— Я сказала, что приведу врача.

— Только посмей! Врачу придется заниматься вами обеими: ты у меня тоже узнаешь, почем фунт лиха. В любом случае тебе несдобровать. Если бы я не встретил эту паршивку с шоколадным ухажером, то ты была бы первой. Ничего, на хорошее дело всегда найдется время.

— Я сказала, что больше не позволю! — не выдержала Энни, двинувшись на мужа.

— Не пыхти попусту, женщина. Если тебя устраивает, что обе твои дочери — уличные девки, то я не потерплю их у себя под крышей.

— Вот и отпусти их на все четыре стороны! — крикнула Энни.

— Отпущу, когда сочту нужным, и не раньше. А пока я не дам им превратиться в последних проституток.

Сара метнулась к нему и, схватившись обеими руками за край стола, крикнула:

— Ты это о чем? Следи за своей речью, потому что после того, что я увидела наверху, я готова отплатить тебе твоей же монетой! Слишком долго ты тут самоуправствовал, всех запугивал. Теперь этому пришел конец. Если ты еще хоть раз поднимешь руку на меня или на кого-то еще в этом доме, я сама вооружусь твоим ремнем и спущу с тебя шкуру. Помяни мое слово!

Сара уже не кричала, а почти визжала. Мать стояла рядом, плечом оттирала дочь от стола и пыталась заглушить ее рев, повторяя:

— Успокойся, успокойся!

Саре не хватало дыхания, словно она преодолела галопом добрую милю. Она судорожно ловила ртом воздух. Какое-то время в кухне не раздавалось никаких других звуков. Потом Пат Бредли настежь распахнул дверь и предстал перед женщинами. Они ожидали крика, а услышали тихий голос:

— Значит, мы зазнались? Немного поякшались с той стороной и уже задрали нос?

— Что плохого в «той стороне»?

Сара настороженно смотрела через материнское плечо, как изверг спокойно подходит к камину, отворачивается от них и упирает ладони в худосочные бока.

— Ровно ничего, если знать, что к чему. Только когда парень с улицы Камелий цепляет дурочку из навозной кучи, то у него и в мыслях нет сделать из нее респектабельную леди. Или я ошибаюсь? Пораскинь мозгами и ответь: прав я?

— Вот и нет! — снова сорвалась на крик она. — Где с твоим умишком золотаря оказаться правым? Вот выйду замуж, тогда увидишь!

Она почувствовала, как вздрогнула мать, тут же опомнилась и оперлась о стол. Боже, что она несет?

В кухне опять воцарилась тишина, которую нарушил охрипший будильник на камине, сообщивший о начале нового часа.

— Ишь, как быстро мы летим! Куда так торопиться? Еще месяца не прошло, как вы познакомились.

Она снова разинула рот — теперь от удивления. Значит, он с самого начала был в курсе дела? Нет, этого не может быть! Он бы гораздо раньше вынул из нее душу. Просто кто-то проболтался.

— Неужто он уже пошарил кочергой в твоей печке?

Она, не помня себя от обиды, схватила со стола чайник. Только сильная рука матери предотвратила смертоубийство. Чайник упал, крышка откатилась в сторону, кипяток хлынул на пол.

Нежданный отпор со стороны падчерицы стал для Пата Бредли сигналом, что его власти над ней пришел конец. Силой по крайней мере он уже ничего не мог с нею поделать. Однако для достижения своих целей он прибегал не только к насилию; в его арсенале имелись и иные методы. Сейчас он решил прибегнуть к ним. Застегнув пальтишко и прикрыв шарфом свой чудовищный кадык, он втянул голову в плечи и шагнул к двери кладовки, бросив на ходу:

— Брак католички и сектанта? Женишок работает в конторе доков, у начальника-папаши? Спасите, сейчас помру со смеху! Есть только один способ во всем разобраться — пойти и спросить его самого.

В двери он обернулся и одарил их льстивой улыбкой до ушей.

— Соблаговолите, мистер Хетерингтон, сообщить мне о своих намерениях относительно моей дочери, сэр… — Перестав паясничать, он добавил: — Сейчас самое время выяснить правду, верно, дочурка?

Дверь захлопнулась. Сара сжала руками щеки, повторяя:

— Нет, нет, нет! Господи, только не это! — Она поймала руку матери. — Не дай ему все испортить! Останови его! Останови же!

— Бесполезно, девочка моя. Даст Бог, он никуда не пойдет — передумает по дороге. Если я буду его удерживать, то он как пить дать кинется к их дверям.

