— Привет, — ответил Брэд.

— Меня зовут Остин Ридер, — представился подошедший, поглядывая на них живыми и проницательными карими глазами. Они пригласили Остина подсесть к их столику. — Я независимый журналист, готовлю репортаж о том, что здесь происходит. Говорят, вы снимаете здесь кино. Найдется у вас видеоаппаратура, которой я мог бы воспользоваться?

— На какой предмет? — Брэд настороженно прищурился.

— Да надо бы взглянуть, что я там наснимал, — ответил Остин, ероша редеющие волосы. — Когда работаешь самостоятельно, приходится десятки раз все проверять и перепроверять. Иначе можешь вылететь в трубу.

— Пожалуйста, — сказал Брэд. — Мы как раз едем сейчас на съемочную площадку.

— Вам надолго понадобится аппаратура? — спросила Эйлис. — А то мне тоже надо будет кое-что просмотреть до завтрашнего прилета группы из Рима.

— Не на «Алиталии» летят случайно? — спросил Остин. — А то там, в Риме, забастовали служащие аэропорта. Мне парни с Би-би-си говорили.

— Вот черт! — Брэд раздавил сигарету. — Застрянем здесь на чертову пропасть времени среди песков, мух и этих проклятых арабов!

— Ничего, доберутся, — сказал Остин. — Поездом в какую-нибудь другую страну, а оттуда самолетом. Сообразят.

— Наверное, но это значит еще несколько дней отсрочки. — Брэд повернулся к Эйлис: — Поеду разыщу Стивена. Он в Омдурмане с Абдуллой. Отправился по делам. Надо поставить его в известность. — Брэд бросил на стол несколько суданских фунтов. — Пойдем, Эйлис.

Она откинулась на спинку стула. Этого еще не хватало — опять задержки, проволочки.

— Я все-таки хочу посмотреть сценарий. Может быть, Остин отвезет меня на площадку? Он мог бы там и аппаратурой воспользоваться.

— Давайте так, — согласился Брэд и стал объяснять Остину, как проехать.

Они ехали через Нью-Дием, южный пригород Хартума, и Эйлис бросилась в глаза колоссальная скученность: люди ютились в хибарах друг у друга на голове. Беспорядки на юге гнали жителей на север, где они надеялись получить помощь от государства и еду. Судя по их виду, и с тем и с другим было негусто.

— Я прилетела помочь другу с его картиной, — сказала Эйлис, когда Остин поинтересовался, что она делает в Хартуме. — Сценарий картины мой, но его переделывали, и я должна посмотреть, что получилось. А вы чем сейчас занимаетесь?

После секундной заминки, когда Остин лишь сосредоточенно вертел баранку, он сказал:

— Местное начальство полагает, что я готовлю репортаж о нашествии саранчи, но я, разумеется, снимаю совсем другое. Не хочу, чтобы пленку мою конфисковали, так что не говорите никому. — Он опять помолчал в нерешительности, на этот раз подольше. — Знаете, Эйлис, в мусульманских странах существуют большие строгости относительно женщин.

— Я знаю, — сказала Эйлис. — Я даже специально купила для поездки одежду поскромнее. — О том, что она впервые за последние месяцы нацепила лифчик, Эйлис не упомянула. — Стивен рассказывал, что женщинам здесь нельзя купаться в бассейне, если рядом мужчина, и что в некоторых ресторанах мужчин и женщин тоже сажают отдельно.

— И мало этого. С тех пор как фундаменталистская партия контролирует действия правительства, в глазах многих самостоятельная, работающая женщина является воплощением зла, грозящего подорвать устои.

— Но что же мне делать? — воскликнула Эйлис.

— В мусульманских странах принято, чтобы женщины в знак преклонения и смирения перед Аллахом закрывали лицо или прикрывали голову.

— Но я же христианка!

— Но когда в Японии вы входите в дом, вы же снимаете обувь, не так ли? — И когда Эйлис кивнула, Остин продолжал: — Это то же самое: вы просто отдаете дань уважения местным обычаям и культуре, только и всего.

Сняв с шеи косынку, Эйлис по-старушечьи повязала ее на голову.

— Так лучше?

— Гораздо. И лучше, чтобы вас всюду сопровождал мужчина.

