Даже крошечная семейка всегда состоит из различно действующих насекомых. Пусть их в гнезде 4–5 — одна шмелиха и 3–4 рабочих, все равно разделение обязанностей между ними заметно: один-два шмеля заняты дома, один-два собирают корм.
Гнездовой рабочий может делать что придется; в сильном гнезде один, а то и два шмеля занимают пост у входа. Стражи эти больше отсиживаются в коридорах, редко переступают порог летка, разве что их поднимет в воздух угроза извне.
Ужалы шмеля — а он может жалить несколько раз подряд, пока не истощится запас яда в железах, — одним кажутся малоболезненными, другие, наоборот, считают их последствия даже мучительными. Старые пасечники, часто совсем не чувствительные к яду медоносных пчел, могут очень страдать от ужалов шмеля.
Каждый рабочий шмель со временем бросает домашние работы и принимается вылетать. Но не все одинаково быстро делают это… Малютки из коконов первого выплода вообще редко доживают до столь почтенного возраста, когда им доведется вылетать. Крупные же шмели из коконов, сплетенных в разгар лета, не задерживаются на домашних занятиях и, не мешкая, переходят к фуражировке. Однажды начав собирать корм, они продолжают это занятие изо дня в день. Впрочем, если какой выбьется из сил, может на сутки прервать полеты, устроить себе выходной, после чего с новой энергией принимается за старое.
Фуражиры, как и шмелиха, чаще заготовляют сначала нектар, позже пыльцу. Если сборщиц нектара в гнезде больше, чем заготовителей пыльцы, то лишь потому, что не всем удается дожить до естественного конца. Впрочем, как мы уже знаем, часть фуражиров собирает с равным усердием и нектар и пыльцу одновременно.
Забавно выглядит такой фуражир, когда, вернувшись в гнездо, рывком сбросит с корзинок два комка обножки и поворачивает к выходу, но по дороге, словно спохватившись, возвращается к медовым ячеям, разгружает зобик, оставляет собранный нектар и вторично устремляется к летку, уходит в новый рейс.
Теперь, когда переберем в уме все виденное, станет ясно, что действующий в общине уклад обладает рядом существенных достоинств. Первые шмельки-мелюзга несут домашнюю службу… Им ведь гораздо сподручнее копошиться в норке: здесь не больно просторно. В следующих выводках рабочие шмели заметно крупнее. Еще бы: они вышли из ячеек, отложенных более крупными продолжательницами, да и питались сытнее. Самые поздние рабочие шмели бывают вчетверо крупнее, чем первые. Если б вокруг сота возились эти бамбулы — Бомбусы, пришлось бы обязательно усилить вентиляцию гнезда. Для сбора же корма они сложены отлично, словно по заказу: и сильнее, и грузоподъемнее, и крылья у них более длинные — значит, лучше летают, — а зобик более емкий, да и обножку благодаря большим корзинкам они приносят более весомую. Не лишено значения и то, что они слетаются на ночь домой: с ними тесно, зато теснота помогает поддерживать тепло.
Когда в гнезде много молодого расплода, фуражиры усерднее. Потребность общины в корме словно торопит их в полет. Но в таком случае гнездовые шмели должны усерднее строить чаши, кувшины и прочую посуду для меда. Так они и делают.
Кто возьмется предсказать, как поведет себя сборщица, доставив нектар в гнездо, где все медовые чаши полны до краев? Фуражиру, разумеется, невдомек, что в чашах не мед, а налитый из пипетки густой сахарный сироп. Но вернувшаяся домой сборщица не тушуется, не теряется. Некуда поместить собранный нектар? Что ж, шмель, пренебрегая своим фуражирским чином и званием, принимается надстраивать бортики одной из медовых чаш. И тут сразу ему бросаются помогать гнездовые шмельки. Медовая чаша станет чуть выше, и фуражир оставит в ней свой принос. Но к летку больше не направится.
Итак, фуражир не уклоняется от дела, когда требуются экстренные работы по дому. В опытах, когда из гнезда сплошь удаляли всех мелких шмелей, некоторые фуражиры, возвращаясь, с жаром принимались за домашние дела. Но так поступали не самые мелкие, как можно было ожидать, а те, у кого еще нет большого лётного стажа. Старые же добытчики корма, независимо от их относительного размера, продолжали фуражировку. Видимо, для общины опыт и сноровка шмеля важнее, чем его размер,
А что, если описанный опыт повторить, несколько переиначив: оставить дома у пакетов с расплодом мелких гнездовых рабочих со старой шмелихой, а убрать всех фуражиров? Наступает временное замешательство, затем шмельки из числа гнездовой мелюзги один за другим вылетают за кормом.
