Вот только сумев помочь и на какое-то время даже уравнять чашу весов боя на стене, практически вся обслуга пороков была в итоге перебита погаными...

Наконец, полторы сотни владимирских ратников, чья атака, по замыслу Мстислава Глебовича, должна была задержать УЖЕ прорвавшегося ворога, дав последним защитникам стены отступить в старый град, да подпалить «новый», также поднялись на стены — пусть ненадолго, но потеснив ворога, освободив часть прясел!

На которые тут же стали подниматься новые поганые, коим, как кажется, просто несть числа…

Сразив татарского лучника, Даниил Романович уже с трудом поднялся на ноги — и замер у бреши так, чтобы оказаться справа от любого, кто поднимется по лестнице. Ибо во-первых, левая сторона туловища нукеров практически всегда прикрыта щитом-калканом — а вот справа атакующий открыт. И во-вторых, оказавшись в помещение, человек чаще всего направляет свой взгляд именно налево… Так вот, князь замер у пролома, ожидая нового ворога — и готовясь коротко и быстро колоть мечом… Но на мгновение посмотрев в пролом, он на оторопело замер — а глаза его широко раскрылись от изумления!

И ведь есть чему изумляться: в бреше, открывающей обзор на киевскую дорогу, Даниил Романович узрел, как по старому тракту следует могучая, конная рать, пока еще шагом разворачиваясь для удара! Также князь сумел разглядеть, что среди стягов с ликом Спасителя и Богородицы, трепещут также и знамена — знамена с золотым владимирским львом на зелёном поле и белым конем Рязани на красном! Знамена со смоленским медведем — и полоцкой жар-птицей, переяславльским крестом!

Кажется, едва ли не вся Русь явилась на поле боя — хоть это на самом деле не так. На помощь Чернигову явились лишь те дружины, что успели прийти, и числом их хорошо, если тысяч пять наберётся!

Хотя скорее даже четыре...

Но даже эту угрозу татары восприняли всерьёз.

Ещё не вступивший в бой тумен, едва ли не целиком монгольский, принялся спешно разворачиваться навстречу неожиданному подкреплению, пришедшему на выручку северянам... А после Даниил Романович уже ничего не смог увидеть: немного промедлив (очевидно, также увидев конную рать русичей!) к бреши подтянулся очередной ворог. И его Волынский князь успешно сразил, хладнокровно вонзив клинок в правый бок! Но этот удачный удар, увы, не остался незамеченным для следующего татарина. И подтянувшись на последнюю перекладину лестницы, он перекинул щит-калкан на правую руку — подвесив его с помощью локтевого ремня, как при стрельбе. И уже следующий миг щит выручил степняка, спас его от укола князя, чей меч лишь скользнул по калкану... А сам степняк ворвался внутрь городни, вступив с Даниилом в бой!

И сразу следом за ним в пролом пролез очередной татарин, а за ним ещё один, и еще... Но и на помощь князю подоспело двое ратников, сцепив края своих щитов с его щитом! И перегодив облам однорядным строем, уцелевшие русичи попятились к веже, пытаясь удержать напор поганых...

Между тем в поле, кованая рать русичей, состоящая лишь из всадников младшей и старшей дружин, разделились надвое. Отроки младшей вырвались вперёд рассыпным строем, лавой — и устремились навстречу ворогу, на скаку накладывая стрелы на тетивы... В то время как гриди старшей, невидимые за спинами соратников, принялись спешно сбиваться в плотный бронированный клин, начавший к тому же смещаться вправо. Ибо, в свою очередь, на левом крыле монгольского тумана виднеются роскошные бунчуки ларкашкаки и его гвардейцев!

Одним единственным тараном, способным развалить строй лёгких всадников и прорваться к самой ставке Батыя, вознамерились русичи закончить битву... И саму войну — ясно понимая, что если потерпят неудачу, шансов уцелеть у них в грядущей сече нет никаких...

…За все время моего пребывания в реалиях средневековой Руси, мне впервые так везло. Ну, может, не впервые — но чтобы сразу несколько обстоятельств подряд сложились именно в мою пользу, практически без моих усилий!

Все же, по-моему, такого еще ни разу не было.

