До применения обусловливания с целью снизить дозы лекарств для пациентов, перенесших трансплантацию, остается, наверное, еще несколько лет, а для раковых – даже больше, поскольку алабамские эксперименты имеют предварительный характер и никогда не повторялись на людях. Однако Шедловски говорит, что в отношении менее тяжелых заболеваний нет никакой реальной причины уже сейчас не дополнять лечение обусловливанием.

Так, по данным одного из последних испытаний Адера перед его смертью в 2011 году, состояние больных псориазом, получавших обусловливание и четвертую или половинную часть кортикостероидной мази, было не хуже, чем в контрольной группе, которой назначили полную дозу препарата{82}. Шедловски с коллегами разрабатывают для астматиков ингалятор, который впрыскивает то активное вещество, то плацебо. Из результатов испытания Сандлера с участием детей с ДВСГ следует, что миллионам таких больных можно помочь гораздо меньшими дозами лекарств. Применение условных реакций для замены лекарств плацебо называется «снижением дозы под плацебо-контролем» (СДПК), которое не только нивелирует побочные эффекты, но и позволяет здравоохранению сэкономить миллиарды долларов (только в США расходы на препараты против ДВСГ составили в 2007 году 5,3 миллиарда долларов){83}.

К сожалению, ученым приходится выбивать средства на исследования, необходимые для клинического применения этих методов. Сандлер рассказал, что был бы рад расширить изучение ДВСГ, но его заявки отвергли. «По-моему, это весьма необычное начинание, – говорит он. – Идея об откровенном использовании плацебо в лечении заболеваний – новаторская, она все переворачивает с ног на голову. Найдутся критики, которым будет трудно ее принять».

Опять же, кроме Шедловски, условными иммунными реакциями не занимается практически никто. «Готов сказать, что мы лучшие в мире! – шутит он. – Потому что больше никого нет!» Возможно, Адер и Фелтен одержали победу в теории, доказав наличие обмена информацией между иммунной системой и головным мозгом, но на практике большинство иммунологов по-прежнему игнорируют этот феномен.

Шедловски говорит, что все это не интересует фармацевтические фирмы. «Им не нравится перспектива снижения дозы медикаментов». И в прошлом он, как Сандлер, без устали старался убедить научных рецензентов. Несколько лет назад его печатали лишь в сугубо специальных журналах, и он был вынужден вернуться из Швейцарии в Германию, поскольку не получил финансовой поддержки своей деятельности.

Однако сейчас, отчасти благодаря трудам Бенедетти, положение меняется, и к изучению плацебо вообще относятся более благосклонно. «Это открыло двери и напоминает критикам, что в этой области кое-что происходит», – поясняет Шедловски. Он даже заменил название изучаемого феномена на более благозвучное. «Раньше мы называли его поведенческим обусловливанием иммунного ответа, а теперь – иммуносупрессивным эффектом плацебо».

Между тем миллионы таких пациентов, как Карл-Хайнц, продолжают принимать лекарства в дозах намного более высоких, чем им, скорее всего, показано. Карл-Хайнц живет в постоянном страхе потерять почку, а с нею – независимость, возможность путешествовать и, весьма вероятно, жизнь. Он называет «замечательной» идею о снижении дозы препарата путем обусловливания и горит желанием принять участие в дальнейших испытаниях.

Впрочем, пока он ждет новых подвижек, ему помогает простое понимание того, что сознание защищает его трансплантат. «Теперь я принимаю лекарства намного вдумчивее», – говорит он. Благодаря испытаниям он чувствует себя активным борцом за собственное здоровье, а не пассивным потребителем снадобий и побочные эффекты уже не причиняют ему прежних страданий. «Что-то происходит, – признает он. – Что-то, во что я могу поверить».

