От автора

С лета 1918 года в захваченном белыми Ростове не затихала борьба — большевистское подполье крепло день ото дня. На его счету было немало удачных диверсий, оно готовилось к восстанию, которое помогло бы Красной Армии освободить Дон. Ростово-Нахичеванский комитет РКП(б) выпускал листовки, а затем и газету, которые несли в массы большевистское слово, сплачивали рабочих в борьбе за Советскую власть.

В конце 1918 года белогвардейской контрразведке удалось схватить отважного вожака подпольщиков Егора Мурлычева. Его мужественное поведение во вражеском застенке, его твердость и беззаветная верность делу ленинской партии стали примером потрясающей силы для всех бойцов подполья.

Андрей Васильев, Василий Тюхряев, Дмитрий Вернидуб, Елисей Романов, рабочая семья Спириных, братья Абросимовы, Илья и Александр, и многие другие наши земляки, а также посланцы Донбюро, организованного ЦК РКП(б) для развертывания подполья на Дону, — Ревекка Гордон (Анна), Романа Вольф (Елена), Мария Малинская (Вера) и их товарищи — отдали свои силы, а многие из них и жизни в борьбе с белоказачьим отребьем Краснова и Деникина во имя торжества новой жизни.

Предлагаемая вниманию читателей книга является продолжением документальной повести «Егор Мурлычев», вышедшей в Ростовском книжном издательстве в 1980 году. Она охватывает события, происходившие на Дону в январе — августе 1919 года.

Стирка зимой, да еще на такую большую семью, и раньше была делом непростым. Теперь же — совсем беда. Воды не одну бочку натаскай, нагрей, замочи белье, пусть откисает: мыла-то нет, вместо него брусочки какой-то серой, скользкой глины— копоть ею не ототрешь. А копоть от керосиновых ламп в погребе оседает на всё, что там находится, она пропитывает одежду, волосы на голове и бровях, лезет в глаза, уши, нос, въедается в поры тела. И спасенья от нее, кажется, нет — вытяжная труба от печки, срочно сложенной в коридоре, помогает только дышать. Обстирывает Мария Николаевна всех тружеников «ада», как называют подпольщики своих товарищей, которые работают в типографии, обосновавшейся у Спириных.

После ареста Мурлычева выпустили быстро одну листовку у Шкориненко, но рисковать больше не стали. Некоторое время печатали листовки в квартире Ивана Гункина по 2-й Никольской улице. В этом доме сначала жил и Василий Абросимов, но потом он перебрался на Новое поселение, где открыл часовую мастерскую, а в его прежней квартире теперь жил Дмитрий Войлок.

Дом был неудобный для работы — большой, населенный семьями торговцев, людьми, глубоко враждебными делу, которым занимались Иван и Дмитрий. Здесь нельзя было и пытаться делать что-то тайком, ночью. Достаточно какой-нибудь случайной встречи, чьего-то лишнего подгляда и — конец, сразу донесут. Лучше делать все явно, средь бела дня, тогда и подозрений меньше. Чтобы оправдать частое появление в доме чужих людей, хождение незнакомцев со свертками и сумками, Гункин и Войлок занялись самогоноварением. Правда, это совсем не гарантировало от вторжения непрошеных гостей в самое неподходящее время. Но другого выхода не было!

Жена Гункина Варвара Васильевна брала на себя функции стража, затевала в передней комнате стирку, пока печатники занимались делом. Но так до бесконечности продолжаться не могло, нужен был более спокойный угол. Его и нашли у Спириных, на Донской улице.

Весь дом занимала одна семья, преданная рабочему делу. Под залой был погреб. Из него вырыли ход, а затем и подземелье. Столяры Кирей Халин и Иван Дунаев сделали деревянные станки и кассы. Наборщиками работали Александр Селиванов, Антон Аболин, Абрам Муравич, печатали — Яков Рыбкин, Василий Новахатский, Александр и Илья Абросимовы, Григорий Спирин. Иногда помогал Николай Спирин, но с середины января он почти полностью перешел на комитетскую работу. Резкой бумаги и упаковкой готовой продукции занималась Лена Спирина, пятнадцатилетняя сестренка Гриши.

В дело теперь пошел шрифт, доставленный из Донбюро Дмитрием Вернидубом. Еще немного шрифта Селиванов смог достать в типографии Яковлева, где раньше работал. И наконец, Василий Абросимов купил несколько гарнитур у некоего Сливкина. Бывший меньшевик, Сливкин теперь помогал бороться за свободу, получая при этом немалые деньги за шрифт и запасные, части к печатной машине, за бумагу, хотя все это он воровал в хозяйской типографии. Абросимов установил с ним связь сам («Знаю его давно, парень дюже жадный до денег».), без совета с комитетом («Вы-то никто его не знаете все равно».). Но комитет потребовал проверить личность такого «благодетеля».

Типография работала день и ночь. Чадили лампы, каждое резкое движение вызывало колебания воздуха, и пламя под стеклом начинало метаться из стороны в сторону. При неверном свете набирать нелегко, особенно мелкие шрифты — петит и боргес.

Как-то Селиванов приковылял на работу со свертком, который вынул из-за пазухи: «Вот, товарищи, у нас теперь какие будут помощники!» С этими словами Александр Григорьевич развернул сверток, и все увидели портрет Ленина, вырезанный из газеты, и большой кусок красной материи.

Гриша сбегал в сарай, нашел подходящую палку. Ее подровняли, остругали — древко к флагу было готово. И портрет Ильича, и флаг крепились на стене во время работы. В подземелье становилось светлее, живее от яркого полотнища, а внимательный, понимающий, подбадривающий взгляд вождя поддерживал в те трудные часы глубокой ночи, когда уже слипались глаза и пальцы отказывались воспринимать брусочки букв и пробельного материала.

Товарищи подбадривали друг друга, а Александр Абросимов, бывший моряк (недаром и кличка у него — Штурман), затягивал любимую:

Наборщики установили очередь. Поднимаясь наверх, умывались, иногда переодевались, отдыхали три-четыре часа — и снова под землю. Тяжело, но зато и листовки, и документы, и газета получались настоящими — белые видели, что у большевиков есть хорошая типография, а значит, и тираж их изданий будет все время расти. Иные листовки печатали по пять тысяч штук, тираж газеты постепенно устанавливался на уровне 15–25 тысяч экземпляров.

С тех пор, как типография разместилась у Спириных, ритму ее работы была подчинена вся жизнь этой большой трудовой семьи. Комитет выделял немного денег — кормить работников типографии, остальные заботы вплоть до охраны, черновой работы в «аду» несли все Спирины. Старались держать от погреба подальше малышей — Ваню и Клаву, но в одном доме сделать это нелегко и, конечно, они видели много лишнего, хотя и не понимали, что это и зачем. Единственное утешение: ход в типографию был замаскирован отлично. Когда ее оборудовали, Василий Абросимов, которого назначили ответственным за печать, пришел проверить, как идут дела. Он не смог найти вход, пока его не показали. «Молодцы! — восхищенно сказал Василий братьям Илье и Александру. — Сам черт не сыщет, а уж в аду он спец!»

В тот день и появился первый номер «Донской бедноты». Было около полуночи, расходиться по домам бессмысленно. Сели ужинать чем бог послал, по словам Марии Николаевны. Василий вынул из кармана полупальто бутылку самогона со словами: «Припас для такого случая!» Налил каждому понемногу, но усталость свое взяла: захмелели быстро. И когда Василий захотел налить по второй, наборщики первыми отказались.