Выходит, мелюзга и крупные фуражиры могут при нужде заменять друг друга. В сильных семьях им не приходится делать это: здесь всегда есть сколько-то запасных, резервных рабочих шмелей. Одним из таких можно считать уже описанного фуражира, с одинаковым успехом собирающего и нектар и обножку. Чем больше шмелей в гнезде, тем более бурно живет община, тем легче обнаружить, что здесь не две группы рабочих, о которых все время шла речь, а три. Третья состоит из шмелей обоюдного назначения. Она как бы связывает первую — внутригнездовую со второй — внегнездовой. Это мастера, правда, не на все руки, а на все четыре крыла, на все шесть ножек.
У медоносных пчел в разгар взятка много внутригнездовых рабочих заняты приемкой нектара. Они получают от фуражиров доставленный ими груз и складывают его в медовые ячеи сотов. В шмелиных общинах этого нет. Ступив лапкой в случайно оброненную фуражиром каплю нектара, гнездовой шмелек высосет находку, но ни с кем ею не поделится. Шмели, в отличие от пчел или муравьев, не кормят друг друга, им не знакома передача пищи изо рта в хоботок. Личинки ос выделяют часть полученной ими пищи, как выпот, сочащийся сквозь покровы тела, и этот выпот жадно поедается взрослыми насекомыми. Такой обмен питательными веществами — по-ученому трофаллаксис, — как и общий семейный обмен кормом, регулярно идущий между членами семьи в улье и муравейнике, даже в кочевой колонне походных муравьев, превращает многие тысячи и даже подчас многие сотни тысяч совместно обитающих насекомых в сообща живущих. Это один из главных законов жизни семьи. Термиты, те по-особенному кормят друг друга: они и друг после друга, словно по цепочке, продолжают переваривать корм… Причудливо связанные Между собой кормовые цепи сплачивают обитателей гнезда, благодаря чему семья самостоятельно живущих насекомых способна согласованно расти, развиваться, претерпевает превращения, живет будто одно целое, питается, дышит, размножается.
А что же у шмелей? В результате смены основательницы гнезда продолжательницами — иногда одной, а гораздо чаще многими — уже первые выводки могут происходить от нескольких шмелих и выкармливаются таким образом словно по цепочке — не одной матерью. Но это первые выводки. А более поздние?
Корм, помеченный радиоизотопами, показал, что шмели, хотя непосредственно — из зобика на язычок — кормить друг друга не могут, питаются все же из общего котла.
Опыт был проведен на исследовательской станции в Бюр-Сюр-Иветт группой французских энтомологов во главе с доктором Жаком Лекомтом. Взяли небольшую общину: шмелиха и с ней немногим более полусотни индивидуально меченных краской рабочих разных размеров; в гнезде был, разумеется, и расплод — яички, личинки в пакете, куколки. Леток гнезда, в котором жили эти шмели, открывался в наглухо зарешеченную камеру объемом 25 кубических метров. Шмели посещали здесь цветы в букетах самых щедрых пыльценосов и плошку с плотиком, плавающим на свежем сахарном сиропе. Плошка неизменно стояла на кормовом столике.
В одно прекрасное утро фуражира, прилетевшего к кормушке, деликатно пинцетом отсадили в сторону и напоили из пипетки сахарным сиропом, да не простым, а позолоченным. Сироп был разбавлен радиоактивным золотом. Фуражир высосал всего около 10 кубических миллиметров невиданного дотоле в шмелином мире напитка и преспокойно направился в гнездо.
Конечно, мы уже немного избалованы головокружительными победами науки и даже не раз смотрели фильмы, в которых засняты, к примеру, уходящие в космос разные спутники, оснащенные новейшей аппаратурой, способной, если надо, передавать в научные центры на Земле информацию из заоблачных высот и с межзвездных трасс… Стоит ли после этого говорить об одном шмелином фуражире, напоенном радиоактивным кормом?
