Сведя все имеющиеся доказательства воедино, Юнгерс и его коллеги Рэнди Сусман и Джек Штерн из Стони Брук предположили, что, хотя Australopithecus afarensis был, без сомнения, прямоходящим, передвигаясь по земле, он не обязательно проводил большую часть своего времени там. Используя небольшой размер тела, эти ранние гоминиды, конечно, оставались зависимыми от деревьев для жилья, особенно в ночное время и, предположительно, проводили там много времени в процессе кормления. О том, существовал ли некий баланс между деревьями и землей, можно лишь догадываться. Полученная структура таза и ноги Люси не оставляет сомнений, что она провела много времени на двух ногах на земле. Но в то же время нет никаких сомнений и в том, что A. afarensis произошел от древесного предка. Невозможно быть уверенными, в какой степени примитивные атрибуты жизни на деревьях были просто «багажом», доставшимся от предков, а не функциями, которые активно повлияли на его образ жизни. Но, так как любой организм должен выживать как продукт общей структуры, вероятность того, что Люси и подобные ей проводили значительное время и на земле, и на деревьях, довольно высока, в результате чего эти гоминиды часто представляются только как «обычные» двуногие. Это контрастирует с «облигатными» двуногими, похожими на нас (в то время как шимпанзе, которые могут ходить в вертикальном положении, когда хотят, но делают это нечасто, являются «факультативными» двуногими).

Двойственный образ жизни, описанный Юнгерсом и коллегами, конечно, следует из обычных условий, в которых жили Australopithecus afarensis. Сегодня Хадар — суровая засушливая пустыня, но во времена Люси это было место, где извилистые реки граничили с галерейными лесами и болотами, уступившими место лесам, кустарникам, зарослям и открытым пастбищам. Открытое сухое пространство древней Лаэтоли, скорее всего, являлось необычным местом для гоминидов. И даже те гоминиды, которые, как вы помните, оставили дорожку отпечатков, следовали в более наполненный растительностью Олдувайский бассейн. В смешанной среде обитания, которую, судя по всему, занимал A. afarensis, Люси и ее родственники почти наверняка использовали все доступные им ресурсы, включая те, что были только в лесах и только в открытых пространствах.

Такое приспособленческое существование было, очевидно, очень эффективной стратегией для ранних гоминидов, поскольку мы можем сказать, что обусловленный этим основной образ жизни сохранялся на протяжении нескольких миллионов лет, несмотря на то что различные виды ранних гоминидов сменяли друг друга. На самом деле это хороший урок, потому что мы часто склонны представлять австралопитеков каким-то переходным звеном между древесным и наземным образом жизни. Но «переходный» означает «ни рыба ни мясо», эфемерно промелькнувший на пути от одного стабильного состояния к другому, в то время как в действительности австралопитеки вели образ жизни со стабильной и успешной стратегией, на одном уровне с той, что была раньше, и той, что пришла позже. У австралопитеков был свой образ ведения дел, как и у нас, что подчеркивает, как искажены наши взгляды на этих предшественников как на младшую лигу самих себя. Вряд ли возможно восстановить образ жизни ранних гоминидов, ориентируясь только на то, как мы сами осуществляем те или иные действия.

Для меня посещение Музея естественной истории в Нью-Йорке в 1971 году было подобно путешествию на другую планету. В Йеле я насмотрелся на то, как исключительно умные люди тратили время, цепляясь за неотвратимо устаревающие способы мышления, в то время как новые способы зарождались в Американском музее. Кураторы отдела ихтиологии Гарет Нельсон и Донн Роузен прилагали все усилия к продвижению кладистики, пока Нильс Элдридж и Стивен Джей Гулд, недавно направившие свои стопы в Гарвард, только готовились посягнуть на самые основы синтетической теории эволюции (также зародившейся в музейных кругах). На практике можно было сказать, что мое обучение только начиналось, и огромной удачей для меня оказалось то, что одним из моих первых коллег после приезда в Нью-Йорк стал Нильс Элдридж.

