— Так уж заведено у послушников, — отозвался невесело внук архимага, — в любую минуту нужно быть готовым умереть за того, кому ты принес клятву на верность!

— Я знаю это, — тихо заметила девушка. По ее лицу бегали отблески пламени свечей, — но вот только после того, как мы ушли из Ларкмора, мне стало казаться, что ты готов и жить нормальной жизнью, только не знаешь, с чего и начать!

— Ты права, — сказал Керис, прислушиваясь к завываниям ветра снаружи, — я действительно не знаю, что мне делать! У меня такое ощущение, что я стою на развилке сразу нескольких дорог! Столько разных путей, и все кажутся поначалу одинаковыми! Первое время я даже не мог понять, что со мной вообще такое происходит! Вот ты. Вот Антриг. Мы с Пеллой много говорили по дороге в Кимил, я даже не знал, что это! У вас всех вроде бы ясные цели, каждый знает, чего добивается. А я? Я вообще как котенок, у которого только-только глаза открылись. Я знал, что должен защищать вас. Раньше, когда я узнавал, что если кто-то не знает что делать, я презирал таких людей! А теперь вся моя жизнь рухнула, когда я узнал, что дед мой давно мертв! И в Совет мне нету обратной дороги!

Керис принялся разглядывать инкрустацию на ломберном столике, на котором он и раскладывал свой пасьянс.

— Послушай, — обратился он к Джоанне, — помнишь, когда ты возле ручья подстрелила инквизиторов, и я сказал тебе, что теперь лучше не думать чересчур много?

Она утвердительно кивнула. Керис вспомнил ту душную ночь в амбаре, вспомнил, как он вслушивался в приглушенные сеном рыдания девушки, и вспомнил свою собственную зависть — она сделала то, чему он учился несколько лет без передышки, а так и не совершил. Она убила человека в бою! И не одного, а целых двух! И теперь Керис все удивлялся своей тогдашней зависти. Прошло около трех месяцев с того момента, но для него это было вечностью.

— А ты хочешь учиться?

Керис посмотрел куда-то в сторону. Джоанна, в ее коричневой рубашке с примитивной вышивкой, с ее светлыми волосами, собранными сзади в хвост узеньким кожаным ремешком, — казалась серенькой мышкой по сравнению с Пеллой. Керис подумал, что только Джоанна, Пелла и Антриг проявляли к нему интерес, к его переживаниям после того, как он в тринадцатилетнем возрасте покинул отчий дом.

Как только он вспомнил про свою родню, мысли парня сразу вернулись к Сураклину. Как все так могло получиться? И чем он провинился перед Богом за такое наказание?

Пламя свечи заметалось из стороны в сторону — в комнату ворвался легкий сквозняк от распахнутой настежь двери. Сначала раздалось легкое покашливание хозяина дома, которого звали, кажется, Альпортом, а за ним шел Антриг.

— Ну, как она?

— Боится, — отозвался немного суровый чародей, — но на самом деле все намного проще, чем она думает!

Керис видел девушку, жену дворянина, когда еще они остановились тут. Она была вдвое моложе своего супруга, и хрупкая красота хозяйки дома как-то не сочеталась с большим животом. Вообще-то Керис достаточно знал обо всех тонкостях деторождения и процесса беременности от бабки — она же была акушеркой. И, глядя в запавшие щеки и лихорадочно блестящие глаза будущей мамы, Керис почему-то подсознательно ужасался. И теперь, глядя в лицо Антрига, Керис вдруг решил, что тот собирается о чем-то его спросить.

За эти два дня уже Керис видел, как Виндроуз кое в чем все же применяет свое волшебство — где-то нужно было успокоить не в меру расшалившееся сердце, где-то избавить человека от одышки, кому-то мешали боли в желудке. Это было не волшебство, так, скорее, просто баловство. И потому члены Совета Кудесников, которые наверняка сейчас сидели где-нибудь на энергетической линии, выслушивая внимательно — не раздастся ли где-то голос Антрига, вызывающего силы природы или что-то в этом роде, не могли определить его местонахождение. Но сейчас было иначе: жизнь будущей матери могло спасти только настоящее волшебство.

Взгляды Кериса и Антрига встретились. Они долго и внимательно смотрели друг на друга в упор. Еще Виндроуз не заговорил, как послушник уже знал, о чем именно его сейчас спросят, и в нем почему-то просыпалось страшное раздражение.

