы их ни увидели — в густой ли щетке пыльников шиповника, на пышной ли головке пунцового клевера или окаймленной мягкими язычками лепестков золотой корзинке подсолнечника, — насекомые ничем не проявляют взаимного недовольства. Они могут даже, и это не так уж редко случается, столкнуться в воздухе, подлетая к цветку. Ну и что же? Столкнулись, зажужжав, отпрянули в разные стороны, а через мгновение оба спокойно опустились рядом и самозабвенно роются в венчике. Выпрямленными во всю длину хоботками они методично проверяют нектарник за нектарником, выпивают хранящиеся в них запасы сладкого корма или, ухватив челюстями коробочки пыльников, помогают себе, энергично трепеща перепончатыми крыльями. Даже на расстоянии в метр-полтора слышно натужное гудение. Но мы не видим, а лишь догадываемся, что работа крыльев порождает воздушный ток, с помощью которого из пыльников отсасываются зерна зрелой пыльцы. Эти зерна оседают на волоски, которые чуть ли не сплошной шубой покрывают тело рабочих пчел и шмелей. Волоски, как мы убедились, разглядывая их под микроскопом, не гладкие, а ветвистые.
Скоростная съемка (объектив киноаппарата оснащен телескопической насадкой) позволила увидеть, как пыльца, опудривающая фуражиров-сборщиц, счесывается в корзинки на ножках.
Лучше всего наблюдать работу сборщиц на свисающих вниз длинных сережках ивы или в открытых венчиках мака, яблони. Насекомое часто и быстро оглаживает себя по голове, протирая глаза передними ножками, протаскивает усики сквозь кольцевой гребешок, ни на миг не прекращая возню в чаще пыльников. При этом оно перебирает средними ножками так, что зерна пыльцы скапливаются на щетках. Сборщица то и дело прочесывает их гребешками задних ножек. Одновременно пыльца соскребается и прямо с тела. Время от времени насекомое на короткий срок приподнимается в воздух и, паря, на лету продолжает орудовать ножками. Валки клейкой пыльцы все дальше сдвигаются к почти голому участку голени задних ножек — в уже известную нам корзинку.
Движения, приводящие в конечном счете к загрузке корзинок сбитой в комочки пыльцой, безостановочны: пока задние ножки завершают один цикл, передние уже начали следующий.
Шмель орудует по тому же трафарету, что и пчела, но куда быстрее. Он и летает скорее и больше цветков успевает проверить за единицу времени. Он вообще сноровистее. Может быть, это отчасти связано с тем, что набор цветов, на которых работают шмели, не так разнообразен, как «пчелиный букет». Когда в одном опыте, продолжавшемся в течение июля и августа, подвергали ботаническому анализу состав пыльцы, приносимой в ульи сборщицами 12 пчелиных и 9 шмелиных семей, то оказалось, что пчелы сбивали свою обножку с султанов кукурузы, на головках красного клевера, на цветах донника, белого клевера, крестоцветных, а шмели, главным образом, — с красного клевера и люцерны.
Обножка, особенно на крупных шмелихах, бывает в два-три раза объемистее и увесистее, чем на рабочих пчелах. Обычно, если шмели сбивают обножку, то зобик нектаром уже не слишком загружают, так что почти вся подъемная сила расходуется на доставку пыльцевого корма. Поэтому вес обножек, собранных за один рейс, может превосходить половину веса сборщицы.
Известны цветки, посещаемые по большей части только шмелями, другие приманивают лишь пчел; существуют и такие, которые в одно лето посещаются больше шмелями, в другое — чаще пчелами. Почему неодинакова роль этих опылителей в разные годы, все еще не ясно. А очень важно бы разобраться, в чем тут дело, с помощью каких средств растения привлекают насекомых-опылителей… Но часто и пчелы и шмели могут сбивать обножку и заполнять зобик нектаром на одних и тех же цветках. Ни более сильные шмели не отваживают от цветков пчел, которые вдвое и втрое мельче, ни несоизмеримо более многочисленные вблизи от пасек пчелы не гоняют шмелей с цветков. Сборщицы мирно сосуществуют на душистом пастбище.
Интересно, вооружившись секундомером, следить за продолжительностью пребывания фуражиров на цветке. Оказывается: пусть корм только что выбран, новая сборщица все равно проверяет нектарники. Пока цветок не увял, а у иных растений даже и после того, как часть лепестков облетела, нектарники подобны волшебному колодцу, тому самому, в котором воды тем больше, чем больше ее вычерпывают.
Шмели, как и пчелы, собирают еще и медвяную росу, иначе называемую падью. Это сладкие извержения тлей. Всовывая хоботок внутрь листовых трубочек, скрученных тлями, шмели прилежно сосут медвяную росу. Они могут ее слизывать и с зеленых листовых пластинок. Но и здесь нисколько не обижают пчел: ведь когда выделяется падь, буквально сладкий дождь льет с деревьев и кустов. Трактор, работающий в это время в садовых междурядьях, и тот покрывается липкой жидкостью. Всю ее, даже соединенными усилиями шмелей и пчел, никак не выпить.
Пчелы посещают цветки после шмелей, шмели после пчел.
А может быть, они даже дают при этом знать друг другу, чего стоит данный цветок? Скажем, сборщица опустилась на цветок, нагрузилась здесь и улетела, оставив в венчике душистый сигнал, обозначающий нечто вроде: «Не пролетай мимо! Хотя я здесь изрядно потрудилась, все унести не смогла. И на твою долю осталось!»
Или там, где цветок обобран досуха, оставляется сигнал другого значения:
«Не трать, кума, силы и времени, лети дальше! Провианта больше нет! Все я отсюда выкачала. Но ты не расстраивайся: вокруг столько цветков!»
