Николь кивнула, обрадовавшись возможности как можно скорее уйти, но в это время услышала позади себя голос матери. Сердце у Николь заныло.

— Дорогая, ты в порядке? — Родители спешили к ней по широкой лестнице.

— Все хорошо, — заверила она их, пытаясь скрыть неловкость. Одно дело убедить незнакомых людей, что ты упала с лошади, а совсем другое — заставить поверить родителей в эту сказку. Она стала рассказывать матери о том, как упала с коня и как герцог спасал ее. При этом старалась не смотреть на отца.

— Ты упала с коня? — недоверчиво спросила Джейн. Отец внимательно смотрел на нее.

— Мне казалось, что я одна, — продолжала врать Николь, — и я сидела в этом ужасном дамском седле, на котором никогда не езжу, ты это знаешь. Хэдриан испугал не только меня, но и моего коня. Обычное дело. — Она взглянула мельком на отца и поняла, что он совершенно ей не верит.

— Тебе нужно срочно переодеться, — строго сказала мать и тепло улыбнулась герцогу. — Благодарю вас, ваша светлость.

Герцог только кивнул в ответ.

Тут только Николь сообразила, что, рассказывая свою историю, назвала герцога по имени. Сердце у нее замерло. Она посмотрела на герцогиню и встретила ее проницательный взгляд. Потом — на отца: взгляд был тот же. Видимо, они оба заметили ее оплошность. Она побагровела от стыда. На герцога она не смотрела, зная, что он взбешен. Одна Джейн ничего не заподозрила и повела Николь в ее комнату.

Гости, собравшиеся в вестибюле, молчали: Герцог встретился глазами с графом Шелтоном и понял, что тот очень зол. Еще до того, как Николь начала рассказ о лесном приключении, граф догадывался, что их встреча в лесу не была невинной. Герцог это сразу почувствовал. Теперь же подозрения графа подтвердились.

Сдержанно и холодно граф произнес:

— Не соизволит ли его светлость пройти со мной в библиотеку? Мне бы очень хотелось узнать подробности падения Николь с коня.

Герцог понял, что, если он не убедит графа, что его дочь не пострадала, произойдет страшный скандал.

— Николь очень повезло, — сказал он вежливо, — если бы я незамедлительно не взял ситуацию в свои руки, все могло бы кончиться не так удачно. Но я могу вас заверить, что она никак не пострадала, и ничего плохого с ней не произошло.

Выражение лица графа Драгмора не изменилось.

— Понятно, — сказал он серьезно, — надеюсь, другого подобного инцидента не будет, — их взгляды скрестились, — последствия будут более чем неприятные, смею вас заверить.

— Разумеется, не будет, — напряженно заверил его герцог.

У графа были все права говорить в таком тоне, но герцогу не нравилось, когда ему угрожали, неважно, были ли для угрозы основания.

Шелтон резко повернулся и, хромая, пошел наверх. Герцог смотрел ему вслед, и всю злость, которая в нем накопилась, он направил на себя. Ведь он фактически чуть не погубил Николь. Он злился, что она не поняла его намерений. А как же их надо было истолковывать?

— Тебе лучше теперь подумать об Элизабет, — сказала у него за спиной Изабель.

Это было еще одно предупреждение, и он взорвался:

— В июне я женюсь на Элизабет. Я ни секунды об этом не забывал. Тогда все будут довольны, не так ли? Всем сразу станет хорошо или, я бы сказал, почти всем. — Сказав это, герцог повернулся и вышел.

Изабель смотрела ему вслед с глубокой грустью. Видимо, переживания его были очень глубоки. Конечно, всем станет хорошо, когда он женится на Элизабет всем, кроме него.

Он больше не ждал и не хотел предстоящей свадьбы. Она вдруг представилась ему последним актом его самопожертвования.

Поздно вечером, когда уставшие гости разошлись по своим комнатам, Изабель отдыхала, наслаждаясь покоем и тишиной в своих апартаментах. Только здесь и только теперь она могла спокойно разобраться в том, что ее так беспокоит.

Она смотрела на пляшущий огонь в огромном камине и думала. Окончилось веселье, а вместе с ним ушло праздничное настроение, пришло время озабоченности и тревог. Ее голубые глаза затуманились от невеселых мыслей, руки беспокойно теребили пояс пеньюара из розового шелка.

