Или зарезать.
Или задушить.
Или лишить жизни каким-нибудь иным способом.
Но лишить в любом случае... Зато, что нашли они подпольную скупку, да не где-нибудь — а в самом центре революционной Москвы, да заявились не спросясь, да все дело, кое миллионные барыши приносило, раскрыли!
Вот за то их и следовало на тот свет спровадить!
Были они удачливыми сыщиками, а ныне стали нежеланными свидетелями, коим одна дорога — в мешок да в землю, али на дно Москвы-реки!
Неясно только, чего их сразу не зарезали? Или пытать станут, кто они такие, да откуда, да чего прознать успели? А коли начнут — то смерть их будет люта, потому как все жилки их по одной, не жалея, повытягивают, на шомпол мотая!
Да уж поскорее бы — а то мочи нет лежать так, смерти своей ожидая!
Так думал Мишель.
И Валериан Христофорович, верно, тоже...
А над ними, через них переступая, ходили, гремя оружием, какие-то люди, не обращая на лежащие тела никакого внимания.
Лишь кто-то поодаль читал вслух по слогам:
— Сей... мандат... выдан товарищу... Фирфанцеву... в том, что он является ответственным работником Чрез... ком... экспорта... А это чего такое?
— Дьявол его знает...
— А второй откудова?
— Кажись, из милиции.
Валериан Христофорович из милиции — другой мандат его...
— Они мне сразу не понравились, как только еще зашли, — бубнил голос Соломона. — На фартовых-то они не похожи, да и на господ-буржуев тоже. Откуда у них каменьям взяться, да еще таким дорогим?
— Чего ж ты сразу сигнал не дал?
— Разве я не давал сигнал, разве я не предупреждал, не говорил им, чтобы они шли подобру-поздорову? Но кто теперь слушает старых евреев?
Соломон вздохнул, присев за свою конторку, печально глядя по сторонам.
Кругом него топтались, толкались, суетились люди, а он сидел, старый и мудрый, как вечный жид...
— Чего теперь с ними делать будем?
— Известно что, — ответил кто-то. Да, видно, сверх того что-то показал. — А ну тащи их сюды.
Застучали ботинки... К лежащему Мишелю кто-то подошел, ухватил за воротник, дернул что было сил, поднимая на ноги.
И Валериану Христофоровичу тоже залежаться не дали.
Только тут они и огляделись.
Людей в скупке было битком, и почти все в кожанках и при оружии.
Но это ни о чем еще не говорило — нынче все, в том числе урки, ходят в кожанках, и у всякого какой-нибудь мандат имеется.
— Кой черт вас сюда занес?! — раздраженно вздохнул человек, к которому подвели Мишеля. По всему видно, главарь. — Кто на Соломона-то навел?
— Вон он, — указал Валериан Христофорович пальцем на Сашку-матроса.
— А-а... анархия — мать порядка!.. Чего ж ты вместо золота к нам сыщиков тащишь? Али жизнь надоела?
— А то меня спросили! — огрызнулся анархист. — Они всех наших постреляли, а меня — сюды!
— Такие вел бы!..
Тут с улицы кто-то вбежал, крикнул запыхавшись.
— Фартовые там, кажись, не пустые, кажись с золотом. Чего делать-то?
— Далеко они? — спросил главарь.
— Да нет, счас во двор войдут! Главарь думал недолго.
— А ну — живо все отсель! — скомандовал он. — А ты, Соломон, за стол! Не то ушибу!..
Все разом забегали, шныряя в двери, как тараканы в щели. Кто-то подхватил, потащил Мишеля, Валериана Христофоровича и Пашу-кочегара, толкая их вперед коленками.
На ходу, сунув в зубы «наганы», предупредили:
— Тока шумните нам, тока голос подайте, тока пикнете разок!
Через мгновенье комната была пуста, будто и не было там никого.
В окошко кто-то стукнул. Раз, да через паузу еще три.
— Ну чего?! Кто там еще ни свет ни заря! — недовольно, дремотным голосом, хоть мгновения не спал, буркнул Соломон, отодвигая занавеску.
— Слышь-ка, открывай. Дело у нас до тебя! Подручный Соломона побежал открывать дверь. Тут же ввалились деловые с Хитровки.
— Чего сразу не отворил, сробел, что ли?
— Задремал я.
