— Ай-ай-ай. Шейн, я чувствую твои ярость и злость как погоду. Я всегда любил эту человеческую публичную демонстрацию своих слабостей. Ты действительно планировал отобрать мою жизнь? Мое существование? И как же простой человек совершил бы сей подвиг?

— Пошел ты, Габриэль.

— Хорошо. Только тогда это может впоследствии оставить свои шрамы.

Габриэль мгновенно оказался передо мной, вцепившись кулаками в воротник куртки и таща меня по небольшой дорожке в нескольких метрах от дома Грейс. Он толкнул меня в тень, и я с грохотом повалился на мусорные баки, выстроенные вдоль переулка.

Я с трудом поднялся, обхватив руками себя за бока.

— Ты действительно думаешь, что я не буду бороться за нее? Думаешь, я так легко сдамся?

Расправив свои древние крылья в темном переулке, он стоял и смотрел на меня. Взгляд его был диким, мрачным, раздраженным и таким чертовски безумным.

— Она никогда не полюбит такого отброса и бабника-наркомана как ты, Шейн. И уж я-то постараюсь, чтобы она разглядела, какой ты на самом деле. Ты не ангел, которого она хочет, ты — ничто. — Медленно он вытащил что-то из кармана и скрыл в ладони так, чтобы я не разглядел, что это было.

Гнев охватил меня, кулаки потряхивало от ярости, и мне зверски захотелось удавить его. Я пихнул его ладонями в грудь, отталкивая назад.

— Я буду бороться за нее. И победителем буду я.

Рукой, словно стальной хваткой, он сдавил мое горло, и меня охватила паника. Подняв меня одной рукой и удерживая над землей, он вогнал шприц мне в шею, вливая эту дрянь в вены. Выдернув опустевший шприц из моей шеи, он швырнул меня на землю и улыбнулся. По венам потек эйфорический жар.

— Гейб, а ты не борешься честно... — Я заторможенно улыбнулся ему, в то время как мое тело охватывал кайф.

— Такого количества героина должно хватить, чтобы убить твою смазливую оболочку, которую ты называешь телом. В два счета. И Грейс запомнит тебя всего лишь конченным наркоманом. Твое тело не найдут до утра, мой младший брат. А к тому времени Грейс уже будет у меня на крючке, Симпатяжка.

— Оуу, Габриэль, ты назвал меня симпатяжкой, и я начинаю думать, что ты находишь меня привлекательным, — пробормотал я, изо всех сил пытаясь удержать контроль над своим телом.

— Даже на последнем издыхании ты шутишь. Просто подумай о том, что почувствует твоя малышка Грейс, когда увидит, что ты всего лишь обычный наркоман. Быть может, я даже прибавлю боли ее сердечку, подсунув под твой труп одну из твоих мерзких шлюшек. И тогда она поймет, кем на самом деле являлся Шейн Макстон. Не переживай, я стану тем АНГЕЛОМ, который утешит ее.

Его смех эхом разлетелся между стенами возвышающихся надо мной кирпичных зданий. Мои конечности начало сильно трясти, и рот наполнился пеной с привкусом шалфея. А мысли стали словно желе, и единственное, на что меня хватило, — это взывать к Михаилу и молить о какой-нибудь помощи.

А потом началось действие героина. Тело окутало тепло, но это тепло было в голове, отделяющее разум от тела, заставляющее забыть о том, что ты отключаешься, в судорогах, брошенный на холодной улице. Все выглядит прекрасным и, клянусь, кажется, что мы живем в мире, где люди ездят на розовых единорогах, где все хорошо. Где не подстерегают опасности. Грейс начала ускользать из моих мыслей, а вены начало жечь от кайфа.

Находясь в бреду, я слышал свой собственный голос, взывающий к Михаилу. И где-то глубоко внутри разума я осознавал, что эти ощущения ненормальны.

Пульс превратился в бешеный перестук барабанов, а сердце чуть не взорвалось от давления. У меня была передозировка, но из-за кайфа я не чувствовал ничего, кроме чистейшего удовольствия. Где-то на пике эйфории захватила паника, и мое сердце забилось еще быстрее. Организм боролся за каждый вдох и выдох, и казалось, что мозг вот-вот взорвется. Мне хотелось умереть. Пожалуйста, Михаил, избавь меня от этого яда.

