Удалось установить связи с работниками польского консульства: теперь иногда доставали паспорта, благодаря которым «польско-подданные» имели право не служить в белогвардейских армиях. Такие паспорта были неплохим прикрытием пленным красноармейцам, командирам и участникам подполья.

Много внимания уделяли дружинники работе среди призывников. Порфирий Серый, Александр Чемоданов, Василий Цук, Иосиф Клецкин почти ежедневно являлись на призывной пункт военного начальника, размещавшийся на Скобелевской улице, или на мобилизационные пункты белых, расположенные на Большой Садовой. Дружинники приносили с собой удостоверения о полном или временном освобождении от призыва. Их с радостью получали призывники. А листовки разбрасывались очень просто: в карманах делались прорези, листовки складывались угольничками. Теперь их можно потихоньку опускать в прорезь — на пол, где их подбирали призывники.

Николай Левченко, гравер хромолитографии акционерного общества «Гордон с С-м», активно участвовал в изготовлении фальшивых документов. Так, им была сделана круглая печать Ростово-Нахичеванского окружного воинского начальника. Бланки удостоверений печатались в типографии у Спириных. Только в апреле было изготовлено полторы тысячи бланков удостоверений, освобождающих от службы в белой армии по болезни на три-шесть месяцев и даже по чистой.

Призывникам выдавались фиктивные метрические свидетельства, в которых уменьшался возраст, что также освобождало от воинской повинности. Эти метрики выдавались от имени Новочеркасского кафедрального собора, ростовской Покровской церкви и приходов Старого и Нового соборов Ростова.

В условиях подполья важнейшим и в то же время сложным делом было вооружение наших боевых дружин. Оружие собирали где только можно было, нередко его приобретали у демобилизованных солдат.

Собирали то, что спрятали красногвардейцы (это выявляли организаторы дружин на предприятиях), похищали из воинских частей и тыловых учреждений. Бомбы, пироксилин и динамит доставляли из Новочеркасска Игнатьев и Куклин, в автомастерских Репетков достал много патронов и ручных гранат. Азовчанин Погнерыбко привез в Ростов ручной пулемет «кольт», две пулеметные ленты и взрывчатку.

Очень помогал вооружению групп искусный оружейник Василий Сеченов, державший свою кустарную мастерскую на Пушкинской улице. Там в полуподвале он ремонтировал винтовки и револьверы различных систем.

К апрелю боевая дружина располагала двумя складами оружия. Первый — нахичеванский — был в сарае-погребе у Тюхряева, второй — ростовский — в квартире Погорелова…

Дружина готовилась к решающей схватке.

Князь Гиви Пачулия вернулся в Ростов из таганрогской командировки как герой. Его пригласил к себе сам начальник донской контрразведки полковник Сарахтин. Поинтересовавшись самочувствием, спросил:

— Что эскулапы?

Поручик небрежно бросил:

— Интересуются, нет ли контузии. Но я чувствую себя отлично, господин полковник. Готов к новым делам.

— Вот и славненько. Я ходатайствую, князь, о производстве вас в очередной чин.

Пачулия вскочил:

— Рад стараться, ваше высокоблагородие!

— Оставьте, князь! Оставьте. Вы заслуживаете этого… Расскажите, Гиви, откровенно: как там народ? В конце концов они пойдут за нами?

— Думаю, что нет, господин полковник. Только сила заставит их повиноваться.

— Сила… Да, сила, молодой человек, обладает свойством ломать, но нам нужно что-то такое, что позволяет гнуть, сгибать!

Пачулия молчал. Он понимал, к чему клонит полковник, но ему нечего было сказать. А полковник совсем не случайно затеял такой разговор. Накануне состоялось совещание командного состава, на котором генерал Деникин восхвалял идейность большевиков, умеющих драться, умирать и добиваться своего, и ругал господ офицеров, умеющих только развратничать, спекулировать и пьянствовать. Деникин призывал вспомнить долг перед «родиной неделимой» и поучиться у большевиков их стойкости и целеустремленности. Совещание было секретным. Но сегодня полковнику доставили свежий номер «Донской бедноты», в нем уже был опубликован отчет о совещании. Как могло произойти такое? Где утечка?

