Меня поразила наступившая вдруг тишина. Я взглянул на отца – оба они, и он, и Тавернер, пристально следили за мной. Не знаю, что в их манере раздражило меня и заставило выкрикнуть с вызовом:

– София ничего об этом не знала! Абсолютно ничего!

– Нет? – сказал отец.

Я так и не понял, было ли это согласие или вопрос.

– Она будет потрясена!

– Да?

– Потрясена, не сомневаюсь.

Мы снова замолчали. И вдруг с какой-то неожиданной резкостью на столе у отца зазвонил телефон.

Он снял трубку:

– Слушаю. – И затем, выслушав сообщение телефонистки, сказал: – Соедините меня с ней.

Он взглянул на меня.

– Твоя девушка, – сказал он. – Хочет поговорить с нами. Притом срочно.

Я взял у него трубку:

– София?

– Чарльз? Это ты? Теперь Жозефина. – Голос чуть дрогнул.

– Что с Жозефиной?

– Ее ударили по голове. Сотрясение… Она… она в плохом состоянии… Говорят, может даже не поправиться…

Я повернулся к моим собеседникам:

– Жозефину стукнули по голове.

Отец взял у меня трубку.

– Я же говорил, не спускай глаз с этого ребенка! – сказал он гневно.

Буквально через несколько минут мы с Тавернером в скоростной полицейской машине мчались в направлении Суинли Дин.

Я вспомнил, как Жозефина появилась из-за баков, ее небрежно брошенную фразу о том, что «настало время для второго убийства». Бедный ребенок! Ей в голову не приходило, что она сама может стать жертвой «второго убийства».

Я полностью признал справедливость отцовских обвинений. Безусловно, я должен был следить за Жозефиной, хотя ни у Тавернера, ни у меня не было пока никакого реального ключа к разгадке тайны – кто же отравил старого Леонидиса, но вполне возможно, что он был у Жозефины. Все то, что я воспринимал как глупые детские игры и желание порисоваться, на самом деле могло иметь какой-то смысл. Жозефина, с ее склонностью все вынюхивать и выслеживать, могла случайно стать обладательницей каких-то важных сведений, об истинной ценности которых она сама не догадывалась.

Я вспомнил, как хрустнула в саду ветка.

Это было как бы предупреждение об опасности. И я тотчас же отреагировал на него, но потом мои подозрения показались мне надуманными и мелодраматичными. А между тем мне следовало бы помнить, что речь идет об убийстве, и тот, кто его совершил, смертельно рисковал и, для того чтобы обезопасить себя, без колебаний пошел бы на преступление второй раз. И вполне возможно, что Магда, поддавшись какому-то смутному материнскому инстинкту, почувствовала, что Жозефине грозит опасность, и именно поэтому с такой лихорадочной спешкой хотела отправить девочку в Швейцарию.

София вышла встретить нас. Жозефину, сказала она, карета «Скорой помощи» увезла в городскую больницу. Доктор Грей обещал позвонить, как только станут известны результаты рентгена.

– Как это произошло? – спросил Тавернер.

София провела нас вокруг дома, и, войдя через калитку, мы очутились на задворках. В углу небольшого дворика я заметил открытую настежь дверь.

– Там нечто вроде прачечной, – пояснила София. – Внизу в двери дыра, специально вырезанная для кошек. Жозефина любит встать на край ногами и кататься на двери.

Я вспомнил, как сам в детстве раскачивался на дверях.

Прачечная внутри была тесная и довольно темная. Там валялись деревянные ящики, старый шланг, несколько каких-то допотопных садовых инструментов, ломаная мебель. Внизу около двери лежала подпорка в виде мраморного льва.

– Это подпорка от входной двери, – объяснила София. – Она упала сверху – кто-то ее, очевидно, пытался положить на дверь.

Тавернер дотронулся рукой до верха. Дверь была низкая, его голова не доставала примерно на фут.

– Ловушка, – сказал он.

Он качнул дверь, чтобы посмотреть, как она ходит, потом нагнулся и стал разглядывать кусок мрамора, стараясь не касаться его.

– Кто-нибудь брал его в руки?

– Нет, – сказала София. – Я никому не дала его трогать.

