Бордовсков встал:

— Слушаюсь, господин капитан.

И все же прежде всего он пошел к Гиви, попросил у него по дружбе дело Мурлычева, внимательно полистал папочку, в которой и было-то всего десяток листков.

— Больше с ним не вожусь, — сказал Гиви, наблюдая за Бордовсковым. Передаю в военно-полевой суд, есаулу Канкрину. Того, что здесь собрано, вполне хватит, чтобы его расстрелять!

— Расстрелять? — Виктор криво улыбнулся. — Да чтобы его расстрелять, хватило бы всего, что было получено в первые дни. Значит, от него ничего не пошло.

— Нет, дорогой! Ни-че-го! Мы проверяли. 42-я линия, 20. Двор Вернидубов — старые друзья Мурлычева. Подозрителен Дмитрий, но инвалид, с протезом. Что можно о нем серьезно говорить? Семья Шкориненко — их интересует, чтобы было побольше заказов на обувь. До прошлого года здесь жил Емельян Василенко, без левой руки. Опять же — второй Аника-воин!.. Он сейчас на 1-й линии живет. Дружили, как говорится, по привычке. Наши агенты смотрели-смотрели, но ничего не увидели.

— А вот Гункин, Тюхряев… Еще этот Спирин?..

— Хочешь отличиться, дорогой? Как портит людей деникинщина! У нас ты не был таким…

— Не шути, Гиви. Смотрели их?

— Смотрели, дорогой. Гункин самогон варит. Тебя это интересует? Нет? Жаль. Тюхряев сидел в предварилке. Выпущен по красновской амнистии в августе. Часто ездит: у него С тестем много заказов на шитье, портные они неплохие. Протекцию хочешь? Нет? Спирины… Ну что Спирины? Большая семья, еле сводят концы с концами. Парни, конечно, вольнодумцы. Старший, Николай, член меньшевистского клуба «Свет и знание». Но кто сейчас света не хочет?.. Вот, так, дорогой… Все света хотят. Цыпленки тоже хочут жить. О!..

На следующий день Бордовсков положил на стол Татаринову список из трех фамилий и адресов — Гункин, Спирин, Тюхряев. Вернидуба, Василенко отмел сразу. Как человек бычьего здоровья, не верил он в возможности изувеченных людей. А Шкориненко… Там же недавно Сергей Ловчиков обыск производил. Сергей — парень малость тронутый, но свой, он рассказывал, что, кроме сапожных шпилек, там ничем и не пахнет: ведь теперь хорошая кожа такая редкость. Итак, Гункин, Тюхряев, Спирин…

— Будем смотреть, — сказал Татаринов. — От Шелабота, агента, поступили данные о том, что в типографии Тер-Абрамяна много пропадает шрифта, а недавно украли запчасти к «бостонкам»[6]. Видимо, что-то в этом есть. Займетесь, хорунжий?

И снова Бордовсков вытянулся:

— Слушаюсь, господин капитан!

На партийной конференции Елисея Романова избрали в состав Ростово-Нахичеванского комитета РКП(б), и группу железнодорожников возглавил Дмитрий Ковригин — токарь механического цеха мастерских. Здесь сложилось крепкое ядро подпольщиков, их влияние на рабочих было действенным. Свидетельств тому много. Скажем, взять хотя бы положение с литературой. Уже давно член ячейки, отвечающий за распространение листовок и брошюр, приходит пораньше и в ящике для инструмента раскладывает пачками литературу. Берет человек, что ему нужно, и попутно, при желании, получает дополнение. И обычно за считанные минуты литературу разбирают.

Понятно, идти на такой путь, так рисковать можно только в коллективе, где крепко доверие между людьми. И долгое время этот способ распространения подпольной литературы действовал надежно, был более верным, чем просто разбрасывание в цехе: немало там лишних глаз.

Железнодорожники снабжают листовками и воинские эшелоны. Механический цех расположен рядом со стеной, отделяющей завод от железнодорожных путей, станции. Когда эшелоны подходят близко к стене, нужно быстро взобраться на нес и швырнуть одну за другой несколько пачек листовок в распахнутые двери теплушек или на открытые площадки, где стоят орудия, повозки. Пока спохватятся офицеры или фельдфебели, подпольщика как ветром сдует.

