… Самым нелепым в том, что Гэри Фэйрчайлд каждый день аккуратно являлся на работу, было то, что уже месяц как он был мертв.

— Ну так что детка, выберемся ко мне сегодня на вечер? — обычно говаривал он.

Джоанна Шератон старалась ничем не выдать своего волнения, и потому в разговорах с ним неизменно придерживалась полунейтрального полудружеского тона. Так обычно она разговаривала с Гэри до… До того… «Я даже не знаю, Гэри, — отвечала девушка, — вообще-то мы с Рут собирались пойти в кино». Впрочем, эта отговорка казалась ей совсем не убедительной. Что уж так говорить о самом Гэри.

Гэри, как обычно, принялся куражиться. При этом он то и дело принимался ходить по комнате, поигрывая мускулами, обтянутыми яркой тканью рубашки. А теперь он стоял смирно, словно забыл, что Гэри в таких случаях всегда положено зубоскалить и продолжать упорствовать. В его карих глазах горел какой-то желтоватый огонек. Впрочем, этот огонек ничего общего не имел с той страстью, которая ясно читалась в глазах Гэри раньше.

Джоанна с бьющимся сердцем быстро повернулась к своему компьютеру и постаралась углубиться в работу. А работа теперь у нее как раз была — нужно было сравнить то, что выдавал компьютер, с зеленоватой схемой, на которой были нанесены результаты испытания и траектория полета ракеты нового поколения «Тигр». Надо было во что бы то ни стало забыть о своих страхах…

— Но, детка, в чем же дело? Неужели ты злишься за что-то на меня? — вот на сей раз Гэри был самим собой.

— Да нет, просто… — Джоанна резко повернулась к нему на винтовом табурете. Вообще-то было не слишком легко вспоминать манеры и тембр голоса, которые тебе приходилось лицезреть несколько месяцев назад. Тем более сейчас, когда ее так пугала настороженность, с которой Гэри поглядывал на нее. Джоанна сглотнула слюну и как можно более непринужденно откинула со лба прядь волос.

— Но детка, послушай меня, — легким движением Гэри смахнул со стула по соседству наваленные на него книги и бумаги и уселся на него, небрежно закинув нога на ногу. Ему явно хотелось взять ее руки в свои. Так, машинально отметила Джоанна, какие у него длинные ногти, а ведь Гэри всегда обкусывал их. А сейчас был первый раз, когда она подпустила так близко к себе его после того, что случилось с Гэри, с Гэри настоящим.

Джоанна заклинала себя успокоиться, при этом глаза ее опять встретились с глазами Фэйрчайлда.

Гэри продолжал как ни в чем не бывало:

— Я не знаю, где ты была в конце августа, когда все искали тебя. Может, что-то случилось тогда с тобой?

Это уж была самая законченная ложь. Конечно, ему было известно абсолютно все. Единственное, чего он не знал, так это то, о чем она догадывалась после своего возвращения в этот мир.

— Но я чувствую, что после твоего возвращения, тебя что-то мучает. Я же вижу, что ты меня избегаешь.

— Нет.

И снова она мысленно выругала себя за чересчур торопливый ответ. Сан-cеранское начальство имело обыкновение отключать систему кондиционирования воздуха часа в три дня, и потому Джоанна решила, что в том, что она так сразу вспотела, не будет ничего подозрительного, ведь в середине октября тут все еще стоит жуткая жара. Но все равно, нужно было поскорее исправлять свою ошибку. И Джоанна сказала:

— Но я вообще стараюсь не слишком выделяться теперь. У меня почему-то появилось желание избегать людных мест. Честное слово, Гэри, мне просто почему-то не хочется никого видеть.

— И потому ты собираешься в кино вместе с Рут? — расхохотался он.

Его пальцы сжали пальцы девушки. Джоанне сейчас больше всего хотелось, чтобы пальцы ее не были холодными от страха. Но глаза Фэйрчайлда просто-таки излучали присущую Гэри нахрапистость.

— Детка, все равно тебе придется когда-нибудь с этим столкнуться. Уж лучше пораньше.

Где-то за дверью слышался гул человеческих голосов. Девушка поглядела на часы — пять дня. Ага, сообразила она, народ после напряженного трудового дня повалил домой.

Джоанна поспешно, даже слишком поспешно, выдернула свои пальцы из рук Гэри. Отвернувшись к дисплею, она опять попыталась сосредоточиться на работе. Но от Гэри не так-то просто было избавиться. Заглянув через плечо девушки, он проговорил:

— А почему бы тебе тогда не пообедать со мной, а? Или знаешь что, поедем-ка лучше ко мне и все там обговорим. Согласна?

