Он пошёл наверх и, отворив дверь, увидал интереснейшее на свете зрелище.

Около дочери, покрасневшей от радости, был Амур, сам Амур, в фуфайке из шёлка и бархата. Держа свои руки в руках госпожи, Перлино танцевал, разом выкидывая обеими ногами, танцевал, точно он никогда не должен был остановиться.

Увидевши своего отца, Виолетта сделала ему низкий поклон и представила своего возлюбленного.

— Мой отец и господин, — сказала она. — Ты всегда говорил, что желал бы меня видеть замужем. Желая тебе угодить, я выбрала себе мужа по сердцу.

— Ты хорошо сделала, моё дитя! — отвечал Чеко, угадавший тайну. — Все женщины должны брать с тебя пример. Я знаю не одну, которая отрезала бы себе палец — и даже не самый маленький, чтоб только обзавестись мужем по вкусу, маленьким мужем из сахару и флёрдоранжа. Расскажи-ка им твой секрет и ты осушишь много слёз! Вот уже две тысячи лет женщины жалуются; пройдёт ещё две тысячи, и они всё будут жаловаться на то, что они непонятые жертвы.

После того он обнял своего зятя, обручил его в ту же минуту и попросил два дня на то, чтобы сыграть свадьбу. Меньше чем в два дня нельзя было созвать всех друзей околотка и задать обед, который был бы достоин богатейшего купца в Пестуме.

Посмотреть на такую диковинную свадьбу собрались издалека — из Салерно, из Кава, из Амальфи и Сорренто; даже из Ишити и Пузоля. Богачам и беднякам, молодым и старым, друзьям и недругам — всем хотелось познакомиться с Перлино. По несчастью, свадьба никогда не обходится без того, чтобы чёрт не сунул в неё своего носа. Крёстная мать не предвидела того, что случилось.

В числе приглашённых на свадьбу ожидали весьма важную особу, соседнюю маркизу. Звали её Звонкая Монета. Она была стара и зла, как сам сатана, с жёлтой и морщинистой кожей, с глазами, похожими на ямы, с провалившимися щеками, кривым носом и заострённым подбородком, но при этом она была так богата, что перед ней всякий преклонялся и искал чести поцеловать у ней руку. Чеко поклонился ей до самой земли и посадил её по правую руку, гордый и счастливый, что мог представить зятя и дочь женщине, которая имела сто миллионов червонцев и оказывала ему тесть, кушая его обед.

Во всё время обеда Звонкая Монета не спускала с Перлино глаз. Маркиза жила в замке, достойном фей, где камни были из золота, а мостовая из серебра. В нём была галерея и в ней были собраны все редкости в свете: часы, которые показывали время по желанию, эликсир, излечивающий ломоту и мигрень, зелье, превращавшее горе в радость, стрела любви, тень Сципиона, сердце кокетки, религия доктора, высохшая сирена, три рога морского единорога, совесть придворного, вежливость разбогатевшего, стенограф Ораанда — словом, всё такие вещи, которых никто никогда не видал и, верно, никогда в другом месте не увидит. Недоставало одного к этим сокровищам — красавца Перлино.

Ещё не подали десерт, как уж барыня решила овладеть им. Она была очень скупа, но если чего желала, подавай ей сейчас во что бы то ни стало. Она покупала всё, что продаётся; покупала даже и то, что не продаётся; остальное воровала и была вполне уверена, что правосудие в Неаполе заведено только для маленьких людей. „Избави нас Бог от невежи доктора, угрюмого мула и злой женщины“, — говорит пословица. Только что встали из-за стола, барыня подошла к Перлино, который, живя на свете всего только три дня, ещё не успел узнать людской злобы, и стала ему рассказывать о богатстве и роскоши замка Звонкой Монеты. „Иди-ка со мной, дружок, — сказала она ему, — я тебе дам в своём замке место по твоему желанию. Выбирай: хочешь ли быть пажом в золотых и шёлковых платьях, камергером с бриллиантовым ключом на спине или швейцаром с серебряной алебардой и широкой золотой перевязью, которая сделает твою грудь блестящей солнца? Скажи слово — всё твоё!“

Невинный бедняга был совсем ослеплён, и хотя мало ещё успел подышать родным воздухом, а уже был истым неаполитанцем, т. е. совершенной противоположностью дурака.