Продолжалось так довольно долго. Особенно успешно проделывал эту операцию Костя Ковалев, парнишка ловкий и стремительный. Но однажды только вскочил он на стену, чтобы проверить, где двери эшелона, как увидел расхаживающего у стены часового. Пока часовой сообразил, что человек на стене — тот самый, караулить которого он поставлен, Костя сначала упал плашмя на верх стены, а мгновение спустя был уже во дворе. Проверка показала, что с этих пор к большинству эшелонов, особенно солдатских, выставлялись специальные караулы или наряды жандармов.

Нужны были новые формы работы.

Листовки для воинских эшелонов теперь чаще всего передавали рабочим депо, где ремонтировали вагоны. Перед тем как их подавали под загрузку, рабочие оставляли листовки в вагоне и, несомненно, часть из них попадала по назначению.

И еще важная работа, связанная с продвижением воинских эшелонов: добывались точные сведения графика их движения. Эти данные передавались в комитет, а оттуда — разведке Южного фронта.

В конце февраля мастерские стали центром по изготовлению бронеоборудования. Котельный цех перешел на работу в две, а некоторые бригады и в три смены. Что ни день, из ворот мастерских выходит готовая бронированная площадка или броневик. Жесткие сроки установлены для строительства бронированных паровозов. Сделать так, чтобы изготовление бронеоборудования сорвалось, было, к сожалению, невозможно. Значит, нужно было всячески затягивать сроки выхода новой техники, затягивать, насколько хватит сил. Но как?

Центральная ячейка в полном составе собралась у Федора Евдокимова, пришел на заседание и Елисей Романов.

Предложений поступило несколько:

— Испортить компрессора!

— Вывести из строя запасные баллоны сжатого воздуха!

Каждому понятно — осуществление любого из этих предложений сделало бы невозможным пользование пневмомашинами, результат — остановка основного производства. Да, любое из предложений годилось, но… Костя Ковалев сказал:

— Вчера в котельном появилось несколько новых людей. Разве не подозрительно? Сразу — и все новые. А сегодня в пневмоотделении дежурил жандарм. Наверное, поставили его не только на сегодня.

— Видимо, — сказал Романов, — придется еще и еще обдумать дело в подробностях. Беляки зевать не будут, прикроют все важные узлы, остается открытым одно — буксы. Если пользоваться песком и особенно металлическими опилками — задираются втулки прочно, требуется капитальный ремонт.

— А если проверка?

— Нужно делать в самый последний момент.

— Так-то оно так, но…

— Чего — «но»? Другого я просто не вижу, — сказал Романов. — И еще. Комитет решил: сейчас нужно усилить помощь семьям красногвардейцев и пленным, которых гонят через Ростов. Это важно не только для семей или товарищей пленных. Это важно политически — как яркое свидетельство рабочей солидарности. И последнее — нужно учиться военному делу.

Несколько дней спустя в Кленовой балке, за Олимпиадовкой, собралась боевая дружина мастерских.

В канавах еще лежал снег, трава зеленела кулигами на высохших местах. Но весной пахло уже крепко.

Перед боевиками выступил Васильев:

— Весна, товарищи, несет нам освобождение. И мы должны помочь Красной Армии. Но для этого нужно учиться воевать, наособицу тем, кто не был в армии, не знает обращения с оружием. Помните — вы не одни. Городская боевая подпольная дружина — единый кулак, который обрушит всю свою мощь в спину белому фронту.

После ухода Васильева бывший фронтовик Александр Кононов начал объяснять новичкам устройство винтовки…

Борьба Мурлычева в застенках белой контрразведки подошла к концу. 11 марта военно-полевой суд вынес ему приговор.

Итак, конец. Теперь ему осталось совсем немного жизни.

Егор знал об этом и раньше, но как-то не верилось, что все наступит так быстро. Суд, вернее, комедия суда состоялась. Вечером, самое позднее завтра утром, приговор доставят в тюрьму и… конец. Отсюда, из камеры № 13, дорога только одна…