Сара потянулась за сумкой и перчатками.

— Мне пора. Я оставила Кэтлин под присмотром Пола. Они весь дом перевернут вверх дном.

Уже на улице Филис спросила сестру:

— Ты по-прежнему мечтаешь купить Дэвиду пианино?

— Конечно! Только пока у меня не получается откладывать на это деньги.

— Тут есть одно, всего за четыре фунта. Али говорит, что это просто даром. Он сказал, что придержит его для тебя. Он разрешает вывешивать в витрине кафе объявления; недавно появилось это, насчет пианино. Он даже сходил по адресу, чтобы взглянуть, годится ли оно. Это неподалеку от Фаулер-стрит; владельцы так обнищали, что все распродают. Али говорит, что это блестящая возможность.

— Целых четыре фунта! У меня таких денег нет, Филис. Набрала всего тридцать шиллингов — и точка.

— Я могу тебе одолжить. Я кое-как свожу концы с концами. То и дело бросаю в жестянку шиллинг-другой. Не стесняйся, Сара, я буду только рада.

Сара оглядела умытую дождем рыночную площадь и поднимающуюся позади нее церковь святой Хильды. И это утро, и ее будущая жизнь виделись ей теперь в более радужном свете. Ей уже представлялось, как наступит понедельник, но в заднюю дверь никто не постучится… Передышка может продлиться недели, месяцы, а то и всю жизнь. Только бы он умер… Господи, отними у него жизнь! Опять она за свое! Это страшный грех — иметь такие мысли, желать человеку смерти. Впрочем, он вполне ее заслужил. Разве такое мерзкое, гнилое существо может и дальше коптить небо? Иногда ей казалось, что проще было бы поцеловаться со змеей, чем взглянуть на эту рожу… И тут появляется Филис с предложением одолжить ей денег на пианино! Вот это утро!

— Давай я предложу Али накинуть к цене еще пять шиллингов, чтобы ты сама смогла прийти и взглянуть на инструмент.

— Хорошо, Филис. — Сара благодарно кивнула. — В понедельник обязательно приду. Скажи адрес.

— Наизусть не помню. Надо заглянуть в кафе.

Они молча переглянулись. Филис мягко предложила:

— Ты бы к нам зашла, Сара. Никогда ведь не была.

— Ты меня никогда не приглашала.

Они обменялись смущенными улыбками.

— Уоллер-плейс, дом семь.

— Уоллер-плейс, семь. Хорошо, Филис, приду. Днем, когда Кэтлин будет в школе. Часа в два?

— Договорились. Только не жди особенной роскоши. Конечно… — Филис задрала подбородок. — Я не стыжусь нашего дома. Мне нечего стыдиться. Обстановка у нас получше, чем на другой стороне города, это я тебе обещаю.

— С удовольствием взгляну.

— Значит, до понедельника. До свидания, Сара.

— До встречи, Филис.

Они обменялись легким рукопожатием и пошли каждая своей дорогой, торопясь избавиться от неловкого чувства.

Когда трамвай остановился на Стэнхоуп-род, Сару посетила мысль: «Надо зайти…» В тот самый момент, когда вожатый зазвенел в колокольчик, собираясь тронуться, она спрыгнула с подножки и пошла вниз по склону к церкви.

В церкви было тихо и пусто. Она смочила кончики пальцев в святой воде, перекрестилась и пошла по боковому проходу, мимо картин на сюжеты Христова крестного пути, к передней скамье, к алтарю Девы Марии. В церкви она всегда чувствовала себя как дома, С другой стороны, она уже несколько лет сюда не заглядывала и уже четыре года не виделась со священником. Отец О'Малли, судя по всему, отказался от нее, как от загубленной души, зато с тех пор, как Кэтлин стала посещать школу святых Петра и Павла, к ним дважды наведывался отец Бейли. Этот священник был, наоборот, добр и очень симпатизировал Кэтлин.

Сара начала молиться:

— Отец небесный, святая Мария… Снизойди, дух святой, наполни верой сердца паствы твоей, зажги в них огонь твоей любви. Снизошли на них дух свой, возроди их, обнови лик земной…

Все это она помнила с раннего детства. Потом она заговорила с Господом, скороговоркой прося Его милостиво принять душу отчима, позволить ему умереть. Зажав голову руками, она обращалась к Нему так, словно Он находился перед ней, словно она могла дотронуться до края Его одежд.

