Урезонивший грубияна звался Феррисом, жил он напротив Сары. Когда она была еще девчонкой, он частенько совал ей монетку. Своих детей у Феррисов не было. Сара хорошо к нему относилась.

Так все начиналось. С тех пор прошло всего три недели. Каждый вечер ровно в половине восьмого он поджидал ее, чтобы после закрытия магазина проводить до дому. Как-то изъявил желание сводить ее в кино, но она отказалась. Когда в конце второй недели предложение насчет кино было повторено, а она вторично ответила отказом, он удивился. Как было объяснить ему, что она стыдится своих обносков, а выходной одежды вообще не имеет? Другое дело — встречи после трудового дня, когда ей и не положено наряжаться. Наконец, в прошлую субботу он пригласил ее к себе домой на воскресный чай, и она допоздна стирала и гладила юбку и блузку.

Самое странное заключалось в том, что отчим пока что ни разу не обмолвился о происходящем. Узнай он, что она с кем-то встречается, поднялся бы невообразимый шум; ему достаточно было застать ее за беседой с каким-нибудь пареньком, чтобы закусить удила. Когда ей было шестнадцать лет, он выпорол ее за то, что три раза подряд по три минуты видел в обществе одного и того же парня. К ней никто не осмеливался приблизиться — потому, вероятно, что сама она держалась отчужденно, однако она знала, что свою лепту вносит и страх перед Патом Бредли. Раньше это ее удивляло, ибо отчим был плюгавым человечишкой, однако потом она поняла, почему его опасаются: ему были присущи сила характера и злоба, никак не вяжущиеся с его внешним обликом.

Одно не вызывало у нее сомнений: если бы он прослышал о ее встречах с Дэвидом Хетерингтоном, она бы обязательно об этом узнала. В обществе Дэвида ее видели многие, хотя бы соседка, миссис Рэтклифф, однако никто пока не стал доносчиком. Она испытывала теплое чувство ко всем жителям Пятнадцати улиц, которое, впрочем, постепенно иссякало. Чем дольше отчим будет оставаться в неведении, тем больше рассвирепеет, когда все узнает; неужто этого все и дожидаются? Отчим пользовался репутацией всезнайки, и многие, должно быть, посмеивались в рукав, наблюдая, как она водит его за нос. Иначе относиться к ее поведению они не могли, хотя она ничего не предпринимала, чтобы скрыть происходящее.

Накануне вечером мать сказала ей:

«Гляди, вот узнает — шкуру с тебя спустит! На твоем месте я бы больше не таилась».

На это Сара ответила:

«Пройдет воскресенье — тогда и скажу. Меня пригласили на чай. Схожу — и расскажу».

«Боже! — всплеснула руками мать. — Это к сектантам-то!»

Сейчас, лежа в кровати, она повернулась на бок и стала молиться: «Святая Дева, Матерь Божья, вознеси молитвы за нас, грешных, ныне и в час погибели нашей, аминь. Что же мне делать? Пускай он примет католичество… Всели в него разум, Святая Дева! О Царица Небесная, звезда над океаном, поводырь заблудших душ!»

Молитва сама собой прекратилась. Сара зарылась лицом в соломенную подушку; нос свернулся набок, грубая наволочка полезла в рот. Неужели она сошла с ума? Всего три недели знакомства — а она уже мечтает о предложении руки и сердца! С другой стороны, зачем ему было приглашать ее к себе домой? Зачем караулить ее каждый день, не имея определенных намерений? Девушку приглашают домой только со смыслом. А ведь он знает, где она проживает, знает, что она — обитательница самого дна: ее дом стоит на последней из улиц, где есть жители. Дальше тянутся уже такие ветхие дома, такие страшные клоповники, что в них селятся время от времени разве что люди, не уплатившие за прежнее жилье; поговаривают, что их вообще вот-вот снесут. Да, и он, и его мать знают, откуда она родом. Она очень боялась встречи с его матерью; его отец, брат, дядя, вообще мужчины, за исключением отца, не вызывали у нее страха, в отличие от женщин. Однако его мать оказалась не такой уж страшной… В общем, ничего особенно дурного она от нее не увидела. Держалась настороже — это да, внимательно оглядывала гостью, задавала вопросы на засыпку…

Давно ли она работает в кондитерской Бентонов? С четырнадцати лет; это было ее первое место, с тех пор она его не меняла.