– Правильно сделали. Кто ее нашел?

– Я. Она не пришла обедать к часу. Няня долго звала ее. Приблизительно за четверть часа до обеда она проскочила через кухню во двор. Няня сказала: «Скачет с мячиком или опять качается на двери». Я сказала, что сама приведу ее.

Воспользовавшись паузой, Тавернер спросил:

– Вы говорили, она часто там играла. Кто об этом знал?

– По-моему, все в доме знали.

– А кто, кроме нее, заходит в эту прачечную? Садовник?

– Вряд ли кто-то сюда заходит.

– Дворик из дома не просматривается, – заключил Тавернер. – Кто угодно мог проскользнуть сюда из дома или же обойти здание с фасадной стороны и устроить эту ловушку. Но она ненадежная…

Не отрывая внимательного взгляда от двери, он еще раз осторожно покачал ее.

– Никакой гарантии. Или попадет или пролетит мимо. Скорее всего, мимо, но девочке не повезло, на сей раз эта штука попала.

София поежилась.

Он поглядел на пол. На нем были какие-то царапины.

– Похоже, что кто-то предварительно тут экспериментировал… чтобы проверить, куда эта штука упадет… Звук до дома не долетал, конечно.

– Нет, мы ничего не слышали. Нам, естественно, в голову не пришло беспокоиться о ней, пока я не пришла и не обнаружила ее здесь – она лежала распростертая, вниз лицом. – Голос Софии слегка дрогнул. – Волосы в крови.

– Это ее шарф? – Тавернер указал на лежащий на полу шерстяной клетчатый шарф.

– Да.

Обернув руку шарфом, Тавернер осторожно поднял с полу кусок мрамора.

– На нем могут быть отпечатки, – сказал он без особой надежды. – Но вероятнее всего, тот, кто это сделал, соблюдал осторожность. Что вы разглядываете? – обратился он ко мне.

Я смотрел на стул со сломанной спинкой. Он стоял среди старого хлама, и на его сиденье были комочки свежей земли.

– Любопытно, – пробормотал Тавернер. – Кто-то вставал на стул грязными подошвами. Интересно, для чего.

Он в раздумье покачал головой:

– Сколько было времени, когда вы ее нашли, мисс Леонидис?

– Должно быть, минут пять второго.

– И ваша няня видела, как она шла из кухни во двор двадцатью минутами раньше. Известно, кто последний до этого заходил в прачечную?

– Понятия не имею. Может быть, сама Жозефина. Я знаю, что она качалась на двери утром после завтрака.

Тавернер кивнул:

– Это означает, что в этот промежуток, после того как она ушла оттуда и до без четверти час, кто-то смастерил ловушку. Вы сказали, что этот кусок мрамора – подпорка от наружной двери. Не помните, когда она оттуда исчезла?

София покачала головой:

– Дверь сегодня не открывали весь день. Слишком холодно.

– Не помните ли вы, кто где был сегодня утром?

– Я выходила пройтись. У Юстаса и Жозефины до половины первого были уроки с перерывом в половине одиннадцатого. Отец, мне кажется, все утро провел в библиотеке.

– А ваша мать?

– Она выходила из спальни, когда я пришла с прогулки, – это было примерно в четверть первого. Раньше она не встает.

Мы вернулись обратно в дом. Я последовал за Софией в библиотеку. Филип, бледный, осунувшийся, сидел, как обычно, в кресле, а Магда, приткнувшись к его коленям, тихо плакала.

София спросила:

– Не звонили из больницы?

Филип отрицательно покачал головой.

Магда зарыдала:

– Почему они не разрешили мне поехать с ней? Моя крошка, моя смешная маленькая уродинка. А я еще называла ее найденышем, она так сердилась. Как я могла быть такой жестокой? И теперь она умрет, я знаю, она умрет…

– Успокойся, дорогая, – сказал Филип. – Прошу тебя, успокойся.

Я почувствовал, что я лишний в этой сцене семейных треволнений. Я незаметно вышел и отправился искать няню. Она сидела на кухне и горько плакала.

– Это бог меня наказал, мистер Чарльз, за все плохое, что я о ней думала. Бог меня наказал, не иначе.

Я даже не пытался истолковать, что она имела в виду.