Хотя на тот момент он уже был палеонтологом, экспертом по трилобитам и специалистом по теории эволюции, Элдридж только начинал интересоваться антропологией, так что спустя короткое время мы уже вели совместную работу по исследованию палеонтологической летописи человечества. В то время Милфорд Уолпофф во всеуслышание проповедовал теорию единого вида в чистейшей форме, а ископаемые доказательства, которые впоследствии решительно опровергли бы эту гипотезу, еще не были найдены. Однако, когда мы с Элдриджем попытались посмотреть на доступные свидетельства с новой точки зрения, из записей о гоминидах очень быстро стало очевидно, что реальность прямо противоположна той модели, что предсказывал градуализм.

В одной главе нашей книги, опубликованной с некоторым опозданием в 1975 году, уже после того, как я на год уехал исследовать лемуров на Мадагаскаре и Коморских островах, мы обращали внимание на то, что, поскольку ископаемые останки, составляющие архив эволюционной истории, должны быть физически обнаружены, ранее подразумевалось, что сама эволюционная история является предметом научного исследования. Негласное правило утверждало, что, если ты облазил достаточно скал и нашел достаточно останков, тебе каким-то образом откроются тайны эволюции. Разумеется, в глазах градуалистов, представляющих окаменелости как звенья в цепи, протянутой сквозь время, эта точка зрения была единственно приемлемой. Если ты нашел достаточное количество звеньев и правильно расставил даты, само собой разумеется, что в результате ты получишь законченную цепь. С подобной логикой сложно спорить. Однако логику невозможно применять к реальному миру, если изначальное предположение неверно. Как мы уже видели ранее, как минимум некоторые палеонтологи на тот момент уже давно знали, что видение эволюционного процесса, на котором она базировалась, было если не полностью ошибочно, то точно далеко от завершенности. Как вы можете помнить, сам Дарвин был очень обеспокоен недостатком ожидаемых промежуточных материалов в палеонтологической летописи. Он объяснял это неизбежной незавершенностью процесса. Прошло больше 100 лет, пока Элдридж и Гулд не выдвинули решительное предположение, что явные пробелы в летописи на самом деле могут быть источниками информации. Если они были правы и биологические виды действительно можно было рассматривать как отдельные организмы со своими датами рождения, смерти и сроками жизни между ними, тогда ваш взгляд на палеонтологическую летопись необходимо было решительно менять. Окаменелости, с которыми вам придется иметь дело, на самом деле составляют сложную генеалогию видов, порожденных в какой-то момент в прошлом разделением линии наследования. Для каждого обнаруженного ископаемого вида где-то есть еще один — уже известный по известным находкам или еще нет, — тесно связанный с ним цепью наследования. Образуемую таким способом схему взаимосвязей между ископаемыми видами и их гипотетическими живущими потомками нельзя просто взять и обнаружить напрямую, она выстраивается путем кропотливого анализа. Одного открытия недостаточно. Таким образом, возникает вопрос: на какие качества окаменелостей следует обращать внимание, когда пытаешься понять их место на Древе жизни, и как следует их анализировать?

С точки зрения приверженцев систематики, окаменелость обладает тремя основными свойствами, такими как состояние и внешний вид, возраст и место происхождения. Эти свойства имеют разную значимость при попытке реконструировать эволюционный процесс. Место происхождения окаменелости имеет значение для анализа его адаптационных механизмов, но оно не проливает света на то, с какими биологическими видами близко связано ископаемое существо. Аналогичным образом нужно быть осторожными, оценивая возраст окаменелости, потому что никогда нельзя точно установить продолжительность жизни биологического вида, к которому она принадлежала, а также возрастную группу данного вида, которую представляла данная окаменелость. Соответственно, если исключить возраст и географию как индикаторы вида окаменелости и его взаимосвязей с другими видами, нам остается только морфология (сегодня включающая в широком значении молекулярное строение). Это единственное свойство окаменелости, несущее неоспоримый отпечаток ее истории. Как мы видели в главе 5, этот отпечаток не всегда легко расшифровать, но в тех пределах, до которых мы способны реконструировать иерархию первичных и вторичных характерных признаков, возникших в ходе эволюции, на основании доступных нам данных, мы можем выдвигать экспериментально проверяемые утверждения о взаимосвязях, охватывающие постоянно расширяющийся круг групп. В сложных ситуациях палеонтологи могут время от времени использовать возраст окаменелости как очень общий ориентир для определения первичности или вторичности его характеристик, но подобные заключения невозможно эмпирически подтвердить, и поэтому они ценятся не выше, чем общие рассуждения.