— Сударыня, — наивно ответил он, — говорят, что работа — ремесло быков; ничего здоровее отдыха нет. Я бы хотел получить такое место, где бы можно ничего не делать и много получать, как делают наёмники св. Януария.

— Как? — сказала Звонкая Монета.

— Ты, в твои годы, уже хочешь быть сенатором?

— Именно! — перебил Перлино. — И если можно, дважды сенатором, чтоб получать двойное содержание.

— Об этом нечего толковать! — заметила маркиза, — А пока пойдём-ка: я тебе покажу карету, моего английского кучера и шестёрку моих серых лошадей. — И она повела его на крыльцо.

— А Виолетта? — слабо проговорил Перлино.

— Виолетта пойдёт с нами! — отвечала дама, уводя неблагоразумного, который вовсе не противился.

Только что они пришли на двор, барыня подвела его полюбоваться лошадьми, которые, гарцуя на месте, трясли красивые красные шёлковые уздечки, убранные колокольчиками; потом она его пригласила войти в карету, посидеть на мягких подушках и посмотреться в зеркала. В один миг она захлопнула дверцы, закричала кучеру: „Пошёл“, и карета покатила во дворец Звонкой Монеты.

Виолетта в это время с любезностью принимала поздравления гостей. Скоро она очень удивилась, что не видит больше своего возлюбленного, который был всегда её тенью… Она бежит по комнатам, нет его. Она взлезает на крышу, полагая, что Перлино вышел освежиться, — нет и там. И только вдалеке видны облако пыли и карета, которую шесть лошадей увозили галопом в горы. Сомнения не было — Перлино похитили. При этой мысли у Виолетты сжалось сердце. Позабыв вовсе, что она без шляпки, в подвенечном уборе, в кружевном платье, в шёлковых ботинках, Виолетта мигом выбежала из отцовского дома и побежала за каретой, простирая вперёд руки и призывая Перлино громкими криками.

Слова были напрасны. Их уносил ветер. Неблагодарный был весь поглощён медовыми речами своей новой госпожи. Он играл её золотыми кольцами на руках и мечтал, что завтра он проснётся принцем и господином. Увы! Есть много людей старее его, которые вовсе не благоразумнее Перлино! Когда узнают они, что доброта и красота в доме лучше богатства? Только тогда, когда уже поздно и когда уже нет зубов, чтобы изгрызть цепи, которые сами же положили себе на руки.

Бедная Виолетта бежала целый день. Ни ямы, ни ручьи, ни кусты, ни терновник, ни иглы — ничто её не останавливало. Кто страдает от любви, тот не чувствует боли. К вечеру усталая, умирая с голоду, с ногами и руками в крови, попала она в тёмный лес. Страх напал на неё. Она смотрела вокруг, не двигаясь с места. И казапоеь ей, что из мрака ночи вышли тысячи глаз и с угрозами смогрят на неё. Вся дрожащая, бросилась она к дереву, прощаясь шёпотом с Перлино.

Она не могла прийти в себя и так боялась, что едва переводила дыхание, как вдруг услыхала разговор двух соседних деревьев. Невинность имеет то преимущество, что может понимать все Божие создания.

— Сосед, — сказало рожковое дерево, обращаясь к оливковому, на котором была одна кора. — Вот молодая девушка: она слишком неосторожна, что легла на землю. Через час из своих логовищ выйдут волки; если они её и пощадят, всё равно роса и утренний холод дадут ей такую лихорадку, что она не встанет. Отчего она не подымется ко мне на ветви: там бы она могла заснуть спокойно. Я бы ей с удовольствием предложило несколько своих стручков, чтоб восстановить её упавшие силы.

— Вы правы, сосед, — отвечала маслина.

— Дитя сделает ещё лучше, если перед тем как пойдёт спать, всунет руку в мою кору. В ней спрятано платье и свирель одного пифераро.[8]

Когда думают провести холодную ночь, козлиная кожа вещь далеко не лишняя, и для девушки, рыскающей по свету, этот костюм гораздо удобней кружевного платья и шёлковых ботинок.