Тот кивнул и бесшумно вышел.

Сталин снова подошел к столу с разложенными на нем газетами.

— Глубокая заноза — эти пленные, — сказал он. — Боюсь, что чем дальше, тем труднее ее будет извлекать. Одно ясно: без хирургии не обойтись.

В довольно большой, уютный зал, где кроме круглого стола и строгих стульев множество мягких кресел, журнальных и сервировочных столиков, входит группа английских и советских офицеров. Они улыбаются, обмениваются дружескими репликами, разливают по рюмкам виски и водку. Слегка выпив и закусив, офицеры рассаживаются вокруг стола. Убедившись, что все стулья заняты, слово берет немолодой, спортивного вида английский офицер.

— По Гринвичу сейчас двенадцать ноль три, — взглянул он на часы. — Прошу занести в протокол, что именно в это время началось первое заседание англо-советской комиссии по проблемам советских военнопленных. С английской стороны комиссию возглавляю я, полковник Файербрэйс, с советской — генерал Ратов, — слегка поклонился он русскому коллеге. — Наша задача: определить, кто из военнопленных является гражданином СССР, а кто — подданным другого государства. Нам удалось прийти к соглашению, что мужчины и женщины, которые до 1939 года проживали на территории Литвы, Латвии, Эстонии, а также Западной Украины и Западной Белоруссии, имеют право не считать себя гражданами СССР.

Генерал Ратов скептически усмехнулся, хотел было что-то сказать, но передумал и утверждающе кивнул.

— Я подчеркиваю, — продолжал Файербрэйс, — они имеют на это право, но не более того. Если латыш или, к примеру, эстонец скажет, что он гражданин Советского Союза, значит, так тому и быть. Иначе говоря, он тут же будет отправлен в лагерь Ньюландс Корнер, а оттуда — на родину. Если же он сможет доказать, что до 1939 года, действительно, жил в Латвии или Эстонии и при этом не хочет возвращаться на родину, его имя будет занесено в особые списки, а просьба остаться в Англии, скорее всего, будет удовлетворена. Так? — обернулся он к Ратову. — Я ничего не напутал?

— Так-так, — подтвердил генерал. — Но он должен предъявить убедительные доказательства.

— Разумеется, — согласился полковник. — Именно для этого в состав комиссии включены эксперты, которые в совершенстве владеют латышским, литовским, эстонским, белорусским, украинским, польским и немецким языками.

— И русским, — добавил Ратов.

— Конечно, — улыбнулся Файербрэйс. — С вашего позволения я бы включил в этот список и английский.

— Вы меня не так поняли, — отпарировал Ратов. — Москвич, уехавший из России в восемнадцатом, говорит совсем не так, как его земляк, покинувший город в сорок первом. Поэтому в состав нашей делегации включен опытный лингвист профессор Денисов, — указал он на добродушного старика с пышной, седой бородой.

— Вот как? — изумленно воскликнул Файербрэйс. — Ваш язык так быстро меняется? А как же Толстой, Достоевский, Чехов, их теперь не понимают? Или переводят на современный русский?

Профессор вопрошающе взглянул на Ратова, тот слегка скривил губы и прикрыл веки. Тогда профессор энергично протер очки и победоносно бросил их на переносицу.

— Среди вас есть говорящие по-русски? — спросил он.

Многие утвердительно кивнули.

— Тогда скажите, что такое Кровавая Мэри? И можно ли с ней пообщаться в Сандунах? Заодно припомните, сколько стоит свидание с Аннушкой.

Англичане недоуменно переглянулись. Когда стало ясно, что пауза неприлично затянулась, один из них откашлялся и, растягивая гласные, надменно подал голос.

— Не соблаговолите ли повторить? Я не взял на слух про Мэри. Кажется, вы сказали, что она кровавая?

Профессор кивнул.

— Значит, это преступница. Возможно, даже убийца. А Сандуны, насколько мне известно, баня. Туда, я полагаю, убийц не водят. Следовательно, как вы изволили выразиться, пообщаться с ней в Сандунах нельзя.

Вся советская делегация грохнула от смеха и повалилась на стол!

