Он может снять — как ее хозяин.

Мэй уже видела такие штуки.

— С браслетом они всегда будут знать где я?

— Да. Они считают, что ты можешь представлять ценность, и не хотят потерять. Если я откажусь, они грозились забрать тебя.

— Я понимаю, — тихо сказала Мэй.

Она будет вести себя разумно. Браслет снять легко, даже она сама может. Ренцо не знает, но Дин как-то показывал ей, еще смеялся над непоколебимой уверенностью Гильдии в свои силы. Дин всегда мечтал поставить Гильдию на место, отец злился на него, говорил, что мальчишка, и многого не понимает… Отца всегда сложно было вывести из себя, но Дину удавалось. А теперь ему приходится решать самому…

Другое дело, что если она браслет снимет — в Гильдии узнают, скорее всего.

Не искушать судьбу, не торопиться.

— Сейчас я не смогу быть рядом, Мэй. Когда мы приедем, ты пойдешь с Гильемом, он поможет тебе устроиться, подыщет комнату. Если тебе что-то будет нужно, ты говори ему, он будет рядом.

— Хорошо, — Мэй немного грустно улыбнулась. — Но Гильем боится меня.

— Ты не пугай его, ладно? — серьезно сказал Ренцо. — У него свои представления о мире, но он хороший человек, и сделает все, что я попрошу. Я ему доверяю. Я знаю Гильема с самого детства, мне было четыре года, когда отец привел его в наш дом и приставил следить за мной. Ему нелегко приходилось, что тогда, что сейчас, примерным мальчиком я никогда не был.

— Хорошо, — сказала Мэй.

Она, конечно, не сделает ничего плохого.

Охраны больше нет, только старый слуга, словно она гостья, а не рабыня в доме. Но Ренцо не один…

За поворотом, переехав по мостику небольшой ручей, Ренцо вдруг остановился. Вытянулся в седле, напрягся.

— Что-то случилось?

— Нет, — он качнул головой. — Нет, все хорошо. Мы приехали. Вон, на холме…

Высокий роскошный дом проглядывал сквозь зелень.

— Твой дом? — тихо спросила Мэй.

Ренцо кивнул, и словно собрался с духом. Словно ему нужно было решиться на последний шаг. Легко ударил лошадь пятками в бока.

— Едем, — сказал глухо.

К дому вела аллея высоких сосен.

Поздний вечер, пока добрались — успело стемнеть, и хозяина не очень-то ждут, никто не встречает.

Лишь когда Ренцо подъехал почти к самому крыльцу, из дверей выскочила девочка, и пожилая нянька за ней.

— Папа!

Девочка стрелой сбежала по ступеням.

Ренцо соскочил с лошади едва ли не на ходу, бросился вперед, и замер в полушаге. Девочка сама крепко обняла его.

— Ты ведь мой папа, да?

Ренцо присел на корточки рядом. Мэй видела, как он улыбается, счастливо и неуверенно сразу, осторожно.

— Ты ведь Виола?

— Да! Ты мой папа?! Я так ждала тебя!

— Да, — он подхватил ее на руки, и она крепко обхватила его шею, прижалась.

— А мама сказала, что ты завтра приедешь! Но я знала, что сегодня! Я ждала! Мне так хотелось первой тебя увидеть!

Ренцо смотрел на нее, улыбался… разглядывал.

— Я сегодня приехал, тоже спешил увидеть тебя, не хотел ждать. Пойдем в дом?

— Пойдем! Ух… — Виола принялась задумчиво водить маленькими ладошками по его лицу, по волосам, словно исследуя, — какой ты… колючий… а волосы у тебя светлые! А мама говорила, что темные!

— Выгорели немного, — тихо сказал Ренцо, и Мэй почудилось что-то странное в его голосе, — раньше темнее были.

Нянька, застывшая у высоких резных дверей, испуганно прижала руки к груди.

У Виолы тугие каштановые кудряшки, и на Ренцо она не очень-то похожа. Может, на мать?

— А у меня темные, как у дяди Доменико, — весело призналась Виола. — А мама говорит, что у твоего брата, дяди Мариу, такие были, и у бабушки Росы, но я их тоже не видела никогда.

— Да, были, — Ренцо чуть потрепал девочку по волосам, и она засмеялась. — Мама твоя где?

— Мама отдыхает. У нее всегда так много дел! А ты что мне привез?

