В конце концов она решила обратиться к первоисточнику и обговорить этот вопрос с Итаном. Именно от него она может забеременеть, посему казалось вполне разумным, чтобы он и позаботился о мерах предосторожности. Ее расспросы, сопровождаемые густой краской неловкости, он воспринял со спокойной сдержанностью, извинившись, что сам не поднял этот вопрос. «Французские письма», сказал он, самые ненадежные, поскольку, как говорится, они не более чем преграда для удовольствия и паутина против беременности. Что касается заблаговременного выхода, то двое его приятелей уверяли, что добросовестно применяют этот метод, но в результате произвели на свет не одного незапланированного ребенка. Травяной настой, предотвращающий беременность, будет лучше всего, решил он, и, конечно, нужна осмотрительность с их стороны в определенные дни месяца.

Через два дня он прибыл с обещанным средством — горькой настойкой, которую следовало обязательно принимать каждое утро. Приготовившая ее старая знахарка уверяла, что это самое надежное средство предохранения от беременности.

Пока что это подтверждалось.

Тем не менее любовная связь Лили с Итаном была делом рискованным, и не только из-за беременности. Хоть они и продолжали делать вид, что у каждого своя жизнь, Итан практически не покидал ее. Он заезжал в Андертон-Хаус только по делам и почти не бывал в клубах, предпочитая проводить вечера с ней. Он утверждал, что в «Бруксе» или «Уайтсе» в эти дни почти никого нет, но она знала, что дело отнюдь не в этом.

Правда, на этой неделе они посетили оперу и побывали на лекции по орнитологии, которая, по его мнению, должна была ей понравиться, а сегодня вот восторгаются Шекспиром.

Ей все это нравилось, но еще больше она обожала предвкушать, как потом они с Итаном поедут домой, где проведут ночь в объятиях друг друга, даже если решат не заниматься любовью.

Сидя сейчас с ним рядом, когда рука ее уютно покоилась в ею руке, Лили вновь задалась вопросом, что же все-таки она делает.

Влюбляется?

Эта вполне реальная вероятность того, что она может отдать ему свое сердце, пугала ее больше всего. А ведь если говорить правду, то она уже на полпути к этому.

«Но почему надо обязательно влюбляться? — спрашивала она себя. — Мы с Итаном всего лишь приятно проводим время друг с другом. Еще несколько недель удовольствия, и наши отношения сойдут на нет».

А когда их связь закончится?

Она резко вздохнула, словно ее ударили в грудь, тихий, непроизвольный возглас сорвался с губ.

Итан повернулся к ней и вопросительно вскинул бровь.

— Все в порядке? — прошептал он.

Встретившись с ним взглядом, она заставила себя улыбнуться:

— Все чудесно.

«И это так, — подумала она, — по крайней мере пока».

За окном комнаты для завтраков в доме Лили парочка рыжих кленовых листьев гонялись друг за другом в прозрачном и холодном октябрьском воздухе. Сосредоточенный на утренней трапезе, Итан не обратил внимания, какой из листьев приземлился первым, вонзив зубы в треугольник хрустящего, золотистого гренка. Сидящая напротив него за обеденным столом Лили сломала красную восковую печать на письме, которое было только что доставлено.

— О, какая чудесная новость! — воскликнула она. — Рейф пишет, что Джулианна родила ребенка, девочку, как и надеялась. — Она на мгновение замолчала, улыбка заиграла на ее хорошеньких губках. — Роды прошли успешно, намного легче первых, и ребенок, и мама чувствуют себя прекрасно.

— Замечательно, — согласился Итан, беря нож с вилкой, чтобы отрезать кусочек ветчины. — Как же они ее назвали?

Лили покачала головой:

— Похоже, пока никак. Они все еще решают и сузили выбор до трех имен.

— Ну, если только это не Харриет, у меня нет никаких возражений.

Под столом Мозер потерся о его ногу. Взглянув вниз, Итан встретился с парой зеленых кошачьих глаз. Маленький кирпично-розовый нос и черные усы животного подергивались от соблазнительного запаха ветчины и бекона. Кот недвусмысленно требовал своей доли. Отрезав щедрый кусок ветчины, Итан бросил его на ковер и был тут же вознагражден громким урчанием.