Англичанин покраснел до корней волос, оскорбленно поджал губы, но, сделав неимоверное усилие, взял себя в руки и дрожащим голосом сказал:

— Не вижу ничего смешного. Это — во-первых! А во-вторых, не кажется ли вам, милостивый государь, что намек относительно Аннушки несколько неприличен? Если в Москве и есть женщины подобного рода, то афишировать свидания с ними, а тем более упоминать о цене, в приличном обществе не принято, — не удержался англичанин и брезгливо повысил голос на последних словах.

Профессор просто опешил. Ратов ошарашенно выпучил глаза и полез за платком. Потом они обменялись взглядами, как-то странно фыркнули, схватились за животы и со стоном повалились на стол. Они уже не смеялись, а рыдали! Наконец, профессор перешел на икоту, опрокинул в себя стакан воды, встряхнул несколько раз головой и, вытирая слезы, виновато уронил:

— Извините… Ради Бога… Но так рассмешить! Именно так рождаются анекдоты… Начнем с того, что вы русский. Но из тех времен, — махнул куда-то за спину профессор. — Никаких «не соблаговолите ли», «не взял на слух», «милостивый государь» давным-давно никто не говорит. Кроме того, вы москвич: вас выдает манера «акать» и тянуть гласные.

— Как просто, — развел руками Файербрэйс. — А мы-то думали, что приват-доцент Московского университета по знанию России любому даст сто очков вперед. Но вы меня заинтриговали! Во-первых, что натворила Мэри? И во-вторых, что за соблазнительница эта Аннушка? Здесь одни мужчины, так что отвечайте смело.

Профессор снова прыснул, а затем, распушив бороду, попросил всех наклониться к столу и свистящим шепотом заявил:

— Только вам! Как союзникам. По секрету. И чтобы никому! Обещаете? Тайна должна умереть в этой комнате.

Англичане кивнули и сдвинулись поплотнее.

— Кровавая Мэри, — заговорщически продолжал профессор, — это крепкий русский коктейль: смесь водки с томатным соком. Но в Сандунах с Мэри пообщаться нельзя, потому что там подают пиво. Правда, если есть блат, можно получить сто грамм с прицепом, то есть полстакана водки и кружку пива.

— Ах, вот оно что, — понимающе заулыбались англичане. — Надо будет попробовать. А мы-то думали… Подловили вы нас, профессор, здорово подловили.

— Я этого не хотел… Так получилось. Мне казалось, что уж если вы занимаетесь Россией, то знаете о нас больше. Но это так, к слову. А теперь, уважаемый приват-доцент, шар в вашу лузу, — обернулся он к бывшему москвичу. — Смею вас уверить, что в вопросе об Аннушке нет ничего предосудительного. Речь идет не об интимном свидании, а о поездке на трамвае. Аннушкой у нас называют маршрут «А», и это свидание стоит всего тридцать копеек.

— Этих деталей я не знал. Я их просто не мог знать, — умоляюще взглянул приват-доцент на Файербрэйса.

— То-то и оно! — внушительно заметил профессор. — А мы их знаем. И по этим деталям будем отсеивать самозванцев. Дело, кстати, не только в языке. Вот вы, господин приват-доцент, наверное, лет двадцать пять живете в Англии, а англичанином так и не стали. Да-да, — заметив протестующее движение, повысил он голос. — Когда говорили «во-первых» и «во-вторых», что вы делали с пальцами? Сгибали. А полковник Файербрэйс разгибал. Именно так делают англичане, а вы до сих пор не научились.

Приват-доцент еще больше смутился, а Файербрэйс восхищенно обратился к Ратову.

— Если у вас все эксперты работают так же, как профессор Денисов, в успехе дела я не сомневаюсь. Приступим? — оглядел он собравшихся. — Возражений нет? Тогда — к делу.

И вот перед комиссией пошла череда несчастных, измученных, задерганных и обозленных людей. Одни откровенно заискивают перед англичанами, другие ведут себя дерзко и вызывающе, третьи, махнув на все рукой, покорились судьбе. Были, конечно, и ловчилы, но их быстро разоблачали.

— Пригласите следующего, — устало говорит Файербрэйс и откидывается на спинку стула.

Дверь медленно открывается и в комнату входит крепкий, осанистый человек с запорожскими усами.