…После памятного боя у брода, Шибан не отважился преследовать мой отряд и углубляться в пределы Переяславльского княжества с теми силами, что остались на момент в его распоряжение. Вместо этого он откатился на север, принявшись спешно собирать поредевший тумен в кулак — после чего двинулся к Чернигову через земли удельного Новгород-Северского княжества.

Впрочем, сам стольный град родовой вотчины Мстислава Глебовича он даже не попытался осаждать.

Моя же дружина следовала вдоль границы княжеств на удалении за врагом. На тот случай, если татары вновь попробуют разделиться на несколько малых отрядов — и начнут мародерствовать на достаточном удалении друг от друга… Таким образом, чтобы мы могли вновь напасть на противника — и чтобы помощь не смогла вовремя поспеть к атакованным нами татарам!

Но, увы, подобной ошибки враг более не допускал — по крайней мере, пока мы продолжали неотступно следовать за погаными. Впрочем, держаться мы старались вне пределов действия татарских разъездов…

И ведь при этом нам удалось восполнить потери в дружине двумя сотнями местных ратников, прознавших о схватке на броду. А также прознавших о том, что мы перехватываем разбойные татарские ватаги!

И это была первая удача, первое обстоятельство, сложившееся в мою пользу.

А вот вторым, куда более важным и значимым оказалось полуторатысячная дружина Переяславля, догнавшая нас уже на земле северян!

Как позже выяснилось, победа на броду стала действительно резонансной: весть о ней разошлась по всему княжеству, причем слухи об итак немалых потерях поганых приумножили последние в разы. И тот факт, что татары перестали разорять северные пределы Переяславльской вотчины, удалившись на север, эти слухи подкрепил и приумножил.

Но это стало только одной из двух причин, вследствие которых епископ Симеон изменил свое решение и послал войско мне на помощь.

А вот последним обстоятельством, вдруг сложившимся в мою пользу (и подтолкнувшим епископа к сложному решению!) оказалось то, что Александр Ярославич во главе конных дружин Смоленска, Полоцка, владимирских личников и псковичей УЖЕ выступил на юг, следуя к Чернигову — и нам навстречу!

…Только при личной встрече я узнал, что Невский получил послание еще от Михаила Всеволодовича, и решил не отсиживаться в стороне, а рискнул попытаться помочь осажденным северянам. Безрассудно, конечно, было выходить на Батыя с двумя тысячами всадников! Но молодость часто безрассудна в своей горячности — однако порой именно этого безрассудства, этой горячности как раз и не хватает для победы. Ведь если вспомнить историю, то многие знаменитые полководцы прославились молодыми — к примеру, Александр Македонский, Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, тот же Александр Ярославич Невский, одержавший обе свои самые главные победы (обессмертившие его имя в веках!), двадцатидвухлетним юнцом!

А на Неве он дрался с Биргером так и вовсе двадцатилетним…

Так вот, и в этот раз все сложилось в мою пользу: отправивший в Смоленск гонцов епископ Симеон передал им и почтовых птиц — а когда посланники встретили дружину Александра на полпути к Чернигову, то отпустили полетевших на юг пернатых почтальонов, быстро вернувшихся в Переяславль со свежими новостями. И только тогда епископ, приободренный вестью о «победе на бродах», все же рискнул отправить мне на помощь конную рать, при этом ослабив свое итак невеликое войско…

С Невским мы встретились западнее Чернигова, в трех днях пути от стольного града, счастливо разминувшись с большинством татарских дозоров — и перехватив те, что все же встретились на нашем пути. Князь Псковский мне откровенно понравился — несмотря на младые годы, он оказался рассудителен, основателен, расчетлив. Что удивительно сочетается в нем с идеализмом, юношеским максимализмом и порывистостью… Развитый регулярными воинскими занятиями, ловкий и быстрый, он отличный боец — но при этом разительно отличается от грузных и мощных бояр старшей дружины. И, наконец, даже внешний его облик сочетает в себе серьезный, прямой взгляд серо-зеленых глаз, уже вполне мужскую курчавую, русую бородку, крепкий, волевой подбородок — и одновременно с тем беззаботную улыбку, да мальчишеский задор в глазах, когда князю удавалось отвлечься от мыслей о грядущем сражение…