Я остро посмотрел в глаза Евпатия, предостерегая соратника от последующих расспросов, сам же уточнил лишь про татар:

— Сколько же дней пути до их разъездов от Путивля?

Гонец пожал плечами:

— Когда мы оторвались, было пять дней. Но три-то я скакал! Впрочем, поганые не станут загонять лошадей — значит, примерно один день я выиграл… Выходит, не больше трех.

— А что же, сильно оторвались их разъезды от основных сил, на Путивль идущих?

— Да почти на целый день.

Я вновь кивнул Яромиру, после чего решительно встал, немного отойдя от первого шока:

— Ешь и пей гонец, сейчас покличу, чтобы попотчевали тебя с дороги как следует, да отдыхай. А нам с воеводой ныне потребно обсудить все, что ты нам поведал.

Дружинник, также успевший чуть перевести дух, поспешно встал и поклонился в пояс. Ну, а мы с Коловратом вышли на гульбище терема, предварительно попросив кухарок накормить гонца с дороги…

— Думаешь, врет?!

Я только пожал плечами на вопрос товарища:

— Это может быть хитрость, чтобы мы повернули назад. Но все это ведь несложно же было бы проверить… Так что, думаю, гонец не соврал. Тем более, что использовать врага своего врага — это прям истинно по-монгольски! А раз так — нужно действовать.

Евпатий согласно кивнул, ненадолго замолчав. Но животрепещущий и явно назревший, извечный русский вопрос было необходимо озвучить — и первым его озвучил именно мой соратник:

— Что же делать-то будем, Егор? В Путивле сядем и отбиваться будем?!

Я только усмехнулся:

— Забыл, боярин, как пороки поганых крушат деревянные стены? Останемся в Путивле, обречем жителей его на погибель — и сами в ловушке окажемся… Нет, нужно действовать — действовать быстро, обмануть поганых, покуда те ищут нас.

Взяв секундную паузу, невольно собираясь с духом, я твердо произнес — практически приказал Коловрату:

— Ты возьмешь всех наших порубежников, и тем же путем, коим мы явились в земли северян, отправишься назад, в Рязань. Где есть возможность — рубите засеки, предупреждайте местных…

— Да ты чего, Егор, умом тронулся?!

Ну, примерно такую вот горячую реакцию резко перебившего меня Евпатия, выпучившего глаза от возмущения и, как кажется, только в последний миг удержавшего себя от того, чтобы схватить меня за грудки, я и ожидал… А потому, твердо посмотрев в васильковые глаза соратника, жестким, не терпящим возражения тоном ответил:

— Князя необходимо предупредить. Северян необходимо предупредить. А на дорогах, ведущих из Чернигова к Рязани, необходимо начать рубить засеки. НО главное — необходимо, чтобы татары поверили, что дружина наша уходит на восток. Вся дружина!!! И потому обманка должны выглядеть убедительно — а раз так, то ты обязан повести за собой действительно крупный отряд. И… Евпатий, позаботься о том, чтобы моя мама успела уйти из Ельца.

Боярин еще помолчал некоторое время, обдумывая мои слова, после чего прямо сказал:

— Я первый воевода, мне поручили рязанскую рать. Почему же мне уходить в Рязань? Бери ты порубежников, а уж я…

Тут первый воевода замолчал, не зная, что еще сказать. И я пошел в наступление — голос аж лязгнул сталью:

— А что ты? В Путивле закроешься, обрекая и себя, и дружину, и горожан на гибель?! Нет! Вот ты, Евпатий, и уйдешь в Рязань — потому как задаешь вопрос «что делать», когда я уже знаю на него ответ.

Коловрат аж дернулся от обиды — но тогда я спросил его уже чуть более мягким, примирительным тоном:

— Ну, а сам-то не хочешь поинтересоваться, чего я измыслил?

Немного поколебавшись, соратник все же сменил гнев на милость, после чего ответил:

— Говори.

И я чуть сбивчиво, несколько поспешнее, чем хотел, заговорил о том, что успел выдумать за столь короткое время:

— Смотри: всех наших северян и ковуев делим на полусотни, после чего отправляем вперед, навстречу татарам. О приближении поганых, пока от Путивля не отойдут, они знать не должны!

Евпатий недоверчиво прищурился:

— Ты что, выходит, на убой их отправляешь?!