— Сейчас… — Ренцо перехватил ее одной рукой, а другой полез в карман, достал деревянную лисичку. — Вот, держи. У меня для тебя еще подарки есть, но привезут завтра, вместе с остальными вещами.

— Ух ты, какая! — Виола очень честно обрадовалась, стала разглядывать лисичку со всех сторон. — Как живая! Папа, а это ты сам сделал, да? А я у Кикко видела таких драконов, но он их прячет!

— Ну, Кикко, наверно, уже большой, он не играет с такими игрушками.

— Ренцо!

Дверь приоткрылась и на пороге появилась женщина.

Не радость в ее голосе, а, скорее, такое требовательное приветствие, желание немедленно обратить внимание на себя.

Молодая, красивая… ей, наверно, около тридцати, или чуть меньше, она старше Мэй, конечно, но куда моложе своего мужа. Роскошная. Было в ней что-то по-настоящему женственное, мягкое и одновременно изящное, почти непередаваемое, что Мэй слегка уколола зависть. Королева. И даже волосы, цвета спелой пшеницы, уложены, словно корона, вокруг головы.

Она окинула Ренцо взглядом свысока, неторопливо спустилась по мраморным ступеням.

— Лене… — Ренцо поставил Виолу на землю, шагнул вперед.

— Мы ждали тебя завтра, — сказала женщина. Все еще стояла на две ступеньки выше. — Уже так поздно.

— Ты ждала? — сарказм в его голосе. — Я решил не затягивать, раз ты и так ждала меня слишком долго.

Она улыбнулась, все так же снисходительно, шагнула еще на одну ступеньку к нему, потянулась, поцеловала в щеку.

— Я так рада, дорогой, — в ее голосе едкая насмешка.

— Не так, — он сгреб ее в объятья, прижимая к себе, жадно поцеловал в губы. Только вот радости и нежности в этом не было ни капли. Мэй подумала, что так, наверно, целуют шлюх — по-хозяйски, властно, с одним только желанием получить свое.

Лене не сопротивлялась, но и не пыталась обнять в ответ, с чувством неизбежности.

— Пойдем в дом? — сказала она, когда Ренцо закончил и отпустил ее.

— Сейчас.

Он обернулся, вернулся, подойдя ближе к Мэй.

— Гильем! — велел он. — Подыщи сеньорите подходящую комнату, сделай все, как я тебя просил.

— Да, сеньор, — Гильем кивнул, поглядывая на Мэй с опаской.

Сеньориту…

— Что это за девка? — грубо поинтересовалась Лене.

— Заложница, — бросил Ренцо через плечо, не оборачиваясь. — Гильдия проследит за ней.

— Так и отдай ее Гильдии! Мне не нужна дикая джийнарка в доме.

— Это мой дом.

Ренцо умел говорить, почти не повышая голоса, но так резко и жестко, что не оставалось сомнений — будет так, как он сказал.

Он говорил для жены, но смотрел Мэй в глаза. И в его глазах была только усталость.

— Ничего не бойся, — тихо по-джийнарски сказал он. — Если что-то не так, ты сразу говори Гильему, а он передаст мне. Хорошо? И отдыхай.

— Хорошо, — так же по-джийнарски сказала она.

Гильем провел ее в дом через боковой вход, не вслед за Ренцо, а другим путем. Дом просто огромный, светлый, пол из лаорского мрамора, мягкие ковры, изящные вазы с цветами. Ничего излишнего, вычурного, хозяева не пытались произвести впечатление, у них и так было все, что только можно желать.

Мэй отвели небольшую комнату, удивительно уютную. Так, словно она гостья здесь, а не пленница. Но нет… все равно охрана у дверей — один из солдат, приехавших с ними, остался за дверью.

Ей принесли воды, умыться с дороги, принесли печенье, немного хлеба и сыра на ужин, молока… И домашнее илойское платье — переодеться. Молча, только осторожно улыбаясь. Здешние слуги, наверняка, думают, что она не знает языка.

Мягкая удобная кровать. Мэй и забыла уже, как спать на кровати. Присела на краешек…

Одна.

Впервые за долгое время она осталась одна. И совсем никого рядом.

Потом встала, обошла комнату по кругу, потрогала, посмотрела все, выглянула в окно — там сад апельсиновые деревья. Можно даже выскочить и убежать, не так уж высоко…

Было так одиноко.

— Ренцо!

Она выпрыгнула в окно, в траву, так легко и грациозно, подошла. Босиком, но в новом платье. Золотоволосая утренняя нимфа.