Подъезжая к съемочной площадке, Эйлис раздумывала над словами Остина. Ей понравился этот журналист — такой спокойный и по-отцовски заботливый. Наверное, он правильно сделал, что предупредил ее. Сухой жар пустыни погрузил Эйлис в прострацию, и она опомнилась, лишь когда их джип затормозил перед брезентовыми палатками, где разместилась киноэкспедиция. Охранники дремали в тени палатки, и лишь один из них приоткрыл глаза и, посмотрев на проходивших мимо, вновь сомкнул их.

Они нашли съемочный павильон. Пока Остин налаживал аппарат, Эйлис пробралась в дальний угол к единственному письменному столу поискать сценарий.

Трудно было поверить, что это стол Стивена — весь заваленный бумагами, с неубранными кофейными чашками и конфетными фантиками. Это было так не похоже на Стивена, всегда маниакально аккуратного чистюлю Стивена, дотошно фиксировавшего на бумаге любую мелочь. Взглянув на бумажки с записями, сделанными размашистым неровным почерком, Эйлис поняла, что столом этим пользовался и Брэд. Ну тогда этот хаос еще как-то объясним. Нагнувшись, она поискала в нижнем ящике режиссерский экземпляр. Вот он. Что ж, Брэд по крайней мере знает, куда и что кладет. Но Стивен хорош — даже не взял с собой сценарий. И о чем он только думал?

Она порылась в папках, надеясь найти там какие-нибудь документы: счета, расписание съемок, ведомости. Вместо этого она нашла подшивку «Плейбоев» и какие-то накладные, составленные рукой Брэда. Похоже на инвентаризацию. Господи, зачем им столько мешков риса? Потом она вспомнила, что тяжелые мешки часто используются на съемках, чтобы придавить кабель или чтобы не слетала парусина. И все же глупо закупать рис, когда кругом полно песка, — сыпь в мешки сколько угодно. В кино, конечно, расточительность в порядке вещей, но всему же есть предел.

— Ну, я все наладил, — раздался голос Остина. — Посмотрите со мной пленку?

— Конечно, — сказала Эйлис, беря с собой режиссерский экземпляр. Брэду придется ввести ее в курс всех переделок и исправлений, или же она обратится к первому попавшемуся итальянцу — и пусть переводит.

Она уселась, приготовясь потратить час-другой на какую-нибудь ужасную тягомотину, но не прошло и двух минут, как крупные, словно капли дождя, слезы заструились по ее щекам.

В номере люкс сиднейского отеля Марк бросил на рычаг телефонную трубку. Только что миссис Камбербатч сообщила ему, что Эйлис уехала. Значит, вопреки его советам, она решила присутствовать на первых пробных просмотрах ее пьесы в Ливерпуле. Марк так и знал, что она не выдержит и поедет. Эйлис клялась, что любит его, что хочет детей, а сама отложила свадьбу до премьеры. Она вбила себе в голову странную идею, будто если фамилия ее станет Кимброу, то все решат, что успехом своим она обязана только ему. Похоже, это все следствия ее непростых отношений с первым мужем.

Зазвонил телефон, и Марк схватил трубку, надеясь, что это, может быть, Эйлис.

— Кимброу слушает!

Секундная пауза, прерываемая короткими гудками, показывала, что разговор идет по спутниковой связи.

— Это Аксель Марли. Вы мне звонили?

— Спасибо, что перезваниваете. Что слышно с билетами из Габона?

Новая пауза, на этот раз к спутниковой связи отношения не имеющая.

— Мы расширяем круг наблюдения и используем тайных агентов. Похоже, что задействована весьма сложная схема при участии дельцов теневого бизнеса многих стран. Больше сказать я пока не вправе.

— Понятно, — отозвался Марк. — Но происхождение билетов — Габон?

— Нет. Судан.

— Ну как вам, получше? — спросил Эйлис Остин на следующее утро, когда они собрались на соук — местный омдурманский базар. — Вчера вы меня даже перепугали.

— Простите, что я расплакалась. Не думала, что увижу на экране такое. Что вы будете делать с вашим фильмом?

— Самое трудное — это вывезти его из страны, — сказал Остин, усаживая ее в свой джип. — Правительство установило строжайшую цензуру на все выходящее из-под пера иностранных журналистов. Каждую нашу работу мы обязаны предъявлять в Министерство информации на одобрение.