Я мотнул головой:

— Отправляю родную землю защищать, что они и должны исполнить. А ежели сейчас объявим о приближение поганых, то все по домам разбегутся, к семьям… Да только этим они близких не спасут. Все, что реально спасти их семьи может — это ежели они успеют схорониться по лесам! Или бежать... Вот потому ты и пойдешь на восток, предупреждая население о приближении татар — да поведешь поганых за собой самими неезжеными дорогами, самими лесистыми и безлюдными землями. Замедляя их продвижение засеками… И чем быстрее идти будешь, тем меньше у поганых будет времени местных грабить да истреблять.

Коловрат призадумался — после чего все же согласно кивнул:

— Хорошо. А что же ты?

— Смотри. Ратников-северян у нас немало. Разъезды в бой вступят, полусотнями немало поганых похоронят прежде, чем те всей мощью навалятся! Этим мы замедлим поганых, не дадим проследить свое движение. А все дружинники, кого в полон возьмут, в один голос скажут, что мы с тобой и дружиной все еще в Путивле прибываем… В свою очередь, горожан Путивльских мы предупредим, что татары идут, ратников их в граде оставим. Даст Бог, ворота закрыв и дары богатые отдав, да указав на наш след, они уцелеют… Хотя бы сейчас уцелеют. А мы с тобой вместе пойдем — полдня проследуем в сторону Рязани. Но после разделимся, у ближайшей реки. Дружину я проведу по воде, у самого берега хоть пару верст, чтобы следов не оставлять. Затем же по кругу Путивль обойдем — и двинем в Переяславское княжество.

Евпатий остро посмотрел мне в глаза:

— Будешь помощи просить? Нет же сейчас в Переяславле князя, последний — Святослав Всеволодович — ныне в Суздале княжит.

— Зато есть епископ Симеон, к которому я обращусь от лица князя с призывом помочь нам против татар. Применю все свое красноречие! Да и не обману я его, а скажу как есть — татары страшный враг, а приведшие на Русь поганых агарян князья еще сами не знают, с кем столкнулись. Объясню, что ежели помощи не даст, то погибать нам все одно — но только уже по отдельности… Надеюсь, что даст воев. Все-таки княжество Переяславское сколько было южным щитом Руси? Вои все опытные, один троих поганых в схватке стоит. К тому же позову и ратников Посульской линии — чего им на юге сторожить, коли враг уже на север явился?

— Ну, пускай так. Думаешь, с Переяславским войском с татарами один на один сдюжишь?!

Я покачал головой:

— Не только с ним. Во-первых, как войдем мы в княжество, то тут же отправлю я гонца в Смоленск, к Александру Ярославичу с просьбой о помощи. Князь смел и горяч, еще грезит ратной славой после Невской победы — и наверняка решится помочь, не оглядываясь на отца и дядю. У него под рукой не только собственная дружина, но и ратники Полоцка, и Смоленска — коим ныне уже ничто не угрожает… Насколько мне известно, Невский литовцев крепко бьет, умело! А значит, сможет прийти на помощь под Чернигов. Главное — чтобы решился… А уж там гонцами свяжемся, сумеем договорится о совместных действиях.

Коловрат задумчиво покачал головой:

— Думаешь, что Чернигов до того момента продержится?

На этот вопрос мне осталось только развести руками:

— Не знаю. Но попробовать успеть на помощь мы просто обязаны! В конце концов, еще неизвестно, что решат горожане — а ежели даже и предадут Мстислава Глебовича, то ему-то самому татары не оставили выбора. Ровно, как и владимирским гридям… Старый детинец каменный, в нем можно сесть и малой дружиной из воев базилевса да самых преданных дружинников — и долго продержаться.

Чуть помолчав, я продолжил:

— Подумай и вот еще о чем — татары разделили силы, но не отправят же поганые нам на перехват войско с осадным обозом? Нет, им еще предстоит крушить каменные стены детинца. А значит что? Татар под Черниговом будет не так и много — это раз. И два — пороки и китайские умельцы осадного дела останутся под стенами града. Сумеем перебить их и пожечь камнеметы — считай, выиграли войну! По крайней мере, без пороков Батыю уже нечего будет делать под стенами Рязани… Да к тому же гонца Яромира я покуда при себе придержу, охрану дав ему надежную. И чтобы защищали — и чтобы доглядывали. Коли Волынский князь рискнул с нами связаться и Михаила Всеволодовича ненавидит, то прознав, что мы идем с запада с сильной ратью, может, и рискнет нам в сече помочь… Вот такая вот у меня задумка… На словах хороша — а как на деле пойдет, никто сказать не сможет, одному Богу известно.