Не многим пришлось пережить то, что выпало на долю герцогини Дауэйджер, и ей очень хорошо было известно, что жизнь иногда преподносит сюрпризы, которых меньше всего ждешь.

Хэдриан влюблен в Николь, и это уже видно. Совершенно ясно, что и бедная девушка любит ее сына. А какая они поразительно красивая пара! И дело тут даже не в красоте, а есть в них что-то такое, что изумляет. Изабель стало совсем грустно.

Ей не нужно рассказывать, что такое любовь. Ей хорошо известно и что такое разбитое сердце и страдания запретной любви. Эта боль медленно затихает, со временем умирает, но печаль оттого, что не состоялось, не проходит, не проходит никогда. Как же щемит сердце из-за Хэдриана! Ей отчаянно захотелось, чтобы его миновали эти переживания утрат, чтобы не было этой любви к Николь Шелтон, захотелось избавить его от горя, которое может стать его судьбой.

Бедная Элизабет! Изабель знает, как она любит Хэдриана. Конечно, Хэдриан никогда ее не бросит, он слишком порядочен. В свое время она тоже из-за благородства не смогла бросить Френсиса и убежать… Яблоко от яблони… Это пугало ее.

Изабель села в кресло и почувствовала сильное желание выплакать свою печаль и тревоги. Чувства ее не поблекли, они все такие же, как тогда, в двадцать лет, когда она впервые полюбила. Этот человек не был ее мужем и сильно страдал от этого. Его образ так ярко возник перед ней, как будто они только вчера расстались. Высокий, сильный, с золотыми прядями каштановых волос, лицо обветренное, грубое и в то же время неотразимо привлекательное. Она поняла, что боль никогда не умирала.

Никому она не пожелала бы такой несчастной любви. И менее всего своему сыну или Элизабет и даже бедной Николь Шелтон, которая совсем не заслужило такого испытания.

Изабель хорошо знала, что у любви нет границ, она не подчиняется ни разуму, ни законам логики. Хэдриан сильный, благородный, честный человек, но он все же лишь мужчина. Он не хочет погубить Николь, но стоит увидеть их вдвоем — и становится ясно, что долго это длиться не может. Хэдриану, пожалуй, трудней, он мучается не только за себя. С какой кстати Николь должна переживать за другую женщину? Все это очень несправедливо. Хотя разве жизнь всегда справедлива?

Она закрыла глаза, думая о Хэдриане, но не о сыне, а о человеке, который носил то же имя. Уже в который раз она собиралась все рассказать сыну и, хотя никогда не была трусихой, сейчас боялась. Страшно потерять его любовь и уважение. Нет, пожалуй, она никогда не скажет ему ничего, хоть у него и есть право знать правду. Это не та ошибка, на которой учатся, особенно если ученик — собственный сын.

Герцог Клейборо не мог уснуть. Два раза он заезжал в Стаффорд — вчера, по пути в Лондон, и сегодня, возвращаясь. Оба раза Элизабет спала, и он не смог поговорить с ней. Будить ее было бесполезно, так как ей давали наркотики.

Было далеко за полночь. Герцог сидел в спальне, терзаемый мыслями о двух таких разных и очень близких ему женщинах — Элизабет и Николь. Чувство вины и смущения не давали ему покоя.

Ни одной женщине еще не удавалось лишить его сна, — Николь удалось. Ни одна женщина не могла его возбудить так, как это делала Николь. Но хуже всего то, что именно с ней он поступал так отвратительно и неблагородно. Он просто негодовал на самого себя за то, что так реагировал на нее, вернее, позволял себе так на нее реагировать.

Герцог встал с кровати и, накинув на голое тело бархатный пестрый халат, подошел к лежавшему у камина Борзому. Пес радостно завилял хвостом, завидев хозяина. Герцог погладил его по голове и доверчиво сказал:

— Я не знаю, кто я есть на самом деле.

Все тело ныло. Мучительно больно было от воспоминаний обо всех их встречах, но хоть на миг заставить себя не думать о них он не мог.

Неужели он такой же, как отец? Неужели Френсис так увлекался своими любовницами, что не мог не изменять матери? Может быть, отца тоже мучили угрызения совести? Может быть, они похожи друг на друга значительно больше, чем это многим кажется?