— Ты не должен меня спрашивать такое, — сказал Керис, когда Антриг собирался было задать свой вопрос, — я ведь убийца, а не лекарь!

Антриг только выдохнул воздух, не в силах что-то сказать. Хорошо еще, что Керис не стал изображать из себя непонимающего. «Но ты же просто изображаешь из себя…», — начал было Виндроуз, но осекся.

— Я буду делать только то, чему учился! — воскликнул Керис, глаза его воинственно сверкнули, — и давай не будем осложнять друг другу жизнь!

Конечно, Антриг пытался склонить его к другому нарушению клятвы верности Совету Кудесников. Он пытался заставить его вмешаться в дела людей, и, что хуже того, в дела Бога, чего, конечно же, больше всего терпеть не может Церковь. Деторождение — это промысел Божий, как все время говорят они. «Я знал, что ты не согласишься на это…», — пробормотал Антриг.

— Не соглашусь! — вдруг взорвался Керис, — даже не в том тут дело! Если бы я не учил всех этих заклятий, которые ты все время вколачивал мне в голову, если бы ты не говорил, что у меня есть возможность спасти ей жизнь… Если бы у меня действительно были силы…

— Но сила у тебя действительно для этого есть, — тихо сказал Антриг.

Этот спокойный тон настолько вывел Кериса из равновесия, что тот даже задохнулся от ярости.

— Послушай! — наконец сказал он, — если ты не станешь этого делать, то пусть так оно и будет! Ты спасешь ее твоим волшебством, и Совет сразу доберется до тебя. Ты спасешь какую-то женщину только ради того, чтобы она жила! А Совет расправится с тобой! И некому будет покарать Сураклина? Неужели нельзя пожертвовать одной женщиной во имя тысяч других? как ты не поймешь этого?

Теперь уже Антриг ничего не ответил. Он молча стоял, положив руки на спинку стула Джоанны, и созерцал колеблющиеся огоньки свечей и капающий воск.

— Я знаю, что действительно не должен так делать, — глухо заговорил Антриг, — и в этом парадокс нашей жизни. Кто-то обязательно должен быть принесенным в жертву ради всеобщего блага. Но я знаю и другое — что я не могу оставить в беде того, кого могу спасти!

— Опомнись! — в гневе закричал Керис.

Керис знал, что говорит. Он был отменным воином, он готовился стать кудесником. Но теперь уже ему ни за что не стать магом. А теперь он и подавно не сможет противостоять Сураклину.

— Но почему ты такая тряпка, почему? — простонал Керис, — неужели ты не можешь взять себя в руки? Ведь сейчас все зависит от тебя!

Антриг снова ничего не ответил.

Керис, ненавидя Антрига и себя одновременно, решительно бросил: «Зря я не убил тебя тогда в Башне!»

Заклятья, как понял Керис, были делом куда более серьезным, чем это ему казалось раньше. Важно не только было правильно произнести нужные слова или осуществить необходимые манипуляции, важно было еще почувствовать, что заклятье исходит от тебя, несет в себе частичку твоей волшебной энергии. Антриг как раз именно это и втолковывал Керису. Керис был парнем смышленым, тем более, что Антриг объяснял ему все точно так же, как, бывало, в школе послушников инструктор объяснял им новый прием обращения с оружием. Это было немудрено — ведь Антриг и сам прошел через эту школу.

Керис жадно слушал Виндроуза. Тем более, ему казалось, что через Антрига, ученика Сураклина, ему передается и сила Темного Волшебника.

Вдруг неожиданно он подумал, что когда сам занимаешься магией, это подобно полету под облаками.

Впрочем, волшебная сила Кериса была совсем невелика, и он ничего не мог поделать, чтобы увеличить ее. Даже Антриг не мог помочь ему в этом деле. Но Керис делал свое дело — мысленно он проник в утробу, где находился неродившийся пока ребенок и стал осматривать его разорванные кое-где кровеносные сосуды. Вот в чем была причина недомогания жены дворянина! нужно было только сосредоточиться, чтобы увидеть все это, чтобы все это представить. И Керис сидел, обхватив руками голову, заставляя себя поверить, заставляя себя воплотиться в свой разум. И ему казалось, что его начинает наполнять волшебная сила. А может, так оно и было?