Давно ли не имеет работы ее отчим? Чем он занимался, пока не потерял работу? Он был путевым рабочим, только это было еще до Войны; потом он служил в армии, а дальше перебивался временными заработками. Работа была в большом дефиците. Она произнесла это так, словно собеседники могли пребывать на сей счет в неведении, и на нее уставились три пары глаз: отца, дяди, самого Дэвида. Брат Дэвида не жил с родителями, женившись, он переехал на соседнюю улицу.

Где трудится ее сестра? В кафе в Шилдсе. Хорошо хоть, что не спросили, где конкретно находится это кафе…

Дэвид все время сидел напротив нее, и каждый раз, смущаясь или пугаясь, она искала поддержки в его взгляде. Он только этого и ждал. Никогда еще она не видела человека с такими добрыми глазами. Они были у него светло-серые. Глаза были самым привлекательным в его облике, хотя и рот неплох. Все его черты были безупречны, однако от этого он не становился хорош собой. Видимо, виновата в этом его кожа — грубая, с красными прожилками на щеках, как у человека, всю жизнь проработавшего у доменной печи. По ее разумению, это было лицо человека скорее физического труда, чем работника судостроительной конторы. Однако голос свидетельствовал о другом. Это был чудесный голос: мягкий, теплый, добрый. Ей нравились его глаза, его голос, весь он с потрохами.

Отец его был, возможно, так же хорош собой в возрасте Дэвида, но теперь его волосы, когда-то темные, поседели, один глаз дергался. Однако он тоже оказался приятным человеком. Еще там был дядя. Она засмеялась, когда ей его представили. Дэвид назвал его не дядей, а Дэном. «Это Дэн, — сказал он. — На самом деле он мне дядя, но он всего на шесть лет старше меня, так с какой стати мне называть его дядей? Он у нас проказник, так что глядите в оба».

С Дэном ей было совсем легко, легче, чем с остальными, даже с Дэвидом. Дэн уступал в росте Дэвиду, в котором было без малого шесть футов, зато был гораздо шире и дороднее, с большим квадратным лицом. Вот его можно было назвать красавцем. Она с самого начала смекнула, что он относится к породе шутников, умеет поддерживать разговор и вызывать у собеседников смех. Однако в Дэне было еще что-то, что сперва оказалось Саре не по зубам; каким-то образом эта его особенность была связана с отношением к нему сестры, матери Дэвида. Она сразу заметила, что миссис Хетерингтон обращается с братом совсем не так, как с мужем и с сыном. Чаще всего она его игнорировала, когда же ей приходилось с ним разговаривать — к примеру, благодарить за переданное через стол блюдечко, — она старалась на него не глядеть, а ее голос становился заносчивым, словно она была им недовольна, как учитель не проявляющим прилежания учеником. Сара поняла это полностью только сейчас, перебирая в памяти детали чаепития.

В одном она была уверена: Хетерингтоны — превосходные люди; если бы Дэвид сделал ей предложение, она бы от счастья скончалась на месте.

Еще раз попросив Святую Деву приворожить его, она погрузилась в здоровый, полный приятных видений сон.

2

Последним посетителем магазина был в этот день семилетний мальчуган. Он никак не мог решить, чего ему больше хочется: леденцов, пастилы или ирисок. Сара сказала ему как можно терпеливее:

— Мы закрываемся, голубчик. Решайся скорее!

Ребенок еще поразмыслил, потом поднял глаза и сказал:

— Пожалуй, по две унции того и другого.

— Чего именно? — со вздохом переспросила Сара.

Мальчик оказался не готов к немедленному ответу. Сара подняла глаза и увидела над его макушкой фигуру, прохаживающуюся за стеклянной дверью.

Когда мальчик уже разинул рот, чтобы огласить свое решение, в магазине раздался спокойный голос:

— Пора, Сара.

— Да, миссис Бентон.

Она поспешно сложила сласти в пакет и подала его покупателю, который гневно молвил:

— Зачем было класть все в один пакет? Теперь все слипнется.