– Я уже знаю, как выглядит Флейта.

– Ей предстоит превращение, Спархок. Она не превращается из Данаи сразу во Флейту. По пути из одной маленькой девочки в другую она проходит через настоящую свою личность.

Спархок вздохнул.

– И сколько же их у нее?

– Полагаю, не одна тысяча.

– Весьма гнетуще. У меня есть дочь, а я не знаю, какая она на самом деле.

– Не говори глупостей, – отозвалась Даная. – Конечно же, ты знаешь меня.

– Но только одну тебя, тысячную часть того, что ты есть на самом деле, – такую махонькую частичку. – Он снова вздохнул и отвернулся.

– Это вовсе не махонькая частичка, отец. – – Даная еще говорила, а ее голос уже менялся, становился сильнее и полнозвучнее. Это был голос уже не ребенка, но женщины.

На дальней стене комнаты висело зеркало – плоский прямоугольник из отполированной до блеска бронзы. Глянув туда, Спархок заметил в зеркале смутное отражение той, что стояла у него за спиной. Он быстро отвел глаза.

– Смотри, Спархок, смотри. Зеркало не слишком хорошее, так что много ты не разглядишь.

Он поднял глаза и уставился на ослепительно сверкающий прямоугольник бронзы. Отражение было нечетким, искаженным, и он мог различить лишь очертания ее фигуры. Ростом Афраэль была выше Сефрении. У нее были длинные черные волосы и бледная кожа. Лицо ее в этом нечетком отражении казалось лишь размытым пятном, но отчего-то он очень хорошо разглядел глаза. В этих глазах были бессмертная мудрость, вечная радость и любовь.

– Ни для кого другого я бы этого не сделала, Спархок, – прозвучал голос женщины, – но ты лучший отец из всех, что у меня были, так что я могу и нарушить правила.

– Ты когда-нибудь носишь одежду? – спросил он.

– С какой стати? Ты же знаешь, я никогда не мерзну.

– Я говорю о скромности, Афраэль. В конце концов, я твой отец и должен об этом заботиться.

Она рассмеялась и из-за его спины протянула руку, чтобы погладить его по щеке. Лица Спархока коснулась отнюдь не рука маленькой девочки. Он вдохнул слабый запах травы, но другие, знакомые ему запахи Данаи и Флейты изменились. Та, что стояла за его спиной, определенно не была девочкой.

– В этом виде ты являешься своим родственникам? – спросил он.

– Не слишком часто. Я предпочитаю, чтобы они считали меня ребенком. Так мне намного проще добиться своего – и получить куда больше поцелуев.

– Для тебя очень важно добиваться своего, верно, Афраэль?

– Конечно? Это важно для всех нас, разве нет? Я просто лучше других умею это проделывать. – Она вновь рассмеялась грудным сочным смехом. – По правде говоря, в этом меня никому не превзойти.

– Я это уже заметил, – сухо сказал он.

– Что ж, – проговорила Афраэль, – я бы с радостью потолковала с тобой об этом, но не стоит заставлять Улафа и Стрейджена ждать. – Отражение в зеркале заколебалось и стало уменьшаться. – Ну вот, – услышал Спархок знакомый голос Флейты, – теперь пойдем уладим дело с Троллями-Богами.

Утро выдалось пасмурным, и ветер гнал грязно-серые тучи к Тамульскому морю. На улицах Огнеглавого Материона было почти безлюдно, когда Спархок и его друзья выехали из императорской резиденции и по широкой длинной улице направились к восточным воротам.

Выехав из города, они поднялись на вершину длинного холма, откуда впервые увидели сияющий город.

– Как ты собираешься разговаривать с ними? – спросил Стрейджен у Улафа, когда они перевалили через холм.

– Осторожно, – проворчал Улаф. – Мне что-то не хочется, чтобы меня съели. Я разговаривал с ними и раньше, так что они, наверное, помнят меня, да и Беллиом в руке Спархока поможет сдержать их желание сожрать меня на месте.

– Какое место ты выберешь для разговора? – спросил Вэнион.

– Открытое – но не слишком. Пусть поблизости будут деревья – чтобы мне было куда забраться на случай, если дела обернутся худо. – Улаф оглядел своих спутников. – Хочу предупредить: когда я начну, не стойте между мной и ближайшим деревом.

– Там? – спросил Спархок, указывая на пастбище, за которым вставал сосновый лесок. Улаф прищурился.

