Люди сами пытались уйти от него, но Самый Большой поворачивал и шел за ними..

И вдруг, в какой-то момент долгого этого прощания зверь понял, чего хотят от него. Он остановился, поднял хобот и затрубил так тоскливо, что у всех троих сморщились лица, словно они должны были заплакать. Парни боялись посмотреть друг на друга.

А мамонт, потрубив еще немного, — его крик слышала вся равнина перед Горой, а сама Гора отозвалась горестным эхом, — резко повернулся и быстро зашагал прочь от людей.

Трое долго-долго смотрели ему вслед, но Самый Большой не обернулся ни разу. Может быть, у мамонтов это не принято — оборачиваться, прощаясь.

В эту же ночь Дум, Напролом и Хоть-Куда впервые за долгое время ночевали в своей пещере — огромной, с высоким ископченным "потолком". Как и мечтали, они сидели у большого Костра и рассказывали о своем путешествии к Краю Земли, об удивительных встречах.

Какие лица были вокруг рассказчиков! (Все они нарисованы на блестящей стене). Удивленные, испуганные, растерянные, недоверчивые, насупленные, открывшие рот, прищурившие глаз, улыбающиеся, хохочущие (и конечно, плачущие), настороженные, озадаченные, одураченные…

Подходил к Костру шаман Шито-Крыто. Он выслушивал очередную историю про какое-то племя и, призвав к себе внимание кашлем, говорил примерно следующее:

— Экие все же они хвастуны! Ведь всем должно быть ясно, что только внуки Горы, той Горы, что над нами и что выше всех остальных гор, — самые сильные, самые умные, самые-самые! И еще настанет время доказать это, вот увидите!

И в другие вечера вокруг наших рассказчиков собиралось все племя и слушало, слушало, слушало…

В конце концов случилось то, что и должно было случиться. Рассказывая о своих приключениях в пятнадцатый, а то и в двадцатый раз, путешественники стали путаться, говоря современным языком, в деталях, заговариваться и даже кое-что присочинять. И тут нашелся человек, который, ради сохранения замечательных историй для потомства во всей достоверности, взял да и "записал" их все острым кремнем на блестящей стене в дальней пещере. Записал так, как тогда умели — в рисунках, но, что называется, слово в слово.