Джоанна слабо улыбнулась в ответ, ей было приятно уже то, что ее узнали, не говоря уже об оказанном приеме. Внезапно у нее защипало глаза, снова телячьи нежности, как, наверняка, сказал бы Керис.

— Конечно, конечно, — наконец нашлась она, — я ведь вовсе не хочу занимать время, которое обычно отводится на приемные часы.

— Конечно же, ты голодна, — полувопросительно сказал он.

Джоанна поняла, что кроме черной робы и хорошо поставленного голоса шарлатана от магии в этом человеке есть еще одно качество, уже подлинное — теплота и участие к беде окружающих.

— Мое дорогое дитя, до меня дошли слухи… — тут он, видимо, понял по лицу Джоанны, что она и так уже в курсе и вздохнул с облегчением. — А я-то боялся, что вы можете быть ранены…

Джоанна резко замотала головой, стараясь перебороть в себе желание припасть к обтянутому черным бархатом плечу и от души разреветься. Ей было очень приятно, что в этом неуютном мире нашелся хоть кто-то, понимающий ее.

Джоанна отвернулась в сторону, стараясь не показать Магусу то, что слезы сами собой льются из ее глаз. В этот момент рука Магистра легла на ее плечо.

— А теперь, дитя мое, — сказал все тот же вежливый голос, мне кажется, что будет лучше, если мы поговорим обо всем после того, как ты как следует покушаешь и отдохнешь. Ты, случайно… — тут предсказатель заколебался, не зная, как облечь свою мысль в тактичную форму.

— Да нет, нет, — угадала мысль Джоанна. — Я никуда не спешу и никто за мной не гонится.

В присутствии Мага она не решилась упоминать имени Сураклина.

И сразу облегчение отразилось на лице Магуса.

Сразу в воздухе повисла неловкая тишина, так тишина возникает обычно в семьях, когда любящие супруги разругались и каждый при этом стесняется первым заговорить. Джоанна знала, что лично она не может заговорить первой по очень простой причине — больше недели она таилась и тряслась, чтобы только неосторожным словом не выдать себя, не обратить на себя внимания. А тут… когда она встретила наконец хоть кого-то, кто мог помочь ей, то все нужные слова как-то сами собой застряли в ее горле.

И Магус, видя, что Джоанна переживает, боялся задать хоть какой-то вопрос, поскольку ему казалось, что именно этот вопрос лишит девушку остатков самообладания. Впрочем, Магистр примерно знал, что именно хочет узнать от него гостья.

— Он ведь умер, да? — наконец Джоанна не выдержала гнетущей тишины.

Магус только вздохнул, даже не пытаясь изобразить из себя непонятливого.

— Ах, если бы только не на мою долю выпала участь рассказать тебе это, — наконец сказал он, нервно теребя пальцами свои кружевные манжеты. — Нет, он жив, но только в данном случае это не слишком утешительно, поскольку рассудок окончательно покинул его. Ты же понимаешь, как происходит с человеком, которого допрашивает инквизиция. Прости меня, дитя мое.

Видимо придется все делать самой. Так думала Джоанна, глядя в окно гостиной комнаты, за которой уже начали сгущаться сумерки. Особенно было неприятным, что страх подобно железному обручу сдавил виски.

Ах, Антриг должен простить ее за это.

Вообще-то слово «прощение» ничего не означало для Джоанны. Во всяком случае, до того момента, когда вышедшие из Ворот Пустоты чародеи не вошли в дом Гэри. Ах, если бы она тогда вняла мольбам Антрига и отпустила бы его на все четыре стороны. А теперь на ней лежит такой тяжкий грех.

Девушка почувствовала, что ей снова хочется заплакать, и сжала изо всех сил зубы. Хорошо еще, что в руках была чашка горячего чаю, она сделала торопливый глоток, чтобы сконцентрироваться хоть на чем-то кроме отчаяния.

— Сомневаюсь даже в том, что кто-то из нас вообще теперь сможет узнать его, — тихо говорил Магистр Магус, — рассказывают, что все, что он иной раз делает — это сидит в углу и тихо плачет. Или просто вскакивает и начинает бить кулаком в стены. Рассказывают также, что у него постоянно случаются галлюцинации и что он ведет разговор с потусторонними силами, которые тоже наверняка чудятся ему.