– Не само совершенство, да где ж его взять, совершенство? Давайте-ка начнем. Что-то у меня нынче утром нервы натянуты, как струна.

Они выехали на пастбище и спешились.

– Кто-нибудь хочет мне что-то сказать, прежде чем мы начнем? – осведомился Спархок.

– Действуй на свой страх и риск, Спархок, – ответила Флейта. – Это ваше дело – твое и Улафа. Мы только наблюдатели.

– Спасибо, – сухо сказал он. Она присела в реверансе.

– Не за что.

Спархок вынул из-под рубахи шкатулку и коснулся ее кольцом.

– Откройся, – велел он. Крышка со щелчком распахнулась.

– Голубая Роза, – сказал Спархок по-эленийски.

– Слышу тебя, Анакха, – голос вновь исходил из уст Вэниона.

– Я чувствую внутри тебя Троллей-Богов. Могут ли они понять мои слова, когда я говорю на этом языке?

– Нет, Анакха.

– Хорошо. Киргон обманом завлек троллей в Дарезию и обратил их против атанов, наших союзников. Хотим мы убедить Троллей-Богов вернуть под свою руку их заблудшие творения. Мыслишь ли ты, что прислушаются они к нашей просьбе?

– Всякий бог, Анакха, более чем охотно внемлет словам о приверженцах его.

– Я и сам так думал. Согласишься ли ты с заключением моим, что весть о том, что Киргон похитил у Троллей-Богов их приверженцев, разъярит их?

– Разгневаются они сверх всякой меры, Анакха.

– Как, мыслишь ты, следует нам наилучшим образом говорить с ними?

– Поведайте им в простых словах о том, что произошло. Не говорите слишком быстро либо туманно, ибо они соображают медленно.

– Это я успел заметить и прежде, встречаясь с ними.

– Будешь ли говорить с ними ты? Никоим образом не желал бы я тебя обидеть, однако на наречии троллей говоришь ты грубо и неуклюже.

– Это твоя работа, Вэнион? – возмутился Спархок.

– Ни в коем случае! – запротестовал Вэнион. – Я совершенно не разбираюсь в тролличьем языке.

– Прости мою неумелость, Голубая Роза. Наставница моя торопилась, обучая меня языку людей-зверей.

– Спархок! – воскликнула Сефрения.

– А что, разве не так? – Он снова обратился к камню. – Сотоварищ мой, сэр Улаф, более знаком и с троллями, и с наречием их, нежели я. Он и поведает Троллям-Богам, что Киргон похитил их детищ.

– Тогда призову я их дух, дабы сотоварищ твой мог говорить с ними.

Камень дрогнул в руке Спархока, и вновь возникли те гигантские фигуры, которые он видел в храме Азеша, – только на этот раз они были близко, и он мог разглядеть их, о чем искренне сожалел. Поскольку их сущность была заперта в Беллиоме, их силуэты были очерчены лазурным свечением. Тролли-Боги высились над ним, злоба искажала их полузвериные лица, и только сила Беллиома сдерживала их ярость.

– Ну что ж, Улаф, – сказал Спархок. – Положение опасное. Постарайся быть очень, очень убедительным.

Рослый генидианец с трудом сглотнул и выступил вперед.

– Я – Улаф из Талесии, – проговорил он на языке троллей. – Я говорю от имени Анакхи, творения Беллиома. Я принес слово о ваших детях. Будете вы слушать меня?

– Говори, Улаф из Талесии. – Судя по треску пламени в великанском голосе, это был Кхвай, бог огня.

На лице Улафа появилось выражение мягкого упрека.

– Мы удивлены тем, что вы сделали, – сказал он. – Почему вы отдали своих детей Киргону?

– Что?! – проревел Кхвай.

– Мы думали, что вы хотели этого, – продолжал Улаф с притворным удивлением. – Разве вы не велели вашим детям покинуть родные места и идти много снов по льду-который-не-тает в эти чужие земли?

Кхвай завыл, молотя по земле обезьяньими кулаками, подымая тучи пыли и дыма.

– Когда это случилось? – спросил другой голос, жирный и чмокающий.

– Две зимы назад, Гхномб, – ответил Улаф на вопрос бога еды. – Мы думали, что вы знали. Голубая Роза призвала вас, чтобы мы спросили, зачем вы это сделали. Наши боги хотят знать, почему вы нарушили договор.