— Возьми его, Господи, возьми его, ибо я напугана, на прошлой неделе я его едва не ударила. Возьми его, Господи, я больше не могу его видеть! Он — воплощение зла, я боюсь, что не сумею с собой совладать и возьму грех на душу. Я уже думала о том, чтобы поступить так же, как поступил ночью тот незнакомый человек: я хотела выследить его и… Прости меня, Боже, и забери его…

По неведомой ей самой причине она принялась перечислять семь смертных грехов: гордыня, алчность, похоть, зависть, обжорство, злоба, леность.

— Сара.

Она поспешно выпрямилась, уцепилась за поручень и уставилась на руку, дотронувшуюся до ее плеча.

— Ты хорошо себя чувствуешь, Сара?

— Да, святой отец. Ох, святой отец, как вы меня напугали!

— Прости, Сара. — Священник медленно опустился на край скамьи в нескольких футах от нее и тихо спросил: — У тебя какая-то беда, Сара?

Она судорожно глотнула и отрицательно покачала головой, однако это можно было истолковать только как подтверждение его слов, поэтому отец Бейли молвил:

— В чем дело? Могу ли я тебе помочь? Утри глаза.

Она нашла в сумочке платок, вытерла слезы, высморкалась и опять стала утирать слезы, продолжавшие катиться из глаз.

— Ты переживаешь из-за мужа?

— Нет, что вы! — На сей раз ей нельзя было не поверить. — Он чудесно ко мне относится, святой отец. Поверьте, о лучшем нельзя и мечтать. Нет, не из-за него.

— Уж не из-за дочери ли? Хотя вряд ли с ней что-то стряслось — я видел ее только вчера.

— Спасибо, святой отец, Кэтлин жива-здорова.

— Может быть, ты посвятишь меня в причины своего горя, Сара?

— О, святой отец!

Она опять повисла на поручне. Как ему сказать? Ни одна живая душа не знала о терзаниях, преследовавших ее последние годы. Все приписывали ее состояние нервам, и нервы действительно в конце концов сдали. Но что за облегчение — найти внимательного и понимающего слушателя! Этот священник добр, он поймет ее. Теперь она удивлялась, почему не пришла к нему раньше. Потом она припомнила, что собиралась исповедаться, но отвергла это намерение. Сейчас она неуверенно подняла глаза и тихо спросила:

— Вы выслушаете мою исповедь, святой отец?

— Конечно, Сара.

Он подал ей руку, помог подняться, как больной, каковой ее и считал. Потом направился к исповедальне. Он скрылся за одной дверью, она — за другой.

Встав коленями на низкую скамеечку и приблизив лицо к сетке на окошечке, она спросила:

— Мне начинать, как на исповеди?

— Да, Сара.

Она зачастила, как положено:

— Благословите, святой отец, ибо я согрешила…

Это вступление всегда казалось ей смешным: получалось, что за прегрешение полагается благословение. Однако сегодня ей было не до смеха.

— С моей последней исповеди минуло почти шесть лет. Я всего несколько раз пропустила мессу, но ни разу не причащалась и не бывала в церкви на Пасху…

Она умолкла, вспоминая свои многочисленные грехи: приступы ярости, недобрые мысли, пренебрежение утренней и вечерней молитвой. Сочтя все это малосущественным, она проговорила:

— Главный мой грех состоит в том, что я пожелала человеку смерти. Об этом я и хочу вам рассказать, святой отец.

— Продолжай, Сара, я слушаю.

И она все ему рассказала: о том, что произошло той новогодней ночью, о посещении отчима, о его дальнейших еженедельных визитах. О пяти шиллингах, который регулярно платила ему, и об ужасе, который она испытывала в последнее время, боясь его покалечить. Наконец, она не утаила радости, охватившей ее от известия, что его избили до потери сознания.

Когда она умолкла, священник некоторое время молчал. Она тоже молчала и ждала. Он сказал удивительную вещь:

— Ты любишь этого человека, брата твоего мужа?

— Нет, святой отец! — тут же выпалила она.

— Совсем не любишь? Не подвигла ли ты его на ухаживания?

— Нет, святой отец. Я немного боялась его, потому что знала о его чувстве.

— Но сама никак на это чувство не отвечала?