Утром 8 мая 1978 года двое мужчин осторожно продвигались сквозь снежную бурю. Их бороды и лохмы образца 1970-х скрывались под капюшонами утепленных комбинезонов – красного и синего. Оба были в тяжелых ботинках, перчатках и затемненных очках для защиты глаз от слепящей морозной белизны. Измученные, задыхающиеся, они останавливались через каждые несколько шагов, опирались на ледорубы, хватали ртами воздух и объяснялись знаками, слишком уставшие для слов. Затем снова брели вперед на подкашивающихся ногах, едва сознавая происходящее и понимая, что у них не осталось ничего, кроме воли продолжать путь.

Их цель находилась сотнями метров выше – вершина горы Эверест. Пик высотой 8848 метров – самый высокий в мире – впервые был покорен в 1953 году Эдмундом Хиллари и непальским шерпой Тенцингом Норгеем. Но Хиллари и все остальные, кто восходил на эту вершину после, полагались на канистры с кислородом. Рейнгольд Месснер, 33-летний альпинист из Италии, и его напарник из Австрии Петер Хабелер решили обойтись без них.

Альпинисты и врачи сказали, что они спятили. На такой высоте воздух содержит лишь треть кислорода от его объема на уровне моря. Никто не знал, что случится в таких условиях с организмом, но все сочли, что пара рискует тяжелым поражением мозга или чем-то похуже. Физиологи, обследовавшие скалолазов в предыдущей экспедиции, которая состоялась под началом Хиллари в 1960–1961 годах, пришли к выводу, что содержания кислорода на вершине едва хватает для выживания в состоянии покоя, а о тяжелом восхождении и говорить не приходится.

Но Месснер привык смотреть смерти в лицо, находясь в Гималаях. Восемью годами ранее он потерял при сходе лавины брата и лишился семи пальцев ног, которые отморозил на спуске с особо опасной горы Нанга-Парбат. Не так давно он, не имея при себе кислорода, взошел на 8068-метровый Гашербрум. Дойдет он до вершины Эвереста или нет, Месснер решил достичь предела человеческих возможностей.

Ранним утром 8 мая он и Хабелер покинули лагерь, разбитый на высоте 7985 метров. По мере приближения к вершине они шли все медленнее. Им приходилось продвигаться по гребням, так как снег был слишком глубок и сил идти по нему не хватало. Они дышали настолько усердно, что едва оставались способны на что-то еще. Держаться на ногах было все труднее, они ложились на снег через каждые несколько метров, чтобы передохнуть перед дальнейшим подъемом. Они знали, что любой метр может стать шагом за роковую черту, зайдя за которую они уже не вернутся. «Меня охватил удушливый страх смерти, – написал потом Хабелер. – Нехватка кислорода начала оказывать свое убийственное действие»{84}.

Наконец между первым и вторым часами пополудни они увидели металлический треножник, установленный в 1975 году китайскими геодезистами. Вершина достигнута. Хабелер спотыкался и плакал, слезы стекали из-под очков на бороду и замерзали на щеках. Месснер рассказывает, что просто сел, свесил ноги и только дышал: «Я превратился в одно спавшее, задыхающееся легкое, парящее над туманами и горными пиками»{85}.

Достижение Месснера и Хабелера было проявлением редкой стойкости, притом что их тела и мозг взывали о кислороде. Однако физиологические опыты, поставленные впоследствии над людьми, которые подвергались нагрузке на большой высоте, выявили парадокс.

Хорошо известно, что люди быстрее устают на высоте. Так, занимаясь аэробикой на высоте 5300 метров, крепкие, акклиматизировавшиеся альпинисты выполняют лишь треть упражнений по сравнению с комплексом на уровне моря. Это традиционно объясняется тем, что при низком содержании кислорода кровь не может в достаточной мере разносить его по организму. Мышцы устают, и упражнения становятся невозможными.

В 2009 году результаты обследования восходивших на Эверест альпинистов показали, что возле вершины, на высоте 8400 метров, содержание в их крови кислорода упало до трех четвертей от обычного уровня{86}. Месснер и Хабелер боялись не зря; будь гора хоть немного выше, они бы не выжили. Но вот что удивительно: в анализах крови, взятых на всех остальных высотах вплоть до головокружительных 7100 метров, кислорода было столько же, сколько отмечалось на уровне моря{87}.