Меньше всего могли думать контрразведчики, что на совещании присутствовал штабс-капитан Шмидт, что прошел он по пропуску, подписанному самим князем Волконским. Правда, пропуск был сделан подпольщиками, но уже давно известно, что градоначальник Греков не смог отличить свою подпись от поддельной. Куда уж тут охранникам!

И Андрей Васильев (Шмидт), пожалуй, был самым внимательным слушателем на совещании: другим поучительные сентенции Деникина порядком надоели. Утром следующего дня Васильев давал уже Селиванову текст для набора.

Этот номер газеты вызвал растерянность и гнев деникинского начальства и контрразведки Добровольческой армии.

Полковник Маньковский очень грубо разговаривал с Татариновым, к которому обычно благоволил.

— В вашей типографии отпечатано, милейший, в вашей, — язвительно отчитывал он Татаринова. — А вы все обещаете. Нет, я больше не могу разрешить вам такую жизнь!

— Агенты работают вовсю, господин полковник! Все идет, как я и докладывал. С типографией тесно связаны члены комитета. Они там хорошо известны по кличкам — Шмидт, Анна, Старик, Седой и так далее. Через типографию вы выйдите на комитет. Господин полковник, в конце концов, что значит этот листок?

— Прекратить! — вспыхнул Маньковский. — Я не разрешаю вам так рассуждать. Нам приказано взять типографию!.. — Полковник совсем расстроился, чувствуя профессиональную правоту капитана и добавил: — Могли бы поторопиться и уже все узнать!.. Итак, я жду план операции по захвату типографии.

Полковник встал.

— Слушаюсь! Разрешите идти? — вытянулся Татаринов.

Полковник вышел из-за стола, подошел к капитану вплотную.

— Голубчик, ты поаккуратней там. Не руби все нити сразу.

— Есть не рубить нити, господин полковник! Хочу подумать об одной версии… Вечером доложу!

— Думай, голубчик, хорошо думай.

Вернувшись в свой кабинет, Татаринов вызвал Бордовскова и сказал:

— Из членов комитета тесно связанных с типографией, мы точно знаем двоих — Абросимова Василия Ивановича и Василенко Емельяна Сергеевича. Что нам о них известно? Это, во-первых. Во-вторых, сегодня же отдать приказ об установлении за ними строгого наблюдения. Думаю, что от дуроломов наружной службы они очень легко избавляются. Итак, что мы знаем об Абросимове и Василенко? Слушаю…

У проходной будки, на заборе, Костя Ковалев прикрепил большой лист бумаги, на котором красными буквами вывел: «Да здравствует 1 Мая!». Накануне Темерницкий комитет принял решение отпраздновать день труда как подобает. Решили всем членам ячейки явиться к проходным Владикавказских мастерских и попытаться уговорить рабочих не приступать к работе. Сами партийцы явились в праздничной одежде, думали этим подать пример другим.

И вот у всех проходных собрались толпы рабочих, к работе никто не приступал.

Ковригин обратился к профуполномоченному Ивану Андреевичу Собко:

— Почему ваш комитет внутреннего распорядка не решился праздновать День рабочей солидарности?

Иван Андреевич пожал плечами:

— Тридцатого было заседание, принято решение работать. Во избежание репрессий.

— Марш-марш назад?

— Как знаешь, но это решение комитета, и мы обязаны подчиниться дисциплине!

— Дисциплине трусов?

— От вашей храбрости только жертвы бессмысленные!

— А ты уверен, что рабочие с тобой согласны?

Иван Андреевич горько усмехнулся:

— А ты меня спрашивал, с чем я согласен? Я уполномоченный и обязан выполнять решение комитета.

— Но если рабочие не согласны? Давай их спросим!