Выползая из переулка, я споткнулся во тьме улицы и рухнул перед желтым такси, несущимся на меня. Раздался визг тормозов, но потом сильные, покрытые перьями руки потянули меня вверх, поднимая над автомобилем и унося меня в ночи.

Михаил бережно держал меня; жар и огонь от покидающего тело героина заставляли корчиться в муках, но совершенно отрезвляли. Я отключился, провалился в никуда, земля уходила из-под ног, и я упал. И приземление было тяжелым.

Было 7:30 утра, когда я дрожащими руками открывал дверь своей квартиры. Испытывая отвращение, я шагнул в то, что выглядело как вечеринка студенческого братства, взорвавшаяся на всех моих некогда чистых стенах. Как, черт возьми, можно было сотворить такую катастрофу?

Мой ответ вышагивал на красных шпильках, с растрепанными темными волосами длиной до плеч, одетая только в крошечные красные кружевные трусики. Игнорируя Блисс — само героиновое воплощение и одну из подруг детства прежнего Шейна, я пронесся к моей спальне (которую один из вспомнивших про совесть парней запер). Мое сердце прерывисто билось в груди, а руки ужасно тряслись из-за быстрого вывода наркотика из моего организма. Как, черт возьми, мне проводить репетицию в таком состоянии? По опыту я знал, это только начало.

Мне была необходима пробежка. Надо побегать и избавиться от этого... этого... неконтролируемого... чувства. Мои ноги дрожали. Меня покачивало. По телу бегали мурашки. Вот черт. Уже 7:40! Час и двадцать минут. У меня всего час и двадцать минут, прежде чем Грейс увидит меня. Нельзя, чтобы она видела меня таким.

Я сорвал с себя рубашку и брюки и побежал в ванную. Блисс следовала за мной, рявкая своим высоким противным голосом на меня:

— Где, черт возьми, ты был всю ночь? Алекс рассказывал мне о вашей новенькой гитаристочке. Говорит, что у тебя серьезные чувства к ней. Шейн Макстон не способен на серьезные чувства. Не хочешь объясниться?

Я захлопнул дверь ванной комнаты перед ее носом и включил душ. Надо остановить дрожь. Надо успокоить мышцы. Обжигающая горячая вода стекала по телу, заставляя болезненно гореть кожу, поры и вены. Упав на колени, меня трясло от нехватки наркотика. Я полувысунулся из ванны и вцепился руками во влажный фарфор унитаза. Тошнота стягивала узлом и сводила судорогой мышцы живота, пока я не очистился от оставшихся во мне токсинов. Мое нагое тело скручивало, оно боролось с самим собой на холодном плиточном полу. У меня резко повысилась температура, а мышцы зверски начали болеть.

Воззвав к мелким остаткам своих сил, я снова заполз в ванну и начал скрести кожу мылом. Все чесалось и молило об очередной дозе кайфа. Но нельзя. Нельзя, чтобы Грейс видела меня таким. Следовало отменить репетицию. Это тело не справится с ломкой, не на глазах у всех.

Горячий поток воды смыл мыло. Я наблюдал за тем, как крошечные пузырьки закручиваются по спирали и стекают в канализацию, и жалел, что не могу тоже стать жидким и утечь в нее; войти в поток проточной воды и в конечном итоге раствориться в этом мире.

Ладони кое-как нащупали кран, но непосильным трудом казалось перекрыть его. Мой скулеж отразился от стен эхом и прозвучал как насмешка.

Не знаю, сколько минут прошло, прежде чем кто-то протянул ко мне руку и выключил воду. Я то приходил в себя, то терял сознание, когда холодные руки обернули мягкое полотенце вокруг моих плеч.

— Прости меня, Шейн, я позабыл, насколько хрупки человеческие тела, — прошептал голос Михаила рядом с моим отяжелевшим телом, когда его крылья обернулись вокруг меня и подняли вверх.

Сразу же я испытал облегчение, каждую клеточку тела покидала эта мерзость. Очищая меня. Очищая, пока я не смог сосредоточить свой взгляд, пока дыхание не стало ровным, а сердцебиение сильным.

— В правду ль она стоит сего, Шейн?

— Ты никогда не ощущал мягкость ее губ, — прошептал я, изо всех сил пытаясь устоять. Вскоре мое тело стало легче, здоровее и сильнее. Какое облегчение.

— Так дело в похоти?

Поднимая взгляд, чтобы встретить его, я выдержал взгляд ледяных голубых глаз.