«…парижскому народу будет предложено учредить облеченное верховной властью Национальное Собрание, состоящее из демократов, по одному из каждого департамента; тем временем Тайная Директория тщательно исследует, кого из демократов надлежит предложить после того, как революция будет осуществлена. Директория не прекратит своей деятельности, а будет осуществлять надзор над образом действий нового Собрания»

(55, т. I, с. 293).

«После долгих колебаний наши заговорщики почти решились испросить у народа декрет, который вверял бы законодательную инициативу и исполнение законов им одним»

(55, т. I, с. 290).

В разделе, озаглавленном «В начальной стадии преобразования ведомства должны вверяться только революционерам», говорится:

«Основать подлинную республику должны лишь те бескорыстные друзья человечества и родины, разум и мужество которых опередили разум и мужество их современников»

(55, т. I, с. 375).

Поэтому состоящий из «бескорыстных друзей человечества» Комитет

«твердо придерживался того, чтобы общественные учреждения, составлявшиеся исключительно из лучших революционеров, обновлялись лишь постепенно»

(55, т. 7, с. 375).

Более конкретно, из существовавшего в то время Конвента оставлялось 68 указанных Комитетом депутатов. К ним присоединялось 100 депутатов, отобранных «нами совместно с народом».

С первого же дня переворота предпринимались бы и экономические преобразования, как сообщает подготовленный «экономический декрет». Как приятно узнать, что провести их предлагалось на основе полной добровольности! Все, добровольно отказавшиеся от собственности, образуют большую национальную общину. Но всякий сохраняет право в эту общину не входить. Тогда он приобретает статус «иностранца» со всеми вытекающими из этого правами и обязанностями, о которых мы говорили выше. Экономическое положение «иностранца» определяется «декретом о налоговых обложениях», который содержит, между прочим, такие статьи:

«1. Единственными плательщиками налогов являются граждане, не вошедшие в состав общины.

4. Общая сумма взносов налогоплательщика в каждом текущем году вдвое превышает сумму предыдущего года.

б. От лиц, не являющихся участниками национальной общины, может в случае необходимости потребоваться доставка на склады национальной общины, в счет будущих налогов, продовольствия или промышленных товаров»

(55, т. II, с. 312–313).

В декрете «О долгах» статья 3 сообщает, что

«Долги любого француза, ставшего членом национальной общины, по отношению к любому другому французу аннулируются»

(55, т. II, с. 313).

Были продуманы и другие меры, которые должны были укрепить вновь созданную власть и способствовать ее реформам. Например,

«раздача защитникам отечества и беднякам имущества эмигрантов, заговорщиков и врагов народа»

(55, т. II, с. 253).

Нельзя отделаться от мысли, что глубокое знание жизни, основанное на трагическом личном опыте, подсказало «бескорыстным друзьям человечества» идею провести в жизнь в первый же день переворота следующие важные реформы:

«Предметы, принадлежащие народу (!) и заложенные в ломбарде, будут немедленно возвращены ему безвозмездно»

(55, т. II, с. 253).

«По окончании восстания неимущие граждане, находящиеся в настоящее время в плохих помещениях, не возвратятся в их обычные жилища; они будут незамедлительно вселены в дома заговорщиков»

(55, т. II, с. 281).

 (Следует предупредить читателя, что заговорщиками участники «Заговора Равных» называли не себя, а членов правительства и вообще представителей враждебных им классов).

К сожалению, ученики Века Разума не оставили нам своих более подробных соображений по поводу этой операции. Достигло ли благосостояние к тому времени такого уровня, что число неимущих граждан уже не превосходило числа «заговорщиков»? Или, если квартир «заговорщиков» не хватит на всех неимущих, как будут избираться те, кому квартиры будут предоставляться? Из документов «Заговора Равных» мы ничего не узнаем об этом*, но зато узнаем другие интересные подробности:

«У вышеупомянутых богачей (выше упоминались „заговорщики“) будет изъята мебель, необходимая для того, чтобы с удобством обставить жилища санкюлотов»

(55, т. II, с. 282).

Наконец, в цепи мер, укрепляющих новый режим, предусмотрен и террор. Восстанавливались трибуналы, действовавшие в период якобинского террора до 9 термидора 1794 г. Предусматривалось

«возвращение в тюрьмы под страхом объявления вне закона всех лиц, содержавшихся тамдо 9 термидора II года в том случае, если они не подчинились призыву ограничиться необходимым в пользу народа»

(55, т. II, с. 404).

«Всякое сопротивление должно быть немедленно подавлено силой. Сопротивляющиеся подлежат истреблению. Подлежат также смертной казни: лица, которые будут сами или заставлять других бить сбор. Иностранцы, к какой бы национальности они ни принадлежали, которые будут застигнуты на улице»

(55, т. II,с.232).

Члены существующего правительства — члены обоих Советов и исполнительной Директории — должны были быть уничтожены.

«Преступление было налицо, карой должна была быть смертная казнь — необходим великий пример»

(55, т. I, с. 283).

«В Повстанческом Комитете существовали и такие взгляды, согласно которым осужденные должны были быть погребены под развалинами своих дворцов, обломки которых напоминали бы самым отдаленным поколениям о справедливой каре, понесенной врагами народа»

(55,т. I,с.284).

Разрабатывая всю эту систему реформ и практических мероприятий, деятели «Союза Равных» не закрывали глаза на возражения, которые они могли встретить:

«Дезорганизаторы, мятежники, заявляют они нам, вы хотите лишь бойни и добычи»

(55, т. II 136).

Но они их отметали:

«Никогда еще не был задуман и осуществлен более широкий план»

(55, т. II, с. 136).

«Пусть нам укажут, — восклицали иной раз участники заговора, — такой общественный строй, при котором столь крупные результаты достигались бы более простыми и более легко претворяемыми в действие средствами»

(55, т. I, с. 339).

С горечью видим мы, как столь совершенно разработанная система натыкается при своем практическом применении на массу самых пошлых, мелких препятствий. Прежде всего, заговорщики не избежали этой «несравненной скорби», как ее называет Рабле, — безденежья. В разделе, озаглавленном «Участники заговора презирали деньги», Буонаротти рассказывает:

«Были предприняты некоторые шаги для получения средств, но самая крупная сумма, которую имела в своем распоряжении Тайная Директория, составляла 240 франков звонкой монетой, посланных посланником одной союзной (?) республики»

(55, т. I,с.251).

Нельзя не присоединиться к его чувствам:

«Как трудно творить добро одними лишь средствами, признанными разумом!»

(55, т. I, с. 251).

Но и вторая беда не минула наших героев — внутренние раздоры при дележе еще незахваченной власти. Сначала к Комитету примкнула небольшая группа, называвшая себя «монтаньяры», но вскоре