Два с половиной месяца назад подобное приглашение могло значить одно, что он попытается положить ее с собой в постель. Но теперь она знала, что все, что нужно новоявленному Гэри, это просто остаться с ней наедине, но только с совершенно другой целью.

— Как-нибудь в другой раз, Гэри, — ее пальцы уже проворно набирали на клавиатуре соответствующие команды. Затем она подала команду «выход» и стала набирать команды вновь, надеясь, что Гэри не обратит внимания на ее слегка подрагивающие от страха руки.

— Но детка… — парень подошел с другой стороны и положил ей руки на плечи. Рукава у него были закатаны по локоть, тоже благодаря той самой октябрьской жаре в Калифорнии.

Джоанна стиснула зубы, чтобы в порыве страха не сбросить с себя эти руки. Гэри продолжал упорствовать.

— Ну тогда, может, на следующей неделе?

— Может быть, — и она снова нажала не ту клавишу, заклиная все святые силы, чтобы он только не заметил этого.

— Значит во вторник?

Она чуть было не ляпнула «может быть» снова, но тут поняла, что люди в это время продолжают покидать здание. Еще несколько минут, и cан-cеранский комплекс опустеет, и тогда он все-таки добьется своего: Джоанна останется наедине с ним.

Повернувшись, она посмотрела в глаза Гэри и вздохнула с раздражением, которое далось ей очень непросто.

— Вторник, значит вторник, — воскликнула она.

Гэри широко улыбнулся, но в глазах его загорелись торжествующие огоньки.

Девушку просто трясло от ужаса, когда она направлялась к стоянке машин.

Все эти недели он безуспешно пытался остаться с ней наедине. Иногда он давил чересчур грубо, иногда пытался сделать это довольно тонко. Как и Джоанна, Фэйрчайлд вел такую же тонкую игру. Он делал вид, что и понятия не имеет о том, что с ней произошло за время ее отсутствия в Сан-Серано в конце лета. Гэри, вернее тот, кто скрывался под его видом, прикидывался, что по ту сторону Пустоты они с Джоанной не встречались. А ведь им пришлось довольно тесно общаться в компании друг друга в ином мире.

Конечно же, тогда это был вовсе не Гэри.

Джоанна снова вздрогнула, когда заводила машину, голубого «Мустанга» 75-го года выпуска, она вспомнила Солтериса Солариса, архимага, главу Совета Кудесников. Он одурачил всех без исключения: своего внука Кериса, одурачил он и Гэри — настоящего Гэри, который имел несчастье связаться с ним по эту сторону Пустоты, одурачил всех членов Совета Кудесников, одурачил даже самого себя. А потом он просто-напросто покинул тело Солтериса — оно стало больше не нужно ему, и переселился в тело Гэри, в котором и пребывал доныне.

И теперь он — Темный Волшебник Сураклин — собирался добраться и до нее.

Но самое ужасное было то, что Джоанна при всем желании ничего не могла бы доказать.

Неудивительно, подумала она в отчаянии, что Антриг Виндроуз тронулся от этого умом.

Решительно встряхнув головой, Джоанна направила машину к шоссе, что вилось параллельно изгибам каньона. На какое-то мгновенье в голове ее промелькнула мысль — интересно, жив ли сейчас Антриг.

Он должен быть еще в живых, подумала она с упорством. Боже, не дай этому человеку погибнуть.

Да, она действительно ничего доказать не в состоянии.

Тут Джоанна почувствовала, как слезы сожаления, гнева и стыда застилают ей глаза.

Она не могла доказать окружающим и то, что участившиеся за последние два с половиной месяца периоды мрачной меланхолии не являются следствием ее дурного расположения духа. Никто не хотел верить этому. Джоанна и не пыталась никого убеждать. Кстати, в эти самые периоды ни один из сотрудников cан-cеранского научно-исследовательского центра военных разработок не был в состоянии заниматься работой как положено. И, между прочим, на эти же периоды приходилось усиление активности разных преступных группировок, возрастало число самоубийств. И не только в близлежащим Лос-Анджелесе, но и в Сан-Франциско, Нью-Йорке, Токио, Лондоне и везде, о чем сообщали газеты. Впрочем, пресса относила все это на счет экономических кризисов и демографических перекосов. Вероятно, в этом была какая-то доля истины. Но когда после такого периода Джоанна отправлялась навестить подругу Рут, то всякий раз она видела, что картина, над которой та работала неделями, за несколько последних дней превращалась в нечто непонятное — на почти готовой полотно ложились какие-то непонятные мазки и штрихи, и замысел картины становился вовсе странным и неясным.