— Ну гляди — так все царствие небесное проспишь! — заржали деловые, да швырнули что-то на стол. Что-то тяжелое, что о столетию стукнуло. — Деньги нам нужны.
— Деньги всем нужны! — притворно вздохнул Соломон.
Зашуршали какие-то бумажки.
— Видал, жидовская твоя душонка, — три фунта чистого золоту, да сверх того камни ишо! — похвастались деловые. — Сколь за все дашь?
Соломон завозился, видно, драгоценности глядя. Вздохнул да завел привычную свою песню:
— Дал бы больше, да не могу!.. Разве я цены не знаю?.. А ну как Чека нагрянет, чего я им скажу — что думал, эта папиросница не золотая, а оловянная? И мне поверят?..
— А то не наша забота! — оборвали его фартовые. — Наша — цацки добывать да тебе справно приносить. Говори цену, старый черт!
Соломон сказал цену. Совсем смешную.
— Злодей ты, Соломон, ей-ей! Зарезать бы тебя за жадность твою! — вспылили урки.
— Бедного еврея всяк зарезать готов!.. Только меня зарежешь — кому товар понесешь? Кто боле Соломона даст? Никто не даст!
— Эт-ты врешь, старик! Чай не один ты на Москве такой! Ты цены не дашь, мы в Китай-город пойдем. Али на Пятницкую!
И уж как ни хотелось Соломону принесенные вещицы приобресть, да не до них теперь было, потому что позади него, в комнатах, народу набилось, что семечек в арбузе — того и гляди кашлянет кто или уронит чего — не миновать тогда беды!
Вздохнул скупщик да сказал, обиду изображая.
— А коли так, коли Соломон вам плох — то туда и ступайте! — да адресок назвал. — Хоть на Пятницкую, хоть в Китай-город. А только все одно, не дадут вам большей, чем я, цены!
Деловые выругались, повернулись да пошли.
А как ушли, из подсобки повалили, отдуваясь, люди.
Тот, что был за главаря, приказал кому-то.
— Дуй на Пятницкую, да скажи, что им теперь товар несут, пусть зараз готовы будут! Да сопроводи их для верности верхами, не то в них по дороге еще какой патруль пальнет или вон их милиция заарестует.
— Есть, товарищ Короткое! — козырнул парнишка, коему приказание отдавалось. — Разрешити идти-ть?
— Да ступай уже!
Товарищ?.. Так они что, свои, что ли? — начал что-то такое соображать Мишель. — А коли свои, отчего урок от патрулей хоронят? Да золото скупают? Как сие понять?!
— А вы, товарищ Соломон, теперь здесь приберите да торгуйте себе дальше.
Соломон обреченно кивнул.
Да, поднеся к седой голове правую руку, сказал:
— Когда старого еврея о чем-то просит начальник с «наганом», старый еврей ему не отказывает, старый еврей говорит — есть! Потому что старому еврею нужно есть...
— Но-но, вы не очень-то! — прикрикнул начальник. — Вы хоть и раскаявшийся и вставший на путь исправления жид, да только ваша вина пред революцией еще не искуплена.
Скупщик виновато кивнул.
— Разве Соломон имеет что-то против вашей революции, разве при прежнем режиме он был хоть чем-то? Он тоже, как поется в вашей песенке, — был «никем», а теперь желает стать «всем»! Он тоже хочет разрушить весь мир насилья...
Если вы сказали, что нужно работать, — Соломон не отказывается, Соломон будет работать столько, сколько надо! Если вы скажете, что за вашу революцию надо отдать чью-нибудь жизнь, — Соломон ее отдаст!
Но Соломон — не молодой человек, Соломон очень старый человек, и ему нужен отдых! Даже волу нужен отдых! Поверьте мне, милостивые государи-товарищи, — отдохнувший и сытый еврей принесет больше пользы революции, чем усталый и голодный! Если мне теперь дать поспать, то пусть будет новая облава и пусть все стреляют из «наганов» — Соломон выдержит ее, как молодой! Он сам будет стрелять из «нагана», только скажите, в кого! Да разве я против?!
— Ладно, черт с тобой, — махнул рукой начальник. — Пусть старик поспит малость, а то, верно, еще отдаст богу душу.
— Премного благодарен, господа-товарищи! — поклонился Соломон. — Буду служить трудовому народу!
Уф-ф!
Мишель заметил, как приподнял голову, обрадованно заулыбался Валериан Христофорович. Да у него и самого будто гора с плеч свалилась.