— Нет, нет! — Сара прижалась лбом к каминной полке. — Лучше умереть, умереть… Боже, пошли мне смерть!

— Он сделал тебе предложение?

— Нет, это я брякнула по глупости…

— Вот видишь!

— Вижу, а то как же!

— Ты сама себе вырыла яму. Не надо было произносить таких слов, раз парень ничего не говорил. Даже не намекал?

— Не намекал. Но в любом случае этот разговор будет ему как нож острый. — Подняв голову и глядя на мать, она проговорила: — Филис нужен доктор. Она совсем плоха.

— Придется обойтись без врача. Он бы сразу предупредил полицию.

— Тебе не кажется, что этому пора положить конец?

— Только полиции мне тут не хватало! И так я уже несколько месяцев не плачу его долгов. Они меня будут заставлять, а у меня ни гроша. Пойду сама ею займусь. Протру раны ее собственной мочой — это хорошо заживляет.

Сара сморщила нос. Она устала, ослабела, от недавней прыти не осталось и следа. Что толку бушевать? Она оглядела темную кухню. С самого начала знала, что все плохо кончится, вот только как пережить стыд? Мать, все остальные… И впрямь хоть в гроб ложись.

Она смотрела в пол, ощущая в голове только боль и пустоту. Потом вторично за вечер поднялась на второй этаж. Окно спальни было задернуто. Мать при свете свечи протирала спину Филис тряпкой, которую то и дело обмакивала в ночной горшок.

Круглые часы на стене показывали без одной минуты двенадцать. Дэвид смотрел на человека по другую сторону длинного конторского стола, машинально наводя порядок на своем рабочем месте. Сначала он закрыл и убрал в ящик две тетради, потом очистил перо ручки, которую вернул в стояк рядом с чернильницей. Стрелка на часах продвинулась на полминуты. Дэвид закрыл журнал, смял несколько грязных промокашек и бросил их в корзину под столом. Поднявшись, он снял с крючка пиджак, поправил галстук, поставил стул строго над корзиной и опять взглянул на человека, продолжавшего делать записи в журнале. Часы пробили двенадцать раз.

— Вы не возражаете, если я переговорю со своим отцом, мистер Батти?

Мистер Батти поднял глаза, но не на подчиненного, а на часы и со значением промолвил:

— Ах, двенадцать!..

Дэвид покраснел и объяснил виноватым тоном:

— У меня есть кое-какие дела… — и осекся.

— Ступайте, он наверняка еще на месте.

Это замечание, интонация, с какой оно было сделано, приподнятые брови — все было упреком Дэвиду, подгонявшему стрелки часов. Торопясь по коридору, Дэвид размышлял о том, как бы он реагировал на старину Батти, если бы не боялся лишиться места. Очень возможно, что точно так же, ибо терпеть не мог неприятностей, ссор, трудных ситуаций. Порой он жалел, что не похож на брата Джона.

Ему навстречу появились двое людей. Один примерно его возраста, другой лет пятидесяти, а то и старше. Молодой спросил:

— Идешь сегодня днем на матч, Дэвид?

— Нет, сегодня у меня не получится.

Его отец трудился в кабинете, где помещалось три стола. Подняв глаза от журнала, он сказал:

— Привет! Отмучился?

— Да. — Дэвид глядел на сидящего за столом отца и тер подбородок. — Не мог бы ты предупредить мать, что я буду позже, только после двух?

— Сам знаешь, как она относится к испорченным обедам.

— Что поделать…

Стенли Хетерингтон снял очки и посмотрел на сына, часто мигая.

— Значит, продолжаешь?

— Конечно.

— Какое там «конечно»! Тебя в это втравили. Мы с твоей матерью не верим, что ты сделал этой особе предложение. Мать вообще не сомневается, что до этого не дошло. Бредли — змея подколодная, а не человек. Я знаю его много лет. Он никогда не работал и не хотел работать. Помню, каким он был здесь, в доках: крыса, вечно подстраивающая всем гадости, зато торговался так, что дух захватывало. Единственный порок, которого он лишен, — пьянство, но это делает его только хуже. Если человек набедокурил во хмелю, его еще можно простить. Нет, этот Бредли — очень дурной человек. Послушай меня! — Он погрозил сыну пальцем. — Не дай себя ни во что втянуть! Знаю, знаю… — Провел рукой по лицу. — Она очень хороша собой, но никогда не забывай, что жениться приходится не только на девушке, но и на ее семье. И потом, справедливо ли это будет в отношении матери?