— А что, скажи на милость, ты имеешь против Харриет? — полюбопытствовала Лили, кладя письмо рядом с тарелкой.

— Это имя кузины, которая, бывало, мучила меня в детстве, — объяснил он. — Всякий раз, приезжая в гости, она заставляла меня носить какую-нибудь нелепую шапку, которую собственноручно сшила. Однажды она вышила на этой штуковине незабудки! — Он закатил глаза. — Ну что это за подарок для восьмилетнего мальчишки, спрашиваю я тебя? Единственным утешением было то, что братьям приходилось носить такие же головные уборы. — Медленная улыбка растянула его губы, когда он продолжил воспоминания: — Артур особенно ненавидел свою шапку, утверждая, что она унижает его достоинство как наследника. Мама, впрочем, не желала слышать ни слова возражений, заставляя и его, и всех остальных носить эти проклятые шапки, дабы не оскорбить нежные чувства кузины Харриет.

— Ее можно понять, — со смешком заметила Лили. — Вероятно, кузина тратила несметное количество времени, изготавливая эти «подарки», и необыкновенно гордилась своими усилиями. Догадываюсь, что она была бы убита горем, если бы поняла, что они вам не нравятся.

— Да она знала! Но ей доставляло удовольствие видеть, как мы страдаем, — закончил он полушутя, полусерьезно.

Лили поднесла чашку ко рту в тот момент, когда из-под стола послышалось просительное мяуканье. После небольшой паузы Итан отрезал еще один кусочек ветчины. Лили бросила на него укоризненный взгляд:

— Ты только балуешь кота. Если будешь продолжать в том же духе, он совсем перестанет ловить мышей.

— Бросит свое любимое развлечение? Никогда! Но ты права. Мозер слишком разбалован.

Когда она потянулась за баночкой с медом, Итан воспользовался моментом, чтобы бросить коту последний кусочек. Вскинув глаза, он заметил, что Лили наблюдает.

Она покачала головой, но не сказала ни слова.

— А знаешь, — вдруг заявила она, — хотела бы я взглянуть на одну из этих шапок.

Итан разрезал оставшейся ломтик ветчины надвое и съел половину.

— Как ни странно, но это, наверное, возможно. Мама хранит все, что мы носили детьми. Когда Артур и Фредерик умерли, она распорядилась сохранить все их вещи, хотя для чего, не представляю. Старый хлам, кому он нужен?

Протянув руку, она накрыла его ладонь своей и успокаивающе сжала.

— Тебе трудно без них?

Ее слова были продиктованы личным опытом. Да и как могло быть иначе, когда она знает, что такое боль утраты?.. Итан вздохнул и отложил вилку.

— Они были моими братьями. Конечно, я скучаю по ним. Как и ты скучаешь по своим родителям и мужу.

Ее ресницы опустились. Крошечная морщинка прорезала гладкий лоб.

— Разумеется.

Убрав свою руку, она на мгновение замешкалась, прежде чем вернуться к завтраку. Съела кусочек ветчины и омлета, который, должно быть, уже немного остыл.

Последовав ее примеру, он доел тост. Покончив с едой, она взяла чайник и наполнила обе чашки.

— Ты никогда не говоришь о нем, — пробормотал Итан, высказав вслух мысль, которая не давала ему покоя, как больной зуб, последние несколько недель.

Чайник дрогнул в ее руке, прежде чем она поместила его под стеганый чехол.

— О ком?

— О своем муже. Если ты думаешь, что я ревную, то ты ошибаешься. Я понимаю, что он был частью твоей жизни, также как мои братья были частью моей.

Ее взгляд опустился на скатерть. Она медленно взяла свою чашку и сделала неторопливый глоток, прежде чем с легким стуком поставить ее на блюдце.

Он попытался прочесть выражение ее лица, но не смог: она была сдержанной и задумчивой.

— Спасибо, Итан, — пробормотала она, — это очень великодушно с твоей стороны.

Он ждал от Лили каких-то откровений, но она откусила еще кусочек гренка, затем приложила салфетку к губам.