— Это я обрекла Антрига на все это, — подумала девушка, — и из-за своего предательства мне в одиночку приходится мучиться с Сураклином.

Она даже не знала, что хуже: ощущать страх от близости где-то Темного Волшебника, или быть помешанным.

Часы пробили шесть вечера. На улице уже стояла темнота. Посетительницы Магуса давно ушли, скорее всего, делать новые прически для вечерних балов и приемов. Дом погрузился в тишину, прерываемую только позвякиванием посуды и прочих принадлежностей с кухни, где как раз готовили еду. Стекла слегка задрожали, пошел дождь. И сразу Джоанна почувствовала себя неуютно, словно стояла на улице, а не сидела в домашнем тепле.

Вдруг она поняла, что ее молчание затянулось. Глянув на Магуса, девушка заметила, что тот с беспокойством поглядывает на свою гостью. Неловко поставив чашку с недопитым чаем на стол, Джоанна спросила радушного хозяина:

— А откуда тебе все это известно?

— Это уже известно всем здесь, — печально покачал головой Магистр.

— Лично я разговаривал с хасу и гвардейцами, которым доводилось охранять его. Стража возле Антрига сменяется каждую неделю полностью, ведь он кричит и бормочет во время галлюцинаций, на стражников это действует не слишком хорошо, ведь они же все молодые люди. Вот Епископ и сменяет их. К тому же неизвестно, как иллюзии могут повлиять на них

— вдруг Антриг подтолкнет кого-то к безумию?

Магистр вертел в руках, волнуясь, столовый нож. Было видно, что он переживает и за своего друга, и за Джоанну. Сейчас Магус был без своей черной робы, и потому своим бархатным камзолом с отложным кружевным воротничком, кольцами на пальцах напоминал преуспевающего торговца. Джоанна подумала, что лично ей принц-регент куда больше напоминал предсказателя судьбы, чем этот Магус.

— А не сделала ли все это с ним та самая печать, которую на него наложили?

Магус уставился в одну точку, размышляя.

— Я даже ума не приложу, как бы это могло произойти, — признался он, — к тому же он до этого целых семь лет просидел под печатью и с ним ничего страшного не случилось.

— Но ведь тогда печать просто висела на двери Башни, а не была постоянно на его шее?

— На шее? — у Магуса просто челюсть отвисла.

— Ну, она отпечатана на железном ошейнике, выгравирована, — нетерпеливо пояснила девушка. — Как только он признался во всем, в чем они его обвиняют, ему надели ошейник. Видимо, кто-то в Совете Кудесников до сих пор противится выносу решения по его казни.

Магистр отвел глаза, явно чувствуя приступ тошноты.

— Все это я видела во сне, — сообщила Джоанна.

— Тогда все это нисколько не удивляет меня, — рассеянно сказал волшебник, — ведь его душа способна растекаться и мысленно соприкасаться с… — тут хозяин дома искоса посмотрел на Джоанну. — Дитя мое, но ты хоть знаешь, что именно это за печать? Какое действие она оказывает? — и видя, что Джоанна вопросительно уставилась на него Магус продолжал, — это одно из самых страшных наказаний для волшебников, берусь смело сказать. Печать не только отнимает нашу силу. Печать как бы противопоставляется силе волшебства. И чем внушительнее сила кудесника, тем мощнее… Печать как бы вбирает в себя силу волшебника, впитывает ее. Так что если бы оказалось, что они все эти шесть недель просто подвергают его пыткам, то это можно было бы с уверенностью считать куда более милосердным отношением. Неудивительно, что он тронулся рассудком. Помоги ему Бог. — И Магус испуганно принялся поглаживать клинообразную бородку, бормоча молитву.

Отмороженные пальцы всегда болят, когда отогреваются. И Джоанна узнала знакомое чувство — так в ее груди после безграничного отчаяния вновь загорается надежда.

— Так если бы попробовать убрать эту печать… — начала она.

— Это невозможно, дитя мое, — пробормотал печально Магистр, — при попытке сделать это ты только обречешь на смерть себя. Антриг мой друг. А я ведь тоже не слепой, в тот раз, когда вы